Мирошник вызвал майора Дерябина к восьми утра. На следующий день после назначения и обильного празднования упомянутого назначения с новыми сослуживцами. Настроение, головная боль и ощущения во рту от вчерашних напитков низкого качества (виноградники вырубили прошлым летом) вполне коррелировали между собой и звали к отмщению.
-    Я тут это…- загадочно начал полковник безопасности, – проверял вашу статистику…
-    Чего? – переспросил Дерябин. Он обычно плохо понимал слова длиннее пяти букв в такой ранний час.
-    Статистику, говорю! – разозлился Мирошник и напряг лицевые мускулы для усиления качества артикуляции и произношения, - раскрываемость у вас хреновая! И нарушений зарегистрировано мало. Плохо следите за контингентом! Где отчеты по прослушиваемым телефонам? Где списки борцов с существующим строем? Слухачи развелись – не вижу отчетов по глушению западных голосов! А где разборы перлюстрированной корреспонденции? Распустились тут!
-    Да, у нас вроде все в порядке!
-    Что значит в порядке? По моим сведениям до трехсот приглашений на ПМЖ приходит нашему, кстати, с вами, контингенту в месяц! А ни один из этих врагов не уволен их советских организаций и предприятий, начиная с 1986 года. Вы расслабились, видать совсем! Перестройка-перестройкой, а что враг никогда не дремал, вы быстро позабыли!
-    Разберемся, тарищ полковник! С чего начать?
-    Прослушайте для начала телефоны вот этих! – Мирошник бросил на стол список получателей иностранной корреспонденции, который он получил вчера из секретного отдела почтамта.
Дерябин пошел к себе в кабинет. По дороге треснул в дверь сапогом своему новому сотруднику лейтенанту Аубакирову. Тот вылетел из норы и побежал за майором, пытаясь при этом заглянуть в лицо начальнику пятого отдела.
Майор повторил до деталей интонации речь Мирошника и швырнул в Аубакирова почтамтовским списком.
-    Чтобы, бл.. сегодня нАчал прослушивать! Убью вас всех бездельников.
-     Есть. Товарищ майор!

+++++++++++++++++

Анжелика едва не упала со сходней причала Ост-Индской компании прямо на глазах у де Грие, королевского посланника. Полтора месяца плавания через Атлантику, - хорошо, что шторм в Бискайском заливе отменил швартовку в Бресте, - довели ее до полного изнеможения. Этому добавилось еще и физическое истощение, связанное, больше с ленью английского повара, который кормил пассажиров и команду изысками солонины почитай последние десять дней.  Анжелика выбрасывала чайкам противную несъедобину, невольно раздражая отсутствием аппетита пассажиров трюма, которые давно уж доели сухари и жестоко страдали от расстройства желудка и начинающейся цинги. Примерно с двадцатого для путешествия капитан запретил выходить подвальным, как он их сам называл, на верхнюю палубу, после того, как один из трюма, испортив ужин, потерял сознание прямо перед дверью ресторана первого класса, где и так не подавали ничего свежего уже неделю.
Амстердам был портом назначения. Анжелике никогда не нравился этот город: шумный, грязный, беспутный, как и все, что связано с третьим сословием и его странными источниками доходов. Где каждый с тысячей золотых гульденов мнит себя принцем, ну, