Глава 1

Германия, Земля Северный Рейн – Вестфалия, автобан на отрезке Леверкузен – Кёльн. 2005 год.

За мостом через Рейн, в том месте, где дорога делает крутой поворот в сторону Кёльна, водитель автобуса не справился с управлением, и десятитонный монстр вместе с пассажирами и багажом, несколько раз качнувшись из стороны в сторону, тяжело завалился на бок. Скорость была довольно высокой, поэтому NEOPLAN протащило по мокрому асфальту и выбросило на обочину. Уже через несколько минут на место аварии прибыли пять красно-белых микроавтобусов Ambulanz, полицейские машины, спасатели и пожарные. Последние оказались как нельзя кстати: взрыва не было, но перевернувшийся автобус всё-таки загорелся из-за утечки топлива. Оставшихся в живых пассажиров перевезли в ближайшую Университетскую клинику Кёльна. Менее везучие остались лежать на обочине, обёрнутые в чёрные пластиковые саваны.

Среди выживших был молодой человек, который ещё до приезда полиции и волонтёров помог выбраться из перевернувшегося автобуса нескольким пассажирам. Парень был высок ростом и несколько худощав. Его обветренное и загорелое лицо казалось бледным, что можно было объяснить только что перенесённым стрессом. В общем, ничего странного в парне не было, если бы не его старомодный наряд: куртка допотопного покроя, потёртый свитер и широченные шаровары защитного цвета, заправленные в шерстяные гетры. Его здорово знобило. Когда он забирался в микроавтобус, кто-то из санитаров набросил ему на плечи плед. Внешне его можно было принять за военного, если бы не щетина на лице и длинная свалявшаяся шевелюра. На одежде не было заметно следов крови, на лице и руках – ни одной царапины. Почти всю дорогу до клиники он сидел, глядя себе под ноги, обхватив голову руками и почти не отрывал взгляда от своих армейских ботинок. Изредка смотрел в окно и снова опускал глаза в пол. В его взгляде читался страх и одновременно удивление. Казалось, он не совсем понимал, что происходит.

Парень лежал в отдельной палате и сбивчиво отвечал на вопросы медперсонала. При первом осмотре выяснилось, что пациент отделался только лёгкими ушибами. На вопрос врача: «Ваше имя, пожалуйста, и номер страховки?» молодой человек ответил, что не помнит своего имени. Откуда и куда он ехал, и как вообще попал в этот автобус, он тоже не мог сказать. Он помнил только то, что произошло с ним сразу после аварии. Но начиная с того момента, когда разбитые стёкла, дорожная пыль и крики пассажиров заполнили салон Неоплана, лента памяти резко обрывалась, дальше царила абсолютная пустота. При нём не было обнаружено ни денег, ни документов. Ровным счётом ничего, что могло бы указать на его личность или род занятий. Оставалось надеяться, что при осмотре места аварии полиция или спасатели всё-таки найдут паспорт или водительское удостоверение на его имя. По крайней мере, на документах должна быть его фотография.

Когда врачи вышли из палаты, на молодого человека накатила волна страха. Возможно, потеря памяти – следствие удара головой или пережитого шока… Но ни внешний осмотр, ни томография не показали каких либо отклонений. Не было ни гематомы, ни болей, ни слабости или тошноты. «Ретроградная амнезия, – сказал перед уходом врач. – Небольшое сотрясение, скорее всего, спровоцировало. Пройдёт со временем». Пациент лежал и пытался вспомнить хоть что нибудь из того, что с ним было до аварии. Но все усилия были напрасны. Он не мог сказать, женат он или нет, и есть ли у него дети. Каким было его детство, как выглядят его родители, и где  находится его дом - вместо воспоминаний абсолютная пустота. Странное и пугающее чувство, как будто его внезапно выдернули из какого-то другого мира и поместили в совершенно чужую среду, о которой он имел весьма отдалённое представление. «Пройдёт со временем», – повторил он слова врача и попытался уснуть. Молодой человек смертельно устал, поэтому провалился в сон почти мгновенно.

***
Пациент проснулся от шума, открыл глаза и увидел в дверях палаты медсестру, бледную и настолько худую, что неприкрытые халатом кисти рук и лодыжки вызвали у него искреннее чувство сострадания. Её тонкие губы были старательно увеличены при помощи косметического карандаша, но от этого не выглядели пухлыми и чувственными. Наоборот, от её огромного красного рта, в сочетании с бледностью лица, веяло каким-то могильным холодом. Молодой человек перевёл взгляд на часы. С того момента как он заснул, прошло не более получаса.
- Хорошо, что вы проснулись, – наигранно радостно сказала сестра, как будто это не она секунду назад громко хлопнула дверью.
Пациент пробурчал что-то невнятное, показывая явное неудовольствие тем, что его разбудили. Он попытался снова закрыть глаза, но тут сестра сказала фразу, которая окончательно прогнала сон и вернула его к действительности.
- К вам посетитель. Конечно, если вы сейчас не в состоянии… – Женщина остановилась на полуслове, выдерживая паузу. Её дребезжащий голос стал ироничным и даже злым. Казалось, ещё немного и она презрительно фыркнет.
- Что вы сказали? Посетитель? – пациент рывком сел на кровати. – Конечно, в состоянии. Он где? Здесь?
- Внизу, в вестибюле.

Сестра по селектору связалась с дежурным и назвала номер палаты. Подошла к столику и поменяла местами графин и вазу с герберами. Можно подумать, что именно ради этого действия она поднималась в лифте на третий этаж. Это было довольно мило с её стороны, если бы не раздражение, сквозившее буквально в каждом её движении. Когда сестра была уже в дверях, пациент спросил:
- Он кто, родственник?
- Нет. Но он сказал, что знает вас.
«Слава богу, хоть что-то начинает проясняться», – мысленно обрадовал себя парень и встал с постели. Ему совсем не хотелось выглядеть больным, и уж тем более беспомощным перед посетителем, кем бы он там ему ни приходился. Молодой человек умылся, пригладил волосы, торчащие после сна во все стороны, и критически оглядел себя в зеркало. Вполне цветущий вид, если не брать в расчёт больничный халат и тотальную амнезию. Он хотел было отойти от зеркала, но в последний момент ещё раз взглянул на своё отражение. Что-то показалось ему странным и необычным, но что именно, он так и не смог понять.

