* * *
– Уснул, дядя? Здесь «ночник», а не зал ожидания!
Ржёт, сосунок. Слишком уж доволен собой, решил Макаров, с трудом разлепляя веки.
Оно и впрямь, пора восвояси. Музыка не проблема, таксист после суток под работающим трактором уснёт. В неугомонном «Путилове», размышлял Макаров, раскуривая последнюю сигарету, взятую из скомканной пачки «Кэмел» – в этом идиотском «ночнике» сыщутся, конечно, и другие козлы «за сорок», но девочки на них поведутся только «за двести». Ну всё, пора по коням. Докурив, сорокатрёхлетний таксист на аренде Гриша Макаров опрокинул в себя, словно микстуру, неопределённо-сиреневый коктейль и вышел на улицу. Гирлянды мелких лампионов слепили, но не освещали, и оттого за крыльцом лился утренний сумрак. Стоило сойти по ступенькам – бац! Кто-то, летящий следом, въехал Григорию под лопатку и рухнул в лужу. Ну, я тебе прочищу слуховой аппарат…
– Ёж твою медь!
Обернувшись, Гриша обнаружил плотную девичью фигурку, растянувшуюся на асфальте без признаков двигательной активности. Распознав, что девочка молода и недурна собой, Макаров осмотрелся по сторонам – никто не спешил на помощь. Кряхтя, кое-как приподнял её, пошлёпал по щекам. Девочка сонно улыбнулась и сказала:
– Идём быстрей! Я сейчас описаюсь.
«Дилемма, – вздохнул таксист. – Куда идти-то?»

– Адрес у тебя есть, земноводное? – спросил Григорий, не обинуясь: с девочки текло, как с прохудившейся крыши.
– Постой, я пописаю. Можешь не смотреть, – кокетливо ответило земноводное.
Пожав плечами, Гриша отвернулся. Послышалось «о-ой!», снова всплеск, и, обернувшись, таксист обнаружил, что  девочка, выпираяс попой из полу-спущенных брючек свободного покроя, шлёпнулась в осеннюю лужу. Некоторое время она повозилась, пока не встала на четвереньки. К шлепкам по грязи добавились журчанье струйки и невнятное оханье. «Вот горе моё, куда тебя деть? Ни один таксист не возьмёт. И я бы не взял», – резюмировал расстроенный Гриша. Вывод был очевиден, но ясности не прибавил. Ко всему, ворочалось внутри Макарова странное ощущение, что девушка ему знакома.

Чиркнув колёсиком зажигалки, он осветил её лицо: нет, не припомню.
Между тем незнакомка, охая, вздымалась из лужи, и облик её был ужасен. Осенняя грязь соседствовала с ярким макияжем, обращая милое девичье личико в маску индейца, вставшего на тропу войны.
– Ладно, чёрт с тобой. Ко мне пойдём, тут недалеко, – сказал Макаров, окончательно прощаясь с возможностью отоспаться.
– А ко мне нельзя? – спросила то ли девочка, то ли виденье. – На сорок втором трамвае шесть остановков, и-и… только маму не разбудите!
– Трамвай, деточка – это общественный транспорт! А общество спать предпочитает… в четыре утра, – угрюмо отозвался Гриша. Ухватил даму за перепачканный карман чего-то, вроде длинного кардигана, и поволок в неосвещённый тупик.

– Эй, дядя! Пивом не угостишь? – послышалось из тьмы.
Под неработающим фонарём топтались смутные тени. Трое-четверо, оценил Макаров. Он уже раскрыл рот, желая мягко сформулировать отказ, но дама вдруг опередила:
– Вы что, уроды – говном несвежим объелись? А ну, бегом, обратно на свиноферму!
Тени удовлетворённо заухали, словно встретили пивную цистерну.
И бросились на Макарова.

Ночное зрение, с точки зрения обывателя – блажь и неуместная роскошь.
Однако в некоторых профессиях проблески никталопии – не излишество, а средство примириться с реальностью. Таковы, например, пограничники. Или сторожа, страдающие избытком воображения. Или таксисты, за кошельками которых неустанно ведёт охоту любая ночная шваль. Зайдёшь по нужде за кустик, а там тебя бродяга поджидает с заточкой…

Жизнь приучила Макарова: даже дома будь начеку.
Толкнув даму в сторону, на что она вновь среагировала падением и всплеском, Гриша исхитрился уловить двух нападавших за отвороты одежды и что есть силы столкнуть друг с другом. Раздался треск упругих соударений. Двое заохали, третий же отвесил Грише полноценный хук слева, после чего воюющие стороны задумались о возможности паритета. Не тут-то было! Напряжённо сопя, отторгнутая Макаровым склочница наконец-то выкарабкалась из лужи. Подскочив к нападавшему, бодро двинула его носком туфли-«лодочки» в район правой голени, и несчастный заухал, как филин, после чего события стали напоминать весёлое празднество на Лысой горе. Покончив с нападавшим, дама принялась избивать Макарова.

– Ну, это уж слишком! – крикнул Григорий.
Схватив даму за плечо, он повлёк её с поля боя, пользуясь в качестве метода убеждения разнообразной обсценной лексикой.
– Я вам не очень вставила? – осведомилась незнакомка, прослушав макаровские филиппики.
– Я бы и сам вам… э-э, – смешался Макаров, чувствуя, что вступает на скользкий путь.
– Так в чём же дело? – поинтересовалась красотка. – Душ у тебя работает? Картошки наварим?
– Работает. Наварим!
Больше приключений не встретилось, и парочка наконец-то вошла в освещённую зону лифта. Макаров маялся в предвкушении утренней бессонной мигрени.
– Чем чёрт не шутит, когда Бог спит… не хватает, чтобы соседи услышат. Ты уж постарайся без выступлений, веди себя хорошо! – спохватился Гриша, стараясь не смотреть на жалкую, облепленную мокрой грязью девичью фигурку.
– Бог сам ведёт себя плохо. Ну, что я всё время падаю?! – укоризненно спросила дама и снова рухнула в забытьё. И вновь Макарову пришлось удерживать её от падения, схватив за предплечье, донельзя мокрое и грязное. Он и сам весь изгваздался, но размышлять об этом пока не хотелось. Наливался знакомой тяжестью, расцветал на скуле будущий "бланш", и Макаров мрачно размышлял о том, какие тернии поджидают его на будущей смене.

– Стиральную машину включи… я вся помоюсь, – вздохнула дама, ныряя лицом в прихожую. Обессиленный Макаров, проклиная человеческий гуманизм, кое-как рассупонил мокрые девичьи одежды, подивившись мимоходом их узорчатой спутанности, бросил вместе с её плащом и содранными с себя курткой и брюками в стиральную машину. Девушку, оставшуюся полуобнажённой, но всё ещё донельзя перемазанной, Григорий сунул под тёплый душ, плеснул себе на руку гелем и смыл разводы грязи вместе с макияжем. Девочка была и впрямь неплохо сложена, отчего в Григории подспудно наросло желание компенсировать утраченный за эти сутки покой. Вытерев девушку огромным полотенцем, он напялил на неё махровый халат и отнёс на руках в гостиную. Положил на диван, сел рядом. Включил уютный торшер. Глянул девушке в юное, всё ещё сонное личико – и обомлел. Перед ним лежала изрядно повзрослевшая падчерица, дочь бывшей жены Вероника.

– Ну-ка, просыпайся, засранка! – Макаров затормошил девчонку, захлопал по щёкам.
– Дядя Гриша-а, – счастливо улыбнулась засранка. – Мы у тебя? Спать негде, да? А ты иди ко мне под бочок… моя крошка.
Вероника зевнула, потянулась сладко и закрыла глаза.
«М-да. И всё-таки – моя кровь!» – подумал Макаров. Он щёлкнул выключателем и поднялся, опустошенный и усталый. Постоял, прислушиваясь к дыханию спящей падчерицы, вышел на кухню и набрал на мобильном номер бывшей супруги.