Забрёл как-то на городские руины. Справляю малую нужду. Чувствую на спине чей-то взгляд. Поворачиваюсь.
Ёпта... На меня с укоризной смотрит йуная незнакомка.
-Здрасте, говорю, дескать, извините, приспичило...
-Она так иронично, с горечью: штаны то оденьте, мужчина,
я бы не хотела перед смертью любоваться вашими седыми йайцами.

Я конечно лицом выдал всю неожиданность поворота разговора, но штаны одел.

-детка, а фчом прроблемы? Ты решыла погибнуть в расцвете лет?



Она развернулась и молча стала взбираться по железной лестнице, изредка поглядывая на неожиданного свидетеля.
Я стал щелкать своим аппаратом все стадии её подъёма.
Хули, такая удача. Живая самоубийца!



Но по старой памяти стал давать ей советы, как ставить ногу, куда смотреть. А потом попросил её спуститься и начать снова, потому как её движения были не фотогеничны.
Чосукахарактерно, она спустилась и начала подниматься гораздо элегантней, с выгнутой спиной, с правильным обречённым взглядом.
Во-во,- подбадривал я её,- больше трагизма, больше решительности...
Потом мне надоела эта композицыйа и я попросил её залезть на парапет.



Она повиновалась. Но мне не хватало в её красивых глазах исчерпанности жизненных ресурсов.
Детка, кричал я ей снизу, покажы мне одиночество, экзистенциальную тревогу, меланхолический ступор. Покажы, блеать, как тебя раздавил этот бездушный мир. Яви миру крайнюю степень удручённой горечи.
Дура, блеать, я не верю!
Ты гламурная офца, а не самоубийца!



Так не убиваются!
Поменяй позу. Посмотри долгим взглядом в небо.
Да нет, блеать, обречённо, с мольбой. Как будто говоришь с Богом.



Какая же ты нелепая! Слазь давай. Я те щас объясню как надо убиваться.

Она спустилась на землю.
Я долго пытался объяснить ей как ей надо строить образ, но увидел как она поняла, что ей уже не нравится самоубиваться.
Она потеряла интерес к моим словам и только её мутный взгляд свидетельствовал душевном смятении.



Досадно...