- Мир несовершенен, всё большое гораздо дороже маленького, и это печально, – изрёк однажды Католик.
Я полностью с этим согласен, потому что и сам люблю всё большое: дома, машины, кинотеатры, телевизоры. И женщин люблю больших. Когда появляешься в общественном месте и ведешь под руку крупную девочку, это эффектно. Маленькая, пусть и красивая, такого фурора не произведёт. Не подумайте, что спекулирую на женской привлекательности, нет. Я вполне самодостаточен, не урод, не импотент. Плюс - скромно богат. Не олигарх, но Escalade не на последние деньги купил. Дом у меня тоже далеко не маленький, в три этажа, правда почти всегда пустует, так как я предпочитаю ночевать в московской квартире. Просто город больше коттеджного поселок, а для меня это аргумент весомый.
Так вот, Католик. Его настоящее имя Николай Фролов. Вы уже знаете, что ему, как и мне, импонирует всё большое, но у Коли нет на это средств, поэтому он вынужден восхищаться издалека.
Жизнь у Фролова как-то сразу завалилась на бок. Поехала в неинтересную сторону, – как он сам любил говаривать.
С раннего детства родители таскали Кольку Фролова в церковь. Каждое воскресенье, каждый божий праздник. Праздников у господа нашего много, и не все они согласованы со школьным расписанием, поэтому Коля периодически отсутствовал на занятиях, я уж молчу про общественную жизнь класса. Но мне было на это плевать, мы были друзьями.
Католик был из трудных, вернее, считался трудным и даже на учете в детской комнате состоял. Деньги у сверстников он не отжимал, спиртного не употреблял и даже не курил, но вера и прогулы, это покруче беспредела. Походы в церковь, особенно в Пасху, это серьёзное правонарушение. Я тоже пробирался дворами, обходил милицейский кордон, чтобы потом с завистью и страхом смотреть сквозь прутья решетки на церковный двор, где верующие бредут вокруг храма, обозначая свой путь искорками свечей. И среди них Колька, мой однокашник. Из-за неровного прыгающего огонька его лицо казалось совсем взрослым, с морщинами, удлиненным носом и впадинами вместо глаз.
От всего этого действа веяло чем-то холодным и загадочным, похожим на смерть. Ну что это за праздник такой? – думал я, – как будто хоронят кого. Неужели им весело?
Духовная жизнь отнимала много времени, это сказывалось на успеваемости. В итоге, к концу восьмого класса Фролов безнадёжно отстал. Я заканчивал десятилетку, а Коля свернул в неинтересную сторону обработки металлов, пошёл на токаря учиться.
После ПТУ, к радости предков, Фролов подался в Сергиев Посад, в семинарию. Но радость была недолгой. Проучился он там три года и вернулся в Москву.
- Не моё, – сказал.
Пускай так, но для меня он навсегда остался Католиком.
Затем стёжки-дорожки наши разметало по сторонам. Пока я учился, Католик защищал страну и ходил на митинги. Я получил одну вышку, потом вторую, а Католику повытоптали кирзачами последние ростки православия. А затем и берцами веру в демократию отбили. Верить было больше не во что, и Коля угомонился.
Встретились мы, когда я уже вовсю любил большое, но безумно дорогое, верил в него и поклонялся.
Сидели в заведении где-то недалеко от зоопарка, кушали водку. Я вербовал Фролова в ряды верующих, но больше рисовался. Колька отбрыкивался, но было заметно, что и к убогой жизни он за это время не прикипел. Накушавшись, Католик пытался меня богом пристыдить, по старой памяти на верблюжье ушко намекая. 
- Суета и тлен… с собой не унесешь.
- Забыл, небось, как из Сергиев Посада драпал?
Мотает головой - нет, не забыл. Но по синьке стыд хоронится, как и страх, в самых пятках. 
- Я, может, тебя предостеречь…
- Ты чем занимаешься, Католик? Проповедуешь?
- Лямочники мы.
- Это что?
- Это – поднял и понёс. Грузчики, по-вашему.
Католик придуривается, говорит о себе в третьем лице. Стесняется, но вижу - завидует. Хочу его растормошить, чтоб не стонал как вдовец на поминках. Но получается ещё хуже, потому что вопросы у меня неправильные.
- На жизнь хватает?
- На такую жизнь много не надо.
- Брось!
- Я тебе говорю! Мне разносолов не надо, Дрюня. Я витаминов не ем и соков не пью, свежевыжатых, жизнь продлевая. Не стоит это говно, чтоб за него цепляться, понял?
Ну, ничего себе, – думаю, - Католик после семинарии совсем в неверие впал.
- Грех ведь…
Машет рукой.

***
Однажды я хотел убить Католика. Вернее, убить его мне всегда хотелось. В школе он упорно называл меня Дрюней, и это было невыносимо.
В тот вечер нас понесло на территорию ТЭЦ и Фролов предложил подняться на градирню по металлической лестнице. Мы стояли, задрав головы и глядели наверх.
- Здоровые, блять.
- Метров сто, – ответил Католик.
- Может, ну его нафиг?
- Сверху на район посмотрим. Будет что пацанам рассказать.
Я согласился, и мы полезли наверх, но уже на середине пути я понял, что хочу убить Католика. Я глянул вниз и ноги мои подогнулись, а руки стали деревянными. Я до белых ногтей вцепился в металл.
- Ты чо, Дрюня?
Я не ответил, только дышал взахлёб. Признаться что зассал было совестно, а придумать причину я не мог, потому что в голове бухало, как будто там кто сваи забивает.
Католик поржал для начала, а потом понял, что дело-труба. Морда у меня стала бледная, аж в темноте светилась, как потом Фролов рассказывал.
Католик спустился чуть ниже по лестнице и теперь находился у меня за спиной. Стало полегче, руки и ноги сделались более послушными, но всё равно – спускались до ночи, шаг за шагом. Только когда до земли оставалось метров десять, я осмелел и пихнул локтем Фролова в грудь.
- Чего жмёшься?
- Да ничего.
Католик отстранился, спустился вниз и теперь сидел на траве, разминал затекшие ноги. Мне стало стыдно и я ещё какое-то время, как дурак стоял на лестнице. 