***
Вошедший не показался молодому человеку даже мало-мальски знакомым. Невысокий смуглый мужчина с тёмными, близко посаженными глазами и короткой бородкой. Ничего необычного, если не считать синей спортивной сумки через плечо, которая совершенно не сочеталась с его строгим костюмом.
Пациент прислушался к себе, но внутри ничего не ёкнуло, не приоткрылось. Не промелькнуло никаких ассоциаций. Как и прежде, его куцые воспоминания стабильно откатились до момента удара автобуса об асфальт и остановились. Молодой человек был явно разочарован. А ведь он так надеялся, что появление незнакомца заставит вращаться заклинивший моторчик его памяти. Оставалось надеяться, что хоть какой-то свет на его прошлое эта встреча всё-таки прольёт. Или хотя бы подскажет, в каком направлении ему следует двигаться.
Незнакомец вышел на середину комнаты, протянул руку и представился.
- Ракеш.
- Угу, – ответил парень и пожал смуглую ладонь, слегка белёсую с внутренней стороны. – Давно не виделись.
- Ценю ваш юмор – ответил посетитель и дружелюбно улыбнулся. 
- Мне сказали, что мы знакомы. Это так?
Ракеш указал на стул.
- Можно я присяду. С самого утра сегодня на ногах.
Парень кивнул. Ракеш поставил на пол спортивную сумку, и они сели за столик друг напротив друга. Молодой человек ещё раз внимательно рассмотрел посетителя. Карие с искринками глаза, тёмные волосы и смуглая кожа говорили о том, что он не местный. По крайней мере, незнакомец сильно отличался от светловолосых и бледных врачей, медсестёр и полицейских. Парень не хотел первым начинать разговор, боясь показать свою заинтересованность. В то же время он видел, что и Ракеш несколько растерян. Безусловно, тому было о чём рассказать, но как это часто бывает при переизбытке информации – непонятно с чего нужно начинать. Важный разговор сродни классической музыке: продуманное вступление, яркая и запоминающаяся суть и логичное завершение. Выпадет хоть одна из составляющих, тогда и музыка и беседа превратятся в хаос ничего не значащих звуков. А вот пустопорожний трёп похож на балаганную эстраду. С любого момента можешь начать слушать, и так же внезапно отключиться – ничего не потеряешь, разве что время сэкономишь. Наверное, поэтому Ракеш медлил. Прошло несколько минут, прежде чем, незнакомец решился заговорить.
- Давайте я начну с главного. Я хорошо вас знаю. Знаю всю вашу жизнь до сегодняшнего… – посетитель немного замялся, но, подобрав нужное слово, продолжил, – происшествия, скажем так.
- Может, поделитесь? Вкратце, хотя бы.
- Не сегодня, – ответил Ракеш. – Сегодня есть более важные дела…
- Да ну?! – перебил его пациент.
Он с трудом сдерживался, чтобы тут же не выставить посетителя за дверь. Оказывается, у него есть гораздо более важные дела, чем понимание того, кто он есть на самом деле! Вот это новость! Парню показалось, что посетитель просто издевается над ним или шутит. Ну конечно шутит. Сейчас Ракеш встанет из-за стола, хлопнет его по плечу и скажет – «Дружище, не переживай, я всё расскажу, какие проблемы!». Вместо этого посетитель ещё раз произнёс начало последней фразы.
- Не сегодня… Тем более, что времени у нас не так уж и много.
- У кого это – у нас?
- Скоро вы всё узнаете. А пока я предлагаю вам небольшую сделку. Ради вашего же блага.
Парень хмыкнул. Почему бы не поиграть в эту игру, если цена будет не слишком высока? К тому же очереди из желающих освежить его память за дверью не наблюдается. Что ему ещё оставалось делать? Может, Ракеш не врёт и действительно многое знает о нём.
- Что за сделка? – спросил он.
- Информация о вас в обмен на ваше полное доверие. Если вы согласитесь точно выполнять все мои инструкции, то в ближайшее время будете знать о себе всё. Вы готовы меня выслушать?
Парень кивнул и сделал вид, что готов выслушать кого угодно, и на каких угодно условиях. Ракеш кивнул в ответ и продолжил:
- Вам необходимо как можно быстрее покинуть клинику. Не сегодня-завтра вас найдут. Вас уже ищут, и когда…
- Послушайте, я не совсем понимаю, о чём вы тут толкуете. Кто меня ищет? И зачем? Полиция, может быть? Я что – убийца? Налётчик?
Чтобы успокоить нервного собеседника, Ракеш раскрыл один, но, как выяснилось, очень важный козырь. Он произнёс фразу, сделав ударение на последнем слове:
- Не задавать лишних вопросов – одно из условий нашего договора, Манфред.
Услышав имя, молодой человек вздрогнул. На долю секунды он уловил обрывки памяти, словно картинки, всплывшие у него перед глазами - заснеженные вершины гор, почти чёрное небо и такие же тёмные скалистые гребни, торчащие из-под снега. Он даже поёжился от холода, настолько реальными были видения. Одновременно с этим пришло осознание, что посетитель – кем бы он ни был – действительно знает о нём довольно много, а возможно и всё. Раз уж одно только имя, произнесённое вслух, способно было оживить его память. Ракеш молчал, видимо, давая возможность Манфреду справиться с нахлынувшими эмоциями.
Манфреду показалось, что ещё одно небольшое усилие, и он начнёт вспоминать всё больше и больше, толчок уже дан, нужно всего лишь раскачать маховик. Он даже поднял руку, давая понять собеседнику, чтобы тот не мешал. Но ничего больше вспомнить не удалось, да и накрывшие Манфреда на секунду воспоминания, также быстро и растворились. Понимая, что парень готов слушать дальше, Ракеш продолжил:
- Сегодня вечером вы сядете на автобус, идущий до Франкфурта. Можете ехать и на такси, но автобусом будет безопаснее.
Сказав это, он посмотрел на Манфреда. Тот улыбался, вспоминая сегодняшнее происшествие на трассе. «Да уж, куда безопаснее, чем на такси», – подумал молодой человек. Сообразив, что Ракешу не до шуток, Манфред перестал улыбаться.
- Я говорю о безопасности иного рода.
- Я понял.
- Во Франкфурте вы остановитесь в отеле «Сенатор». Там на ваше имя уже забронирован одноместный номер. Отель неприметный, вас вряд ли там станут искать, и ещё… В Сенаторе есть дополнительный выход на боковую улицу. Так, на всякий случай…

Манфред слушал, и его не покидало ощущение, что он, помимо своей воли, ввязался в какую-то неприятную и опасную авантюру.
Кто этот незнакомец, пытающийся за информацию получить его полное доверие? Мошенник, слоняющийся по больницам в поисках несчастных, потерявших память? Ну да – имя назвал… Всплыло что-то в голове. А назови он другое имя? Вполне возможно, что реакция Манфреда была бы такой же. Может, припугнуть его? Сказать, что прямо сейчас он сдаст его полиции. И пускай они разбираются с Ракешем. А заодно и с теми, кто якобы на него, Манфреда, охотится. Если они вообще существуют.
Понимая, что потерял нить разговора, Манфред жестом попросил собеседника остановиться. Ему нужно какое-то время, чтобы собраться с мыслями, взять тайм аут. Манфреду было неприятно чувствовать себя подопытным кроликом, которого заставляют отплясывать за кусок морковки.
- Послушайте, Ракшен… или как вас?
- Ракеш.
- Да, Ракеш. А что если я сейчас спущусь вниз и вызову полицию? Как вам такой поворот? И вы будете им рассказывать про тайную организацию, интересующуюся моей скромной персоной. А я посмеюсь.
- У вас под правой лопаткой след от пули, – внезапно сказал Ракеш. – Шрам давно зарубцевался и почти не виден. Но если присмотреться…
«Сколько же у него ещё козырей? Может, не так уж и много… Он ими не очень-то и разбрасывается» – подумал  Манфред.
Он встал и, не сводя глаз с Ракеша, подошёл к зеркалу. Ослабил пояс, оттянул борт халата и посмотрел через плечо в отражение. Над поясницей виднелся еле различимый рубец.
- Вот чёрт! Откуда это?
- Если я вам скажу, вы всё равно мне не поверите. Так что вызывайте полицию и делайте то, что вам подсказывает ваша интуиция, раз уж память отказала. Я ещё кое-что могу вам рассказать, но уже не о прошлом, а о будущем.
- Рассказывайте, что там ещё…
- У вас скоро начнутся приступы головной боли, что-то вроде вспышек. Они будут возникать внезапно и довольно часто. Со временем вспышки уменьшатся, пока не прекратятся совсем. И ещё… Те, что придут за вами после меня, церемониться не станут, имейте это в виду. Насколько я знаю, живой вы им не очень-то и нужны. А они придут, уж в этом я уверен на все сто. Так что вам лучше убраться отсюда, и чем раньше, тем лучше. И постарайтесь уйти незамеченным. В центральном фойе всегда много посетителей, а вот окно третьего этажа – это не так уж и высоко, если разобраться.
Манфред затянул пояс на халате и снова сел напротив Ракеша. Особенных доводов в словах незнакомца он не уловил, но сказано всё это было более чем убедительно. И никакой паники в глазах и жестах Ракеша заметно не было, полиции он не боялся. Казалось, ему всё равно – поверит Манфред или нет, вызовет полицию или согласится на сделку. Иногда гораздо важнее не что мы говорим, а как - с какой интонацией и напором.
- Хорошо. Скажите откуда у меня шрам, и я готов сотрудничать.
- На сегодня информации достаточно. А пока – вот это…
Ракеш достал из кармана пиджака конверт и положил его на стол перед молодым человеком. Манфред недоверчиво посмотрел на собеседника, взял в руки конверт и, встряхнув, высыпал его содержимое на стол. Перетянутая резинкой пачка банкнот, ключ от гостиничного номера, паспорт и водительское удостоверение на имя гражданина Германии Манфреда Листа. Молодой человек задумчиво пролистал паспорт, повертел в руках купюры и уставился на посетителя.
- Ну, хоть что нибудь ещё…  Я же вообще ничего не понимаю… И не помню.
- Хорошо. Я приберёг это напоследок. Скажите, что это?
С этими словами, Ракеш вытащил из кармана игральную карту и положил её на стол перед пациентом.
- Восьмёрка пик, – едва взглянув на карту, ответил Манфред. – К чему это?
- К тому, что не всё так безнадёжно, господин Лист. Это один из самых простых тестов. Вы ничего не помните, однако, совершенно правильно назвали масть и достоинство карты. Думаю, что и партия в покер не составит для вас большого труда. Разве вас самого это не удивляет? Собственно говоря, тест был больше для вас, нежели для меня, для вашего спокойствия.
Ракеш посмотрел на часы, встал из-за стола, попрощался и, уже выходя в коридор, бросил через плечо:
- Чем скорее вы покинете госпиталь, тем лучше. Я вас предупредил, остальное – за вами.

Как только за Ракешем закрылась дверь, Манфред собрал содержимое конверта со стола и запихнул в карман халата. 
«Чертовщина какая-то», – подумал он и, вдруг заметил, что Ракеш забыл свою спортивную сумку. Она лежала на том же месте, где он её и оставил.
- Вот дьявол!
Манфред схватил сумку, быстро подошёл к двери, рванул на себя и выглянул из палаты. Подсвеченный холодными люминесцентными лампами коридор был пуст.

***
Вечерний осмотр ещё больше понагнал тумана. В палату к Манфреду вошёл тот самый эскулап, который принимал участие в утренней суматохе и осмотрах. Абсолютно лысый и круглый, как мяч, доктор прокатился от дверей и остановился возле койки Манфреда.
«Доктор Герберт Хейтель», – прочитал Манфред на металлическом бейджике, приколотом к халату.
Герберт поправил очки и улыбнулся.
- Как самочувствие?
Врач сел напротив и пристально посмотрел на пациента. Только врачи и следователи имеют способность к таким вот циничным и вместе с тем заинтересованным взглядам. Даже абсолютно здорового или невиновного человека они могут заставить запаниковать.
Манфред внезапно вспомнил о пиковой восьмёрке. Она вдруг представилась ему оплотом и защитой. «Всё не так безнадёжно, – сказал он себе, – знаю это, вспомню и остальное». А вслух произнёс:
- Самочувствие - вполне. Можете освободить моё место для более нуждающихся, – молодой человек похлопал ладонью по больничной койке.
- Я ещё раз просмотрел вашу историю болезни… – доктор Хейтель почесал кончик носа и слегка замялся. – У вас довольно сильная гипоксия.
- Что это?
- Кислородное голодание.  Такое ощущение, что вы не далее как сегодня утром покоряли Монблан. К тому же, ваша амнезия…
- А с ней что не так?
- Дело в том, что люди с такими симптомами часто ведут себя неадекватно. У них нарушена ориентация, они раздражительны, или наоборот - сонливы… Бывают довольно сильные психические расстройства. Да и потеря памяти чаще всего носит фрагментарный характер.
- К чему вы клоните, доктор?
- К тому, что ничего этого у вас нет. Вы либо симулируете, что вряд ли, либо… – доктор снова замялся и поправил очки.
- Либо что?
- Нетипичные, довольно редкие симптомы… Я бы попросил вас задержаться в клинике. Скажем так – мне ваш случай интересен. Я бы хотел…
- Могу вас разочаровать. Я уже кое-что вспомнил.
- Неужели?
- Ну, да – имя… Меня зовут Манфред. Приятно познакомиться, герр доктор.
Герберт рассеянно пожал протянутую руку. Манфреду даже показалось, что Хейтель действительно разочарован.
Не поймёшь их, врачей этих. Казалось бы, радуйся, если больной пошёл на поправку – память у него восстанавливается. Так нет, интересный клинический случай ему важнее чужого здоровья.
«Нужно успокоить старика», – подумал Манфред.
- Не переживайте так. Память у меня не восстановилась. Ко мне полчаса назад приходил посетитель, старый школьный приятель. Он мне и рассказал всё. Так что…
- Странно. Дежурная сестра сообщает мне обо всех посетителях. Должна сообщать, по крайней мере. Чёрт знает что… Когда, вы говорите? Посетитель когда был?
- С полчаса, примерно. Как раз сестра мне и сообщила. У неё и спросите. Худая такая…  Она при мне связывалась с регистратурой. Так что там насчёт выписки, герр Хейтель? Могу я получить обратно свои вещи? Я хотел бы сегодня же покинуть клинику, а рассчитаться могу прямо сейчас.
- Мне кажется, что вам лучше остаться до завтрашнего утра. А там посмотрим. Об оплате не переживайте. Земельный комитет и транспортники взяли на себя все расходы. Вина водителя, так что платы не нужно.
- Довольно любезно с их стороны.

***
Доктор Хейтель вышел из палаты и спустился на первый этаж. Прошёл к прозрачной стойке регистратуры. Вид у него был достаточно грозный, поэтому молоденькая сестра, ещё издали заметив доктора, поднялась со стула. Подойдя ближе, Хейтель обрушил на несчастную накопившееся раздражение.
- Где дежурная сестра? Вы же знаете правила! Какого дьявола вы тут все делаете?! Почему не доложили о посетителе в двести сороковую? Я вас спрашиваю?
Девушка залилась румянцем и показала рукой куда-то за спину доктора. Хейтель развернулся. В их сторону шла та самая сестра, которая днём сообщила Манфреду о посетителе. Держалась она при этом невозмутимо и самоуверенно. Эта самоуверенность особенно раздражала Хейтеля. Но на этот раз это ей с рук не сойдёт. Он открыл было рот, чтобы повторить свою тираду, но сестра его опередила.
- Я не успела вам сообщить, доктор. Посетитель только что поднялся наверх. Я пыталась найти вас в ординаторской…
- Как это – только что? Какой посетитель?
- Из полицейского управления. Минут пять назад. Пришёл, показал удостоверение… Сказал, что пациентом полиция интересуется.
- Полиция? А тот? Тот, который, днём приходил… О нем почему не доложили?
- Днём никого не было, доктор.
Дежурная сестра перегнулась через стойку и взяла журнал регистрации посетителей. Пролистала несколько страниц и, остановившись на одной, показала записи Хейтелю. Доктор уставился на строчки поверх очков. Сестра ещё раз переспросила врача:
- В котором часу? Днём, вы говорите? Не было никого в двести сороковую… Вот, посмотрите.
- Чёрт знает, что такое! – в сердцах бросил доктор Хейтель, развернулся и направился по коридору.

***
Полицейский поднялся в лифте на третий этаж клиники, вышел в фойе и прислушался. Вечерний обход уже закончился, поэтому никого из персонала на верхних этажах быть не могло. Он медленно пошёл по коридору, рассматривая таблички на дверях и стараясь ступать как можно тише. Остановившись перед закрытой дверью с надписью «Ординаторская», достал из кармана нечто наподобие отмычки и меньше минуты повозился с замком. Когда внутри замка сработал механизм, полицейский спрятал отмычку в карман и скрылся за дверью. Включил свет и осмотрелся. Открыл стеклянный шкаф и достал с полки металлический судок. Вытащил из кармана небольшую склянку с жидкостью, встряхнул. Прищурившись, посмотрел через неё на потолочный светильник. Открыв упаковку с одноразовыми шприцами, он набрал в один из них жидкость из склянки и положил его в судок.
Полицейскую фуражку и китель, он поменял на зелёный врачебный халат и такого же цвета шапочку. Взял в руки судок, вышел в коридор и направился к палате под номером двести сорок.



Глава 2

СССР, Северный Кавказ, Пятигорск. Сентябрь 1939 года.

Анна с самого утра почувствовала лёгкое недомогание. Отказалась от завтрака, в обед поклевала немного, а к вечеру её рвало. Появившиеся ещё год назад симптомы то затихали, то с новой силой скручивали в агонии её исхудавшее тело.
- Прямо не рвота, а гуща какая-то кофейная, – полушёпотом сказала Зинаида.
Старушка дотронулась рябой рукой до плеча зятя. Тот сидел за столом, как был – в форме. Даже не переоделся с дороги.
Облокотился на стол и спрятал лицо в ладони. Видать слёзы скрывал, только плечи слегка подрагивали. Любил Анну. Четвёртый год как женат, а всё одно – ни дня без неё прожить не мог. И она перед ним, как барвинок стелилась, да вот только не оказалась такой же живучей.
- Может, за фельдшером послать? – тихо спросила тёща, хотя и знала, что это бесполезно.
Как и все предыдущие разы, тот шумно входил, кидал куда попало своё драповое пальто, смеялся, говорил, что ничего страшного, мол, всё проходит, пройдёт и это. Не прошло. Становилось всё хуже и страшнее. Анна чахла, кожа её стала жёлто-синюшной, как у курицы, а вокруг глаз как будто синильником вымазано. Алексей и в Москву, и в Ригу её возил осенью, да всё без толку. Ничего не помогало. Иной раз полегчает Анне, так вся родня сразу вспоминала слова местного фельдшера Козлова. «Пройдёт и это», – говорили друг другу. Может, и вправду пройдёт? Порою слова обладают удивительной способностью. Они успокаивают и лечат. Но только в том случае, если человек и сам верит в их силу. Если же веры нет, то дела идут всё хуже и хуже, и те же самые слова, что окрыляли и давали надежду, начинают раздражать. Последние месяцы никто в семье уже не пытался приободрить Анну, да и ей самой не хотелось слушать пускай и сладкую, но ложь. Всё чаще она оставалась один на один со своей болезнью.
Зинаида снова тронула зятя за руку.
- Так что?
Алексей убрал ладони от лица. Взглянул на тёщу стеклянными от безысходности глазами.
- Что?
- Я насчёт врача. Вениамина Павловича позвать?
Майор только рукой махнул. Хотя и понимал, что предпринимать что-то нужно, ведь не оставишь, как есть. А что предпринимать? Всё, что было в его силах и в его власти, он уже сделал. Но смириться и ждать он тоже не мог. Встал из-за стола и, до скрипа продавливая половицы, прошёлся по комнате. Сначала в одну сторону, затем обратно.
Подумать только – весь город у него в руках, вся власть. Скольких оборотней на чистую воду вывел, скольких бандюг на этап поставил, а справиться с болезнью жены не может. И что это за болезнь такая, чёрт бы её побрал, которую вылечить нельзя?! Паулс Страдиньш в Риге объявил Анне страшный диагноз, как приговор – рак желудка. И тот ничего сделать не мог, а ведь светила, не чета местному коновалу, Венечке Козлову.

- Алексей Петрович, может Пашку тогда? – не унималась старушка. – Вы его хоть и не считаете за серьёзного, но ведь люди говорят, что он не одного на ноги поставил.
- Кого! Пашку? Этого шарлатана? Руки у меня до него ещё не дошли.
Майор сжал ладонь в кулак и потряс им в воздухе. Как будто Пашка Завьялов был виноват в том, что его жена умирает сейчас в соседней комнате. Зинаида испуганно и уважительно следила за зятем, но продолжала своё:
- Егора вон хотя бы взять… Чуть богу душу не отдал в прошлом году, когда спьяну замёрз. Ногу хотели резать, а Пашка вылечил.
- Егора? – передразнил Алексей, – Егору вашему туда и дорога. Он что с ногами, что без, один чёрт – тунеядец и вор.
Майор резко развернулся и прошёл к двери, ведущей в комнату больной. Задержался на секунду, как будто с духом собирался. Дёрнул за латунную ручку и скрылся за дверью. Зинаида проводила зятя взглядом, поднялась со скамьи и вышла во двор. «Вот ведь упёртый. Ладно, сама уж», – подумала она и чуть слышно окликнула в темноту:
- Мария.
Сидевшая на лавке домработница смахнула с подола шелуху подсолнечника и неохотно ответила:
- Здесь я.
- Мария, сходи за Павлом. Совсем худо ей. Боюсь, до утра не дотянет.

***
Павлику Завьялову было без малого восемь лет, когда он впервые обратил внимание на некоторые особенности, свойственные только ему, а именно – способности угадывать. Например, он с уверенностью мог сказать будет дождь или нет, какое место в чемпионате займёт ЦДКА, и сколько орехов в левом кармане у Мурата. И ещё он точно знал, что Мурата и его родителей через несколько лет увезут из Пятигорска. И они больше никогда сюда не вернутся.
По отрывистым рассказам матери Паша знал, что прабабка его была местной колдуньей и знахаркой. Поговаривали, что от неё и перешли к правнуку способности видеть будущее, а возможно, и лечить людей. Клавдия – мать Паши – тоже пыталась ворожить, но видимо, ей этого таланта не досталось. Да и власти запрещали заниматься оккультными науками, по крайней мере, слухи такие ходили. От прабабки осталось несколько книг, изданных ещё до революции и сундук, пылившийся на чердаке. Клавдия долгое время не подпускала Пашку к прабабкиному наследству, но, в конце концов, сдалась. «Чего запрещать, – подумала она – если Богом ребёнку дадено».
Пашка начал жадно читать оккультную литературу, которая давала скорее поверхностное, чем серьёзное и глубокое представление о магии. Зато он отыскал в бабкином сундуке несколько манускриптов, написанных от руки. По ним он составил довольно точное представление о том, как при помощи трав и заклинаний узнать будущее, вылечить больного или домашнюю скотину, а так же – каким образом можно заполучить силу  и молодость другого человека. Это были самые интересные, но одновременно – самые жуткие страницы рукописи.
Пашка вспомнил, какой его охватил страх, когда он, сидя на пыльном полу чердака, первый раз прочитал ветхие листы. Он мог поклясться, что его прабабка в тот день находилась там же… Сидела верхом на сундуке и разговаривала с ним.
- Кора ивы, сырой картофель, птичий горец… Это чтобы быстро рану залечить… А чтобы будущее увидеть, тут другое нужно…
Пашка вздрогнул, когда услышал её голос. Он оторвался от чтения и увидел зыбкий силуэт в затемнённом углу чердака - выцветший сарафан, худые щиколотки, изрезанные фиолетовыми венами… Только вот вместо лица какой-то расплывшийся блин. Нельзя было различить ни рта, ни глаз.
Павлик хотел было убежать, но ноги его стали внезапно свинцовыми, неподъёмными. Он просто сидел и слушал, как заворожённый.
- Тут уже кровь нужна… А где кровь, там ярмо… Там ты уже подневольный. 
Голос у прабабки был хриплый и глухой. Говорят, она курила какие-то травы, мох и даже кору.
- А как силу получить? – спросил Пашка, немного осмелев.
- Силу? Ишь, ты… Силу другого человека можно через позвоночник взять, это не каждый сможет… Но если удалось тебе, считай - повезло. Тебя эта сила будет сама вести, пойдёшь за ней, как привязанный…
- А ты пробовала?
- Я? Нет… И тебе не советую.
- Почему? – спросил Пашка.
- Не всегда она выводит туда, куда ожидаешь…

К сожалению, половину из написанного прочесть было невозможно. Часть текста просто отсутствовала, остальные листы были настолько ветхими и затёртыми, что буквально рассыпались в руках. Несмотря на это, со временем Пашка научился выводить бородавки, лечить простуду, снимать порчу и предсказывать будущее. Всё это напоминало детскую игру, пока Павел, будучи уже достаточно взрослым, не задался вопросом – а что будет с ним самим? То, что он увидел, надолго отбило у него охоту заниматься предсказаниями, особенно, касающимися его лично.

***
В тот день он с самого утра отправился к подножью Машука, чтобы собрать эндемики, необходимые для проведения ритуала. Да и места, безлюднее, чем у подножия гор, вряд ли отыщешь. Паша собрал все нужные травы, забрался в одну из пещер на западном склоне и развёл костёр.  На все приготовления ушло не больше часа. Наконец, Павел, обжигая пальцы, снял с огня жестянку. Дал отвару немного отстояться. Затем сделал перочинным ножом небольшой надрез у основания большого пальца и выдавил в банку несколько капель крови, перемешал и подождал, когда отвар окончательно остынет. Паша закрыл глаза и на память произнёс пару заученных наизусть заклинаний из прабабкиного манускрипта. Ещё раз перемешал отвар, выпил небольшими глотками и, откинувшись на подстилку из овечьей шкуры, мгновенно отключился. При этом он понимал, где находится на самом деле. Было странное ощущение, будто сознание разделилось и одновременно существует в двух реальностях. 
Паша увидел стол и лежавший на нём клинок довольно странной формы. Широкое, короткое и прямое лезвие резко сужалось и на конце имело небольшой крюк, загнутый к рукоятке. Лезвие располагалось перпендикулярно ручке, отчего вся конструкция напоминала по форме корабельный якорь. Следующее, что увидел Павел, был силуэт человека, подошедшего к столу. Тот зажёг несколько свечей, взял в руку нож и, пропустив лезвие между средним и безымянным пальцами, держал его наподобие кастета. Разгоревшиеся свечи осветили помещение, и ту часть стола, которая до этого была не видна. На столе лицом вниз лежал мужчина. Паша знал почти наверняка, что тот жив. И ещё об одном Павел догадывался, хотя и боялся признаться себе в этом: человек с ножом – он сам и есть, только гораздо старше. Одновременно появилось предчувствие какой-то уж совершенно жуткой развязки. Паша испугался и попытался отогнать видение, но не смог даже сконцентрироваться, оставаясь пассивным наблюдателем.
Первый надрез прошёл прямо по линии позвоночника, от копчика до основания черепа, образовав неглубокую бороздку, которая тут же наполнилась кровью. Завьялов заметил, как дёрнулись ноги лежавшего на столе человека.
В следующее мгновение Пашу вывернуло. Он чуть не захлебнулся собственной рвотой, перевернулся на бок и попытался встать. Наступил в тлеющий костёр, шарахнулся в сторону, оступился и упал, не удержав равновесия.
Тем временем действие в параллельной реальности развивалось шаг за шагом. Человек погрузил нож глубоко в тело жертвы, в районе крестца и выверенным движением провернул клинок. Было слышно, как внутри что-то хрустнуло.
Паша поднялся и сделал несколько шагов к выходу из расщелины. Ему казалось, что достаточно выйти на свет и видение исчезнет.
Когда рука человека потянула за позвоночник, чтобы вывернуть его из тела мужчины, Пашка уже спускался вниз, с трудом удерживаясь на ногах. Он смутно помнил, как добрался до дома и лёг в постель. Окончательно прийти в себя он смог только на следующее утро.
С тех пор прошло уже несколько лет, но Пашка очень хорошо запомнил тот день. Понимал, что от судьбы не уйдёшь, и в то же время ему очень хотелось её изменить. Но, чтобы изменить, нужно было знать наверняка, провести хотя бы несколько сеансов. Пока он не был к этому готов. 

***
К дому майора Пашка Завьялов и Мария подошли около полуночи. На пороге их уже ждала Зинаида. Ещё издали углядев, закудахтала:
- Давайте уже. Сколько вас ждать можно. Тебя, Мариша, только за смертью посылать…
Сказав последнюю фразу, Зинаида Петровна воровато перекрестилась. Прошли в дом. Алексей Петрович сидел во главе стола. Когда вся троица вошла, он неприветливо оглядел Пашку с головы до ног, затем сверкнул глазами на тёщу.
- Я же просил.
- Ну, так… Веню вы же не хотели.
Майор махнул рукой, понимая – спорить бесполезно. В конце концов, она мать. Худого не сделает. «С Пашки, правда, толку как с козла молока, – подумал майор, – однако, чем чёрт не шутит.  Других-то вариантов нет, глядишь, и поможет». 
- Как она? – Зинаида кивнула в сторону комнаты Анны.
- Хуже.
Зинаида выпроводила увязавшуюся за ними Марию. Любопытная и охочая до чародейств домработница недовольно забурчала. Тёща вернулась, и виновато глядя на Алексея Петровича, подхватила Пашу под локоть.
- Павлик, проходи в комнату.
Зинаида провела его до спальни и, осторожно приоткрыв дверь, заглянула внутрь. Пашка, стоявший за её спиной, безошибочно уловил запах смерти. Он давно уже научился распознавать её скорое появление иногда по одним только глазам человека, которые становились мутными и глубокими, но чаще по запаху - кисловато-приторному, и в то же время отдающему сыростью свежевспаханной земли. Именно такой запах наполнял сейчас комнату, где лежала больная.
Паша положил на столик небольшой холщёвый свёрток, который всё это время держал в руках. Развернул и достал из него несколько предметов, вызвавших трепетную надежду у Зинаиды, и смутные подозрения и неприязнь у Алексея Петровича - отлитую из свинца пентаграмму, чашу, нож с длинным лезвием, пучки трав, уголь и соль. Разложив всё это на столике, Паша подошел к постели умирающей и, встав на колени, положил одну руку ей на лоб, а другую на живот. Еле слышно зашептал. Зинаида тихо плакала, а майор боролся с желанием схватить шарлатана за шиворот и выкинуть из дома. Знахарь закончил произносить заклинания, растёр в ладонях несколько высушенных стеблей травы, смешал их с солью и посыпал в ногах и в изголовье постели.
- Это всё? – уже не сдерживая раздражения, спросил майор.
- Лёша, ну зачем ты…
Зинаида испытывала к зятю уважение, иной раз доходившее до патологического страха. И когда страх пересиливал, она называла Алексея Петровича на «ты». Наверное, таким образом, Зинаида пыталась защититься от этого неприятного ощущения. И в этот раз тёща попыталась успокоить Алексея, сократив его имя до уменьшительного «Лёша». Бог знает, чем ещё она собиралась умаслить грозного майора, но Паша не дал ей договорить. То, что он произнёс в следующую секунду, заставило майора сжать кулаки.
- Нет, не всё. Мне нужен петух. Чёрный петух.
- Слушай, сынок, – нарочито по-отечески сказал майор, – а не пошёл бы ты…
- Я принесу, – отозвалась Зинаида и дёрнула зятя за рукав мундира, – есть у нас. Как раз чёрный.
Тёща сама испугалась собственной смелости и теперь с мольбой смотрела на Алексея. Но тот уже не колебался, приняв окончательное решение. Теперь ему было невыносимо совестно за свою минутную слабость – как он, коммунист и атеист, опустился до того, чтобы пустить под свою крышу этого недобитого колдуна.
- Делайте что хотите, но не в этом доме.
Майор кивнул на дверь из спальни, не сводя пронзительного взгляда с Пашки. Казалось, ещё немного и Алексей Петрович набросится на врачевателя. Павел завернул свои колдовские принадлежности обратно в холстину и быстро вышел из комнаты.

Оказавшись на улице, Пашка услышал шум, доносившийся откуда-то сбоку. Суетливое топанье ног, сдавленные крики перепуганной птицы и ругань. Зинаида стояла возле входа в сарай и пыталась руководить действиями домработницы. Борьба была недолгой, и вскоре обе женщины подошли к Пашке. Мария крепко прижимала к груди иссиня чёрную птицу. Петух, предчувствуя неладное, истерично бил лапами и топорщил пережатые крылья. Паша положил свёрток на скамью у ворот, развернул и достал чашу. Взял петуха из рук Марии и одним резким движением оторвал ему голову - женщины даже охнуть не успели. Обезглавленное тело в Пашкиных руках забилось с удвоенной силой. Несколько капель крови разлетелись веером и окрасили тёмным горошком выцветший Маринкин сарафан. Оторванная голова упала на землю, продолжая бешено вращать глазами и хватать воздух клювом. Пашка крепко прижал петуха локтем и, перехватив пальцами сонную артерию жертвы, склонился над чашей. Сцедил кровь, попросил мешок, запихнул в него то, что осталось от птицы. Затянул верёвку. Мешок, смешно переваливаясь в пыли и повинуясь многовековому инстинкту, волочился в сторону курятника.
Павел перелил кровь в бутыль, собрал свёрток, закинул на плечо мешок с обезглавленным петухом, попрощался и вышел за ворота.

***
К часу ночи Павел добрался до пятигорского «Некрополя», самого древнего на Северном Кавказе захоронения, заложенного ещё генералом Ермоловым. Откупорив бутылку, Паша вылил её содержимое перед центральным входом на кладбище. Затем, размахнувшись, что есть силы перебросил мешок с «откупом» через высокий каменный забор. Опустившись на колени лицом к кованым воротам, Павел начал скороговоркой произносить заклинания.
- Заклинаю вас, здесь ныне спящие. Как первым, так и последним вашим днем… крещеньем Творца… прощеньем… вашими славными делами, вашими тайными грехами. Родами, которые вы терпели. Будьте все свидетели и просители, как я откуп отдаю. Прошу вас… снимите от рабы Божьей Анны болезнь… так, чтобы она на теле её не была, сама себя съела и изжила. Кто этот откуп поднимет, с живого тела на мертвое перетянет… Во имя Отца и Сына и Святого Духа. Ныне и присно и во веки веков. Аминь.
Павел поднялся с колен, поцеловал решётку ворот некрополя и направился к дому.
На следующее утро Анна самостоятельно встала и даже смогла позавтракать. После чего снова ушла в спальню, легла в постель и тихо умерла. Похоронили Анну в среду. Пашка тоже пошёл на похороны - видимо, чувствовал и свою причастность ко всей этой истории. Несколько раз ловил на себе тяжёлый взгляд Алексея Петровича. Было страшно.

***
Пашка проснулся от стука в дверь. Колотили от души, как к себе домой или спьяну. Поднялся и не спеша прошёл в сени. Уже подходя к двери, прислушался - на крыльце топтались и вполголоса переговаривались.
- Кто?
- Открывай! – по-хозяйски, без «здрасьте», пробасили снаружи.
- Вам кого? – Пашке стало боязно отпирать дверь незнакомцам.
- Открывай, – повторили снаружи, а затем бухнули, – НКВД!
Пашка тут же отодвинул щеколду, как будто его заколдовали. Магия звуков, не иначе.
Оттеснив хозяина в сторону и припечатав спиной к повлажневшему за ночь тёсу, вошли трое. Первого Пашка признал сразу - Алексей Петрович, начальник местной госбезопасности. Майор остановился напротив Павла, остальные прошли через сени в дом, топоча, как на плацу.
- Запрещённое есть? – спросил Алексей Петрович. Не дожидаясь ответа, схватил Пашку за ворот и потянул из сеней. Усадил на лавку в красный угол. Двое уже вовсю шарили по избе. Причиндалы Пашкины нашли сразу, он их и убрать то не успел. Пентаграмма, нож, ещё замаранный птичьей кровью, пучки травы - всё это хозяйство легло на стол. Взялись за книжные полки. Майор только скрипел сапогами взад – вперёд. Не спрашивал, не орал. Пашка толком и не проснулся ещё, тоже молчал.
- Товарищ майор, – одетый в светлую летнюю форму энкаведшник протянул Алексею Петровичу ветхие листы.
Майор только глянул исподлобья и кивнул на стол, мол, складывай, потом разберёмся. Им только волю дай, всё на стол потащат. Стопка книг на столе росла, майор взял верхнюю и прочитал оглавление.
- Рерих, Врата в будущее…
Алексей Петрович присел на лавку, рядом с Пашкой. Покрутил в руках книгу.
- Ты знаешь, что Рерих масон?
Паша пожал плечами. Конечно, он слышал что-то такое. Но его не интересовали политические взгляды автора. 
- Ты знаешь, что он легитимистам помогал, Казачьему союзу? Нет, не слышал? Этому мракобесу волю дай, он, пожалуй, и монархию вернёт. В общем, так, – майор встал и подозвал остальных, – этого в райотдел, на допрос. Всё собрать и туда же. Жадов, ты останешься, пока мать его не придёт. Когда Клавдия вернётся – тоже ко мне, я машину пришлю.
Майор оглянулся на Пашку, тот сидел, ни жив – ни мёртв.
- Мать на смене?
Павел кивнул.

Его вывели, как был, даже одеться не дали. Запихнули в «Эмку» и повезли в райотдел. «Хорошо, ночь на дворе, а то позору не оберёшься», – подумал Пашка.
Допрашивали, пока не рассвело. Алексей Петрович показывал книги, спрашивал: «Твоё? Распространял? Читал?» Подследственный отвечал только «да» или «нет». Среди предъявляемой литературы попадались издания, которые он раньше и в глаза не видел. Тогда Павел отрицательно мотал головой.  Его не били, не запугивали. Просто спрашивали, он отвечал и со слов его составлялся протокол.
- Немецкий, зачем учишь? Готовишься?
- Так ведь пакт?
- Ну-ну.
Всё происходило быстро, как будто хорошо отлаженный механизм работал. Два дня допросов, заплаканное лицо матери в коридоре, подписи под протоколами, тяжёлый сон в камере, не приносящий отдыха и наконец, приговор суда: десять лет исправительно-трудовых. Осудили сразу по двум статьям, за «хранение и распространение», и за непредумышленное убийство. Не простил, видать, майор Пашкиного оккультизма.

***
Павла Завьялова переправили в Переборы, что под Рыбинском, на строительство местной ГЭС. Из-за присутствия в его деле пятьдесят восьмой, утвердившиеся «в законе» тут же навесили на Пашку клеймо «политического». Его оправдание, «посадили не за что», не произвело на зеков никакого впечатления.
- «Не за что»? Тут все по этой статье проживают, – ответил тот, который сидел в дальнем, затемнённом углу. Остальные угодливо заржали. Пашка попытался рассмотреть мужчину в углу, но в темноте разглядел только его щуплые плечи, и впалую грудь. Зеки называли его Днепр.
Позже Пашка узнал, что в бараке Днепров был за главного, чуть ли не ручкался с начальником лагеря Коваленко и руководителем стройки Осипчуком, хотя на работы не ходил.
- Ты, говорят, ещё и жинку майорову завалил до кучи? Не многовато ли для одного то?
- Я никого не убивал, – ответил Пашка. – Меня лечить вызвали… Да поздно уже было.
- Лекарь, значит? – поинтересовался сидевший с краю здоровенный малый в наколках, – может, глянешь… что-то у меня в паху зудит.
Остальные снова заржали, но Днепр только руку поднял – все замолчали.
- Оставь его, Круглов. Узлами накормить мы его всегда успеем. Пускай посмердит в уголку, потом посмотрим, что за лекаря нам подсадили.
Круглов замолчал, но продолжал лыбиться, масляно поглядывая в Пашкину сторону.
- Язву лечить можешь? – спросил Днепров.
- Могу.
- Гляди Днепр, чтобы он тебя до чернозёма не залечил. Может, он рецидивист… ха-ха-ха.

Пашке отвели место у самого входа в барак. «Летом ещё ничего, а зимой задувает – страх просто», – предупредил его сосед по вагонке. Только сейчас до Павла дошло, что и осень и зиму и следующие десять зим, лет и вёсен он будет гнить в этом бараке. Хотелось плакать, но было стыдно. Он сдержался.