Климов тушит окурок в пепельнице. Пепельница у него коричневая,  в виде башмачка. С надписью «Ессентуки, 1974» на боку.
- Лупить их надо, - произносит он, - вот и вся тактика.
Коля молчит. Парень воспитанный, он знает, когда ты в гостях, хозяину перечить неприлично.
Климов здесь действительно хозяин. Старший оперуполномоченный уголовного розыска Климов, мужчина чуть за тридцать с бритым затылком и мордой бульдога. Слаксы и рубаха с короткими рукавами. Коля заметил, что все опера райотдела одеваются так, будто это не райотдел, а инкубатор.
Климов делит кабинет с казахом Жангали. Казах Жангали тоже опер. Но не старший. Выражение лица у него доброе. Он относится к напарнику с истинно восточным почтением и понимает его с полуслова. Климов называет его Жан. Иногда -  Жанчик.
- Дай-ка эту трехомудию, Жанчик.
Казах протягивает напарнику пакетик «юппи», церемониально наклоняя голову. Климов отрезает край пакетика ножницами и высыпает порошок в граненый стакан. Вода окрашивается в желтый цвет.
- А если вы сюсюкаться с ними будете, - продолжает свою лекцию Климов, - тип их темперамента определять, -отхлёбывает он приготовленное пойло, - не успеете ни хера, в глухарях зарастёте. Здесь – райотдел, конвеер. Некогда в пинкертонов играть… Понятно вам это, товарищи слушатели омской высшей школы милиции?
- Так точно! – рявкает из своего угла Першин.
Першин – Колин напарник по стажировке. По твердому Колиному убеждению, Першин - дебил. Ну, или, полудебил. Поговорить с ним совершенно не о чем. Даже совместно помолчать стрёмно.
Першин, или Першинг, как его называют однокашники, приехал в Омск из Кемерово. Его жизненные интересы – поспать и выжрать.
Когда Першин устает от бухалова и сна, он идет в спорт-зал и долбит грушу.
- В розыск я не хочу, - честно признаётся он, - суд, прокуратура – туда надо.…Или – в ГАИ! Гаишники всегда при бабках!
Логика присутствует в словах Першинга. Но всё-равно, Першинг – дебил. Какого хрена их отправили на практику вместе?
Коля – ленинградец. Он слушает Гребенщикова, читает книги и играет в футбол. Коля может говорить голосами разных политических деятелей. Горби, Ельцин, Ильичи и Сталин, - текст он лепит на ходу, получается смешно. На курсе его уважают.
Учиться Коле тоже интересно. Криминалистика – ядро притяжения его ученических способностей. Тактика допроса, очной ставки, все криминалистические премудрости Коля впитывает в себя как губка. Он очень хочет стать хорошим опером или следователем. Поэтому проповеди Климова  воспринимаются им как чистой воды дилетанство, тупой бычий подход.
По Климову выходит, что преступление можно раскрыть быстро, невыходя из кабинета. Дал в зубы, и тебе всё рассказали.
Коля с этим не согласен.
Плох тот опер, который добывает признание кулаками. Этому их учит преподаватель по оперативно-розыскной деятельности Хабаров – солидный мужчина сорока, отслуживший  в уголовном розыске и БХСС лет двадцать, не меньше. Хабаров больше, чем опер. У него классический типаж разведчика. Он носит затемненные очки и курит «Мarllboro».  Его форма всегда тщательно выглажена. Взгляд проницателен. Его словам Коля верит куда больше, чем проповедям Климова – обсоса в мятых слаксах и рубахе с застиранным воротником.
А вот Першин слушает Климова с упоением. Глядя на него можно подумать, что он изменил своим приоритетам, что ГАИ Першингу уже неинтересна.
- Так что, будем переучиваться, - подытоживает Климов,.
Он подмигивает казаху Жану, и Жан, сложив ладони рупором, орёт:
- Соколов! Эгей!
Прямо как чабан, думается Коле.
Соколов заходит в кабинет робко, озираясь. Он одет в старенький костюм. Под пиджаком – белая рубаха. Явно не интеллигент, забулдыга, он вырядился так  из-за видимости уважения к властям.
- Догадываешься, зачем вызвали? – спрашивает его Климов, жестом предлагая сесть.
Соколов пожимает плечами, присаживается.
- Какой недогадливый, - ухмыляется опер, - ну, ничего. Поможем.
Он берет со стола исписанный лист бумаги и начинает декламировать:
- Прошу привлечь к уголовной ответственности Соколова Артёма, который, в ходе распития спиртных напитков в моей квартире, тайно похитил видеомагнитофон, причинив мне значительный материальный ущерб….Губкина Л.А….
Соколов разводит руками:
- Не брал я никакого видеомагнитофона…
- Слышь! – начинает злиться Климов. – Вы у Любки всю ночь пили… Ты ушел последним! Какие еще могут быть варианты?
- Ну, да…Люба уснула. Я ушел…Там дверь, по-моему, открытой осталась…
Коля внимательно смотрит на Соколова. Пока ему непонятно – правда ли это или заготовка, алиби.
- Вот как? - Климов подходит к визитеру вплотную и неожиданно отвешивает ему крепкий подзатыльник.
Содрогнувшись всем телом, тот испуганно втягивает голову в плечи.
- Сейчас с тобой поговорят мои младшие братья. Прежде чем им врать, советую подумать.
Произнеся эту пошлейшую киношную тираду, Климов выходит в коридор. На пост заступает казах Жан.
- Будешь говорить правду?
- Я правду говорю….Не брал я никакого видеомагнитофона….
- Встань, - приказывает Жан.
Соколов встаёт.
- Подойди к сейфу.
Соколов  выполняет приказ.
Жан хмурит брови, и выражение его лица меняется. Добродушная физиономия чабана превращается в свирепый лик кочевника.
- Гоу-ух, - шипит он, сжимая пальцы правой руки в кулак.
Его прямой удар сопровождается резким выдохом в нос. Кулак  пробивает грудину русского забулдыги, и тот начинает хватать ртом воздух, вытаращив глаза.
- Ну?
Не закрывая рта, Соколов отрицательно мотает головой.
Жан изумлён.
- Ты охуел?
Соколов молчит. Наверное, ему не хватает кислорода. А может быть, он просто не знает ответа на этот вопрос.
Жан открывает шкаф и достаёт деревянную вешалку.
- Не знал, что ты такой плохой человек! - говорит он.- Раздевайся!
- Зачем? – удивляется Соколов.
- Раздевайся, сука-блядь! – верещит Жан.
Соколов поспешно снимает пиджак, расстегивает пуговицы рубашки и стягивает ее тоже.
Жан бьёт его вешалкой по ключице, плечам, голове. Жертва беспредела пытается защитить голову руками, и казах долбит ею по рукам. Схватив вешалку обеими руками, он наносит штыковые удары в забулдыжью грудь. Жертва падает на колени и тут же получает удар носком ботинка в лицо. Соколов заваливается на бок.
- Встать! – орёт взбесившийся казах, а взбешён он основательно. До такой степени, что забыл главную заповедь костолома – не оставлять следов от побоев.
- Швабру видишь? – горланит он, тыча пальцем в угол кабинета рядом со шкафом. - Знаешь, что я сейчас сделаю?
Однако раскрыть своё намерение он не успевает: заглушая его вокал, звонит телефон.
- Буртаев слушает! – деловым тоном произносит он в трубку. – Ага…Есть, Сергей Иванович, сейчас….
Он роется в бумагах, хватает какую-то папку и, проверив содержимое, выходит из кабинета.
- Поработайте с ним, - бросает он парням напоследок.
Парни переглядываются. Коля делает это машинально, Першинг – умышленно. Он смотрит испытующе, как бы пробивает Колю на «слабо», и Коля  злится. Он решает, что займётся Соколовым сам, покажет этому мудаку Першингу, как правильно работать с задержанным.
Приблизившись к Соколову, Коля достаёт пачку сигарет и протягивает ему.
- Артём, напрасно Вы молчите, - говорит он спокойно, вкрадчиво, - мы знаем больше, чем Вам кажется. Проще сесть и написать явку с повинной, Артём.
Он сразу же подмечает за собой ошибку. К таким, как Соколов не нужно обращаться на «вы». Они не ценят этого, им чужда какая-либо интеллигентность. Возможно, их даже это настораживает, вызывает недоверие. Но переходить с «вы» на «ты» уже не с руки.
- Возьмите сигарету.
Нижняя губа Соколова разбита. Лицо его в крови. Плечи, грудь, живот, - в царапинах и кровоподтеках. Упираясь спиной в сейф, он с ненавистью смотрит на Колю:
- Пошёл ты, - говорит он, - салага….
Першинга поражает припадок хохота. Он ржет, ударяя себя ладонями по коленям.
Такого ответа Коля не ожидал. Ему казалось, что бедолага достанет из пачки дрожащими пальцами сигарету. Он, конечно, не заплачет,  как физик Рунге в «Семнадцати мгновениях весны», но адекватно оценит эту Колину мягкость. И начнёт говорить, прекратить уходит в этот тупик из слов «не брал я никакого видеомагнитофона». А когда разговор начинается более менее полноценный появляется шанс если не получить признание, то поймать оппонента на каких-либо противоречиях. Так их учил криминалист Хабаров.
Однако этого не произошло. И что делать в этой ситуации дальше, Коля, убей Бог, не знает.
- Тактика допроса, хули! – продолжает угорать Першинг.
Соколов презрительно смотрит на Колю и кривит губы, пытаясь изобразить улыбку. Коля читает в его глазах три слова: «Ты  не сможешь». И он вдруг понимает, что эти двое, – одно. Два быдла, признающие силу. Исключительно силу, и ничего больше. А ещё, ему представляется, как Першинг стоит в институтской курилке и рассказывает одногруппникам про то, что он, Коля меньжанул. Что никакой он на хрен не опер, а гольный теоретик.
Ослепленный, оглушенный, раздавленный своим гневом, он бьёт Соколова в область селезёнки. Тот охает, хватается за живот и сгибается пополам.
- Продолжай, - говорит Коля Першингу, - если хочешь.
- Легко, - отвечает Першин.
Словно кузнечик он подпрыгивает к Соколову и растопыривает пальцы.
- Ну, чё? – ехидничает он, приподнимая подбородок Соколова, – поехали?
- Дайте…мне…подумать, - хрипит Соколов.
- Поздно думать, мудило…
Першин принимает стойку и, слегка подпрыгивая, начинает боксировать. Сначала он бьёт Соколова легко, еле касаясь, затем удары наносится сильнее, а потом Першинг изображает корявый пируэт и двигает ему в челюсть ногой, с разворота.
Неужели прав Климов? Неужели нельзя по-другому? Так, как учил Хабаров,  солидный представительный профессионал в дымчатых очках?
Климов, легок на помине, распахивает дверь пинком. В руке его пакет с продуктами.
- Ну? – спрашивает он. – Есть результаты, работнички?
Першинг потирает кулак.
- Нету пока.
- Нету, - передразнивает его Климов, - давайте прервёмся, пожрём. Присаживайся, Соколов! Жрать хочешь?
Соколов садится на стул. Он смотрит на Климова с уважением. Как на спасителя смотрит на Климова Соколов, понимает Коля. Дебил! Соколов! Ну, почему ты такой дебил?
- Не хочешь, как хочешь, - опер достает из пакета хлеб и колбасу, - порежь, - говорит Коле, - нож в тумбочке возьми. А ты, - говорит Першину, - вскипяти воды и завари чаю!
Климов закуривает и откидывается на спинку стула.
- Короче, Соколов, - к потолку поднимаются кольца дыма, опер, чуть смыкая-размыкая губы, становится похожим на карася, - мне нравится, как ты держишься. Молодец… Я вот сходил на улицу, проветрился и подумал, а может…забудем об этом магнитофоне?
- Чего? – удивленно хрипит Климов.
- Ничего….Ты  безработный?
- Ну, да…
- Могу устроить. Бабки будут, стаж. Догадываешься о чём я говорю? Помощники мне нужны! А то у Вас в районе черт знает что творится. Скоро из гранатомётов шмалять начнут.
- Но я же…
- Да не бзди! В чеченскую банду внедрять не буду. Так, подсветишь кое-что…
Соколов кивает.
Коля понимает, что он созрел и согласится на всё, что угодно, лишь бы поскорее выбраться отсюда. Удивительно другое – почему Климов не стал его дожимать?
- Ну, и ладненько, - говорит Климов великодушно, - вали домой. Завтра придешь в десять, оформим бумаги…
Соколов поднимает с пола грязную, мятую рубаху и одевает ее. Берёт в руки пиджак. С пораженчески опущенной головой, он покидает кабинет.
Климов сгребает на угол стола бумаги и принимает у Коли порезанную колбасу.
- Неувязочка вышла, - сообщает он, - встретил в дежурке опера из линейного отдела. Он эту Любку на вокзале с мафоном принял. Стояла пьяная, продавала.…
- Вы налетайте, хлопцы, что стоите?

2

У Першинга хорошее настроение.
Впрочем, у него такое настроение всегда. Какое еще может быть настроение у дебила? – думает Коля.
Соколов не пришел ни в девять, ни в десять. Климова это возмутило.
- Тащите его сюда, - велел он.
И вот, сопровождаемым дебилом Першингом, проклиная всё и вся, Коля заходит в искомый двор. В половину одиннадцатого двор пуст. Только у одного из подъездов классически восседают три старухи, у того самого подъезда, где обитает Соколов. 
Коля представляется, как бедолага, отделанный ими вчера, будет смотреть ему в глаза. Презрительно смотреть, ненавидяще. И в этом своём взгляде он будет прав.
…Вчера Коля пришел в общагу в девять и сразу же лег. Благо дело в их, в кубрике живут четверо, и трое оставшихся ушли с ночевой к студенткам пединститута. Коля лёг в койку, но заснуть не мог. Ему хотелось курить, хотелось в туалет, но он упорно лежал, не размыкая глаз. Будто бы боялся столкнуться где-нибудь в коридоре или в туалете со своими убеждениями. С убеждениями, с которыми  он так запросто распрощался. Дело даже не в том, что он долбанул Соколова. И не только в том, что тот оказался невиновным. Дело в признании правоты Климова, Першинга и прочих им подобным.  Пусть даже не до конца осознанном, сделанном в порыве гнева. Но всё же сделанном…
И всё же судьба дала ему шанс. Соколов не явился в назначенное время. И Климов отправил за ним.
Хрен вы его получите! – думает Коля. - И меня тоже – хрен!
Он скажет Першингу ждать у подъезда. А сам поднимется к Соколову. Першинг согласится, ему по хрену. А Соколову он скажет, чтобы тот валил куда-нибудь из города и не появлялся недели две-три. За две недели Климов, с его текучкой, о нем позабудет.
- Вы к кому, молодые люди?
Бабки сканируют их взглядами по вертикали и горизонтали.
- Соколов Артём здесь живёт? – осведомляется Коля.
- Жил, милки, - говорит первая бабка.
- Отмучился, бедный, - уточняет вторая.
- Минут сорок как в морг увезли, - дополняет третья.
Коля смотрит на Першина. Тот отводит взгляд в сторону и тихонько свистит.
- А что случилось? Что домашние говорят?
Коля даже не старается изобразить удивление. Единственная цель его вопроса, глупая цель, в высшей степени глупая и циничная – убедиться, что смерть не связана с их вчерашней встречей.
- Какие домашние? Один он жил, болезный. Жена была, ушла….Вчера под вечер чуть-ли не на карачиках приполз, - крестится первая бабка.
Первая бабка говорит и крестится.
- Да, - качает головой вторая, - говорила ж я ему…Опять, надрался, как свинтус, вот и получил…
- Не был он пьяным, Елена Ивановна! – парирует третья бабка. – Не пахло от него!
- Был, не был, это уже без разницы…
- Вы то из милиции, поди?
- Из милиции! – неожиданно встревает Першинг.
- А-а-а, участковый-то был уже…Походил, походил…
- Вы уж, найдите их, сынки…А то, что ж это делается? Что за время такое настало сволочное…
- Найдут они…Ага…Они ж молодые, Степановна, посмотри…Самих убить могут…
Коля и Першинг разворачивают оглобли. Бабки говорят что-то еще. До Коли долетают отдельные слова, обрывки фраз. «Сталина на них нет…», «..суки..», «…пропил страну Борька..», «..в наше время». Всё это влетает в одно Колино ухо и вылетают в другое. Лишь одна фраза не может покинуть его мозг, цепляясь всеми изгибами и впадинами за его извилины: «Дохтур сказал – похоже на разрыв селезёнки».
По Колиной спине струится пот. Он заливает поясницу. Разрыв селезёнки. Всего лишь один удар, - рассеянно думает Коля, - и разрыв селезёнки. Один мой удар. По одному человеку. Который жил один. И умер от одного удара в селезенку.
Они выходят на оживленный проспект. Яркое солнце сентября 96-го ласкает лучами их лица. Бабье лето. По улице прошла парочка симпатичных девчушек. Совсем недавно ленинградец Коля обозвал бы их крестьянками. Потому, что они говорят полОжить, повешать и покласть. А сейчас он называет их девчушками. И Першинг называет их точно также.
Коля дёргает Першинга за рукав.
- Жека, - говорит он, - давай зайдём куда-нибудь, вмажем. Я угощаю…По-братски…