Чайник засопел своим изогнутым носом.
Легко сняв его, с газовой горелки, Андрей плеснул кипятка в таз.
Отмерев пробку марганцовки, потом, ещё пару, и ещё пару, разбавил содержимое таза водой из ведра. Долил остаток ведра в чайник с изогнутым носом и водрузил его на горелку вновь.
Погрузив голый зад в оцинкованный таз с круто-разведённой марганцовкой, Андрюха закурил. Стряхивая пепел в жестяную, почерневшую от частого использования, банку, сидел он прямо на полу, задом в тазу, со спущенными до сапог штанами, упёршись подбородком в коленку.
Несмотря на то, что положение Анрюхино было не завидным, а ещё больше странным, в этих границах существования, чувствовал он себя довольно удобно. И Время, как полевой туман, словно дым от папиросы в закрытом помещении, проходило облаками мимо, иногда цепляя образами воспоминаний..
Когда Андрей в первый раз увидел горы и море, было ему около восьми годков от роду. Папка-покойничек на «москвиче-412» отважился свезти их с мамкой на Юг. Мамка с папкой тогда уже совместно не жили, но удивительным образом сохраняли тёплые отношения. Если отец, приезжая на выходные, а иногда и просто средь недели, оставался ночевать, ложился  в кровать вместе с мамой. В эти редкие моменты чувствовал Андрей семейную целостность, и со всей детской непосредственностью надеялся на то, что всё так и будет, всё сохранится, останется на этом островке счастья.
Отцу Андрюха доверял беззаветно, и когда папка пообещал весной, что их ждёт далёкое летнее путешествие на машине, терпежу от предвкушения не было предела.
«Москвич» хоть и пыхтел всеми своими недрами, но отважно вёз! И первой незабываемой радостью было, когда они въехали в «Горячий Ключ». Огромные мохнатые холмообразные снопы гор в туманной дымке впечатлили Андрюху. После долгой равнины, подсолнухов, оврагов, рек и речушек, малых и больших населённых пунктов  – это казалось каким-то волшебством. Великаны вставали сквозь зыбь и рябь моросящего, сыпящего влажной пылью, промозглого дождевого утра. Въехав в этот рай, папка объявил привал, и, дав отдых себе и машине, проспал почти до трёх дня.
Всё это время, бродил Андрейка, под зонтом. Ходил вокруг машины, запрыгивал на откосы кювета, собирая причудливый камешек, швырялся им в разные стороны. И отвергая, потеряв голову, все мамины посылы, на поесть, и поспать, и на «что-то там ещё», всецело был поглощен игрою..
Сильнее сокрушило море.  Проехав с полсотни километров по петляющей дороге, поднимаясь всё выше, как казалось Андрею. Предгорная дождевая морозь, постепенно разошлась. Всё чаще, сквозь близкие и  тяжелые облака пробивалось и играло хрустальными каплями на листьях травы летнее солнышко. И воздух врываясь, сквозь открытое ветровое окно, вышибая слезу – пьянил. Тут-то оно и показалось! Море!
Море – было необъятным! Сначала оно мелькало, по ходу движения автомобиля, сквозь густую растительность прибрежных кустарников, но потом всё больше открывалось. Пока не заполнило собою простор. Ощущения сравнимые рождению –  вот, что чувствовал Андрей тогда!
А сейчас, сидя в тазу, услышал он за дверью грохот амуниции об кафель и шаги на взлётной полосе. По голосам понял, что смена вернулась с дозору раньше сроку. Видно приключилось что..
Вскочил Андрей на ноги, папироску в таз, штаны на себя, таз под стол письменный плеская. Стулом таз, задвинув, пошёл открывать дверь каптерки. Крючок звенящий, долой-вон, чуть не с петель, сняв дверь, распахнул – на пороге САШКА! Со слезами:
- разрешите доложить.. товарищ капитан..