1

Старенькая тентованная "Газель" летела по проселочной дороге. Не  пылила, не дребезжала, а именно летела. Машину свою дядьМитя любил, хотя, скорее не любил, а считал такой же частью себя, как ноги или руки, и ни за что не позволил бы ни рукам, ни ногам, ни "Газели" забарахлить. "Ну, добрался",- сам себе вслух сказал дядьМитя , когда, перескочив через мост над речкой, увидел раскинувшееся по огромному зеленому долу родное село. На въезде, под белым знаком с надписью "Нижне-Полежаевка" курил дед с медово-жёлтыми никотиновыми усами. Он, издалека заприметив "Газель", суетливо вскочил, выбежал на дорогу и замахал руками.
ДядьМитя притормозил, разглядывая старика.
- Андреич, ты чего?
- Ооо, дядьМить, привет! Давно тебя не было! Подвези, а то я, поди, час уже тут сижу!
- Залазь.
Минуты две они ехали молча, но потом старик не утерпел, и полез с расспросами.
- Так ты где был-то, дядьМить?
- В Москве, Андреич, на халтуре, как всегда. Шифер фермер Степанов заказывал. Ну дык я и в Москву кой-чего отправил, и шифер Степанову привёз по такой бросовой цене, что тот на радостях мне ещё пару тысяч накинул. Теперь точно можно месяц, а то и больше, ничего не делать.
- Ды ты и так не делаешь ничего, дядьМить. Съездил, отвёз-привёз, копейку свою заработал и сидишь.
- Не завидуй, Андреич. Работы разные у всех бывают. А ты думаешь, лучше б я на тракторе с утра до ночи за 5 тысяч пахал? Нет, не моё это. Cам-то откуда бредёшь?
- Грибы ходил посмотреть. Начал за лесопосадками у нас, у поля, а потом вот забрёл аж сюда, до въездной дороги.
- Набрал хоть сколько?
- Да нету нихрена. Только зря пролазил да ноги вымочил. Расскажу сейчас смешное, ага. Я закурю твоих, с фильтром, дядьМить?
ДядьМитя молча пододвинул деду пачку. Тот долго чиркал спичками, потом шумно раскуривал. Попыхтел, плюнул в открытое окно, оторвал у сигареты фильтр и, улыбаясь, затянулся.
- Ерунду какую-то куришь, дядьМить. Не пробирают вообще. Я вот помню,  году в тыщща девятьсотдевяносто.. не помню,  хорошие сигареты в магазин к нам привозили. В пакетах.
- В каких пакетах?
- В целлофановых. Они там скрученные, как лапша лежали. "Прима", что ли, вроде так. Вот такую оторвёшь, сколько надо, и куришь досыта. Вот то были сигареты, да!
- Андреич, ты смешное рассказать хотел.
- Да, да. Дык вот: позавчера дед Казьмин с мужиками пошёл в лес, что у поля, тоже по грибы. Шли они, шли, нету ничего. А Казьмин в сторонку, в сторонку, да так и ушёл куда-то. Мужики умаялись, собрали всего ничего, кто три гриба, кто четыре. А тут из орешника выходит Казьмин, и у него - мужики аж ахнули - цельная корзина белых. С верхом! "Где набрал, где такое?", - заполошились мужики. "Хех", довольно ухмыльнулся Казьмин, "Видели, откуда я выбрался? Вот через орешник метров триста пройдёте, и там полянка. Ребята, хоть косой коси! Удачи вам, а я домой."
Дед Андреич затрясся мелким смехом, взял у дядьМити ещё одну сигарету, потом подумал, достал свою и снова закурил.
- И что ты думаешь, дядьМить? Они три часа ходили, и влево, и вправо на триста метров, Калязин Сашка вообще к речке ушёл. Ничего нет. Ну, плюнули, конечно. А Сашка и говорит: "А пойдём-ка, мужики, к Казьмину. Картоха у него есть, я домой за чекушкой забегу, нажарим картохи с грибами, да посидим, Казьмин-то не прогонит." И пошли они. Сашка со скандалом у дуры своей бутылку-таки отбил. 
Андреич выбросил окурок в открытое окно, приосанился повернулся к дядьМите и продолжил.
- Заходят, значится, на двор, а там Казьмин, пьяный уже, сидит со своим котом на крыльце, возле него эта корзина с белыми грибами. Увидал мужиков, смеётся взахлёб, аж до слёз. Те не поймут в чём дело. Сашка бутылку Казьмину показывает, кивает, мол, давай, Казьмин, грибами делись, лезь за картохой в погреб. Ну тут Казьмин со смеху и повалился. Прям на кота. Кот кинулся, лбом в корзину - бах, и перевернул её. Мужики тоже чуть не заплакали. От обиды.
Андреич снова захихикал. ДядьМите уже не терпелось дослушать, и он толкнул деда в бок.
- Ох, ох, сейчас дядьМить, сейчас. Такая вот схема: Казьмин вдоль поля-то шёл. Нарвал ботвы от бураков, настелил ими корзину доверху и грибами белыми ботву эту и прикрыл. Обманка такая вышла у него.
Последние слова старик выдохнул и повалился на дядьМитю от хохота, дядьМитя тоже прыснул, представил, как валялся на крыльце Казьмин, как глупо выглядели мужики и Сашка Калязин с бутылкой.
- Ох, Андреич, спасибо, насмешил.
- Дык это не всё! Никто теперь с Казьминым не разговаривает. А кто-то из мужиков в том орешнике ещё и клеща поймал. Прям у трусы. Стыдно прям сказать в самое куда. Сам достать не мог, пошёл к фельдшерице нашей. Ну, а та заболела, и.. Ох, дядьМить, точно! Поп наш просил тебя заехать к нему, что-то он там хотел попросить за эту фельдшерицу. Я ж чуть не забыл. Давай-ка ты к дому меня не подвози, я так дошкандыбаю. Спасибо тебе, меня высади вот тут.
ДядьМитя остановился, и дед по-молодецки выскочил в самом начале широкой сельской улицы, которая так бесхитростно и называлась - улица Широкая.
- Давай, дядьМить, заедь к попу, я ему обещал передать, что ты вроде поможешь.
- Андреич, а попросить что ли больше некого? Я только с Москвы приехал, спать хочу, жрать хочу.
- Не знаю ничего. Корзинку мою подай. Пока, дядьМить, всего тебе.
- Бывай, Андреич.

                                                                    2

Сколько себя помнил, он всегда был дядьМитей. Сначала так прозвал его отец за постоянно насупленные брови. Так и говорил пятилетнему Митрофану: "Ишь, какой ты! Сурооовый! Прям не маленький Митроша, а  дядьМитя!". Потом, уже в школе, Митрофан Артемьев очень стеснялся своего имени, считая его старомодным и громоздким. "Митрофан-стакан-чемодан", часто горько рифмовал он, и уже в первом классе, на линейке, после того, как учительница громко прочла в журнале: "Артемьев!!!", он, торопясь, чтобы не назвала она его полного имени, крикнул со слезами в голосе: "Да, я, я Артемьев, Артемьев  дядьМитя!". Дети засмеялись, родители умильно заулыбались. Так и приклеилось, так и стали звать дядьМитю дядьМитей не только дети, ровесники, но и мужики постарше и сельские старики..
Хоть и просил дядьМитя соседскую бабку Сипадуиху подкидывать его собаке Фроське пару сухарей в день, Фроська выглядела изрядно отощавшей, но бодрой, сразу, повизгивая, кинулась к дядьМите, моментально заляпала его джинсы грязью и оставила на них множество толстых рыжих волосков. "Тихо ты, тихо, здравствуй, здравствуй, я тоже скучал", - трепал собаку за ушами дядьМитя, "Сейчас поужинаем, я тоже голодный, как собака. Ну, как ты!", - дядьМитя смеялся уже не стесняясь, радуясь тому, что вернулся домой, и что хоть одно живое существо так же не стесняется своей радости от его, дядьМитиного возвращения.
ДядьМитя зашёл в свой маленький дом, потянул носом воздух, снова улыбнулся, снял ботинки, повесил куртку. Заглянул в холодильник, в котором, кроме жёлтого куска сала и пары яиц больше ничего не было. "И что я, дурак, в райцентре колбасы не купил? Или хотя бы хлеба свежего? К соседям идти неудобно..",- вполголоса разговаривал сам с собой дядьМитя, -"Ладно, поклюю и это". Он зажёг газ, поставил сковородку, на соседнюю конфорку чайник и потянулся к книжной полке.
Книг в его доме было множество. Эту необычную для маленького села библиотеку начал собирать ещё дядьМитин отец, и именно книги заменяли в их семье и телевизор, и радио, и газеты. К тому же, дядьМитя не представлял себе еды без книги, хоть и знал, какая это вредная привычка. Под ужин он выбрал себе "Остров Погибших Кораблей" Александра Беляева, книгу, которую он знал наизусть, и которая, как ему казалось, могла помочь съесть даже сосновые опилки - настолько захватывал сюжет. После яичницы дядьМитя поставил завариться чай, а сам решил-таки забежать за куском хлеба к Сипадуихе. Бабка встретила его радушно, отрезала ломоть, пристала с расспросами, но дядьМитя, отмахнувшись, пообещал зайти попозже. Дома он раскрошил хлеб в сковородку, где жарилась яичница, туда же добавил кипятку и вынес во двор Фроське. Перелил в маленькую кастрюлю, которая служила Фроське тарелкой для первых, вторых и третьих блюд, собака тут же кинулась к еде, громко лакая и чавкая, и виновато посматривая на дядьМитю.
Уже после чая дядьМитя решил вздремнуть, но вспомнил, что обещал Андреичу заехать к попу. "Что я такой безотказный-то", ворчал дядьМитя, - "Девятый час вечера, в дороге полдня был, а я ещё к какому-то попу поеду.". Ворчал, но уже заводил и выгонял  со двора "Газель".
Нижне-Полежаевская церковь была маленькой, но какой-то изящной, лёгкой и стремительной, как ракета на ВДНХ. Она стояла на самой высокой точке села, и каждый церковный праздник сельские старушки, издалека похожие на упитанных муравьев в платочках, ползли к ней маленькими тропками от таких же игрушечных домиков. ДядьМитя иногда представлял себе, как старушки заходят в большие кованые ворота, те медленно, со скрипом, закрываются, раздаётся гул, из-под церковного фундамента с шипением вырывается дым, пламя, и потом церковь медленно-медленно начинает отрываться от земли, разгоняется и улетает в небо, сопровождаемая удаляющимся колокольным звоном.
ДядьМитя остановил "Газель" у церковной ограды, и, не снимая бейсболки, зашёл внутрь. В церкви шла служба, несколько старушек сидели на лавках вдоль стен и истово крестились, а сельский священник стоял посреди большого зала и нараспев читал книгу на непонятном дядьМите языке.
- Слышьте, - похлопал по плечу священника дядьМитя, - Вы заехать просили.
Тот поперхнулся, запнулся и круглыми глазами удивлённо посмотрел на дядьМитю.
- Ты что же это в храм с головой покрытой зашёл, службе мешаешь, а?!
- Это я, дядьМитя, мне Андреич говорил, Вы спрашивали про меня?
- Не сейчас, выйди! Подъедешь к моему дому в половине десятого сегодня, знаешь, где я живу?
ДядьМитя в смятении сорвал бейсболку, кивнул и вылетел за ворота.