***
Мой кадиллак сразу же понравился Фролову, хотя он и делал вид, что машина - говно. Католик ходил кругами и рассматривал сверкающие бока.
- Ну и нахрена такая бандура в городе?
- Ты где живёшь?
- В Мытищах. Пьяный поедешь?
- А-то.
Мы сели и поехали в Мытищи.

- А Светку помнишь? – спрашиваю.
- Твою что ли? Помню.
- В штаты уехала, вышла за америкоса.
- Да ты что? Я думал, что вы с ней…
- Я тоже так думал.
Хорошо, когда тебе ещё в юности хребет переломят. Если выживешь - дальше жить будешь без иллюзий. Я вот после того ни одну не подпустил ближе, чем до постели. И доволен. И счастлив. Впрочем, я сам себя обманываю, но так удобней.
- Жалеешь?
- Нет. У женской любви всегда слишком много «если». Какое-то время тебя, конечно, будут любить безвозмездно, но недолго. А когда из брака начинают стрить предприятие, меня воротит. У тебя-то как?
- Никак. Накладно, да и… хлопотно, - махнул рукой Фролов.
Дожили. Семья – хлопотно. Радость – дорого. Любовь – накладно. А счастье, так и вообще ни за какие деньги не купишь. Так говорят знающие люди.
Общая беда роднит. По законам вселенной Католик должен был испытывать ко мне классовую ненависть, но не испытывал, жалел даже. Фролов всегда был беззлобным и весёлым, как бы его ни швыряло. За это его девчонки любили.
- Я баб люблю, ты же знаешь, Дрюня. Я из семинарии, поэтому и сбежал, веришь? Оказалось – зря.
- Давай напьёмся, а? Католик.

Я тормознул у гигантского кумачового супермаркета. Там было светло, просторно и почему-то радостно. Как будто глубоко в душе рванул какой-то запретный клапан и из нас детство хлынуло. Начали воровать конфеты и девочек цеплять. Не было ни хозяина фирмы, ни лямочника. Мы вдруг стали равными, без перекосов, а если и мерялись чем, то только смелостью.
- К этой слабо?
Разговаривает по мобильному: сапожки, причёсочка, один маникюр стоит как весь гардероб Католика в базарный день. И взгляд такой, как будто она не за крупой вышла, а на аудиенцию в Букингемский дворец.
- Мне? Мне не слабо.
Католик усмехается и топает прямо на цель.
Минуты не проходит и эта, с маникюром, прекращает говорить по телефону, улыбается и волосы поправляет. Фролов достаёт мобилу, что-то там набирает. Идёт обратно. 
- Видал, номерок.
- Не гони.
- Спорим?!
Тут же набирает номер.
Я выглядываю девицу, она уже достала телефон и тоже оглядывается, разыскивая Католика. Находит и они машут друг другу руками. Я уверен – так не бывает, но это происходит у меня на глазах. И я всё равно не верю.
- Слушай, Католик, это херня какая то. Ты ей предложил ковры почисть бесплатно, или ещё чего? Колись, давай.
- Нет, всё по-честному. Женщина не может пойти против природы и не отреагировать на привлекательного мужчину, правда.
Католик улыбается, и мы оба понимаем, что всё это не более чем игра. Принцесса и грузчик не могут быть парой. Даже менеджер и принцесса не могут. Но проблема в том, что и принцев то нет, а если и завалялся какой, то кому он нужен, неизвестный.
- Помогу ей пакеты донести. 

Совсем не понял, откуда они взялись. Я брелок только достать успел, как мне руку перехватили, и ключи выбили на асфальт. Меня толкнули и, падая, я ударился головой о порог машины. Уткнули мне в шею холодным. Ствол, нет, не знаю. Полезли в тачку.
- Лежи, сука!
Хрен бы с ним, с кадиллаком, водку жалко. Пакет об асфальт шваркнуло, как будто из ружья пальнули. У меня даже уши заложило.
Поставь принцесса свою машину за углом, или хоть чуть-чуть дальше, и Католик не успел бы. Он уже укладывал пакеты в багажник, когда услышал, как эти начали орать. Увидел, что уложили меня и побежал в нашу сторону.
Не мог не поучаствовать.
На этот раз жизнь Коли Фролова свернула в совсем уж неинтересный тупичок, засунув ему под сердце плотницкую стамеску.
Он ещё минуту живой был. Нахера? – плачу ему в ухо, - нахера ты влез, Католик? Красивая она и большая, – отвечает, - жалко…
Что он имел в виду, непонятно. Девчонку? Машину, чтоб она провалилась!

***
Выбил я Католику место на Ваганьковском кладбище, чтоб поближе. Камень покрупней выбрал, ростом с кадиллак.
Как ему нравилось.