Он был недалеко – мой детский сад:
Заборчик с сеткой, закуток помойки…
Сер, трехэтажен, незамысловат,
Московской блочной типовой застройки.

Вид из окна – побитая дождем
Бетонного гриба кривая шляпка,
Посаженные в вязкий глинозем
Языческие репка, дедка, бабка,

Косая внучка, жучка, кошка, мышь,
Ракета, карусель, и напоследок –
Четыре взмаха черепичных крыш
Над четырьмя квадратами беседок.

Вы помните кирпичный их уступ?
И как они делили как пилою
Весь мир детсада на подгруппы групп
Центральной разрисованной стеною?

Прогулки двор под четкий трафарет
Мы делали иным, своим ландшафтом:
Был толстый Стас конструктором ракет,
А я, конечно, смелым космонавтом.

Себя я перегрузками крутил
На карусели.  Мудрым звездочетом
Из-под гриба выглядывал Кирилл –
Директор управления полетом.

Я брал оружье и боезапас,
Прощался с провожающими чинно,
В ракету заходил. И каждый раз
Смотрел туда. В песочницу. На Инну.

Она была врачом, в жасминный круг –
В свою больницу у площадки края –
Помимо пациентов и подруг,
Лишь одного Сережу допуская.

На всё существование моё,
На все моей профессии эксцессы
Я шел всегда и только для неё,
Для этой недоступной мне принцессы:

Во имя Инны, как велел обет,
За обладанье сверхмашиной (репкой)
Я бился с властелинами планет –
Безжалостными бабкою и дедкой.

Лишь для нее границам бытия
Я нес коммунистические флаги,
Лишь для нее весь путь обратно я
Лежал в анабиозном саркофаге.

Я прилетал в трехтысячном году,
В испорченной ракете, как в могиле,
На воздух полумертвого, в бреду,
Меня другие дети выносили.

Но Инна, как Мадонна с полотна,
Сходила к нам.  В песочнице целебной
Лежал я недвижимо. И она
Мне лба касалась палочкой волшебной.

Я восставал, как Лазарь, из песка.
«Ты молодец», –  мне говорила Инна
Через плечо, небрежно, свысока,
Поправив челку, женственно, картинно,

И злился я, на полдник уходя,
Влюбленную не замечая Иру,
Что не произойдет из-за дождя
Планируемый запуск к Альтаиру.

Да-да, в тот день ударила гроза!
Я четко помню молний искривленья!
…Мне сорок лет… Сижу, закрыв глаза,
Пытаясь тщетно удержать мгновенье.

Но мне пора, машина ждет, пора –
В тиски иных времен и расстояний!
И вместе с дверью, словно комара,
Прихлопываю рой воспоминаний.

На космодроме неподвижно ждет
И вот дождался стартового часа
Полукилометровый звездолет,
Проект всей жизни инженера Стаса.

Подъемник. Рубка.  Сеть координат.
Компьютера экранная сивилла.
«Ну с Богом. Старт», – наушники звучат
Спокойным низким голосом Кирилла.

Отрыв.  И серебристая стрела
Рванулась в небо, к млечному распутью,
На Альтаир в созвездии Орла
Направленная всей своею сутью.

За взлетным полем дремлет целина,
И там, под спектролитом капонира,
Ракете вслед глядит моя  жена –
Молчащая, не плачущая Ира.

Пройдет десятилетий полоса,
И точкой ослепительного света
Зажжет, встряхнет и вскроет небеса
Садящаяся старая ракета.

Увидит изумленное зверьё,
Как из анабиозного отдела
Выпиливают лазером мое
Практически безжизненное тело.

С сиреной меня скорая помчит
По осевой, вдоль зданий мириада,
Вдоль площади, где памятник стоит
На бывшем месте бывшего детсада…

В больнице пылесборники сопят.
Меня положат, из носилок вынув
Как в кокон, в серебристый аппарат.
…И выйдет Инна в запахе жасминов…

Посмотрит, что-то скажет остальным,
Из детства сцену вспомнив, улыбнется
И странным жезлом, не спеша, к моим
Вискам поочередно прикоснется.

Очнусь я. Приключению конец.
А толку что, о всемогущий боже?
Она все так же скажет «молодец!»,
Вздохнет.  И все равно уйдет к Сереже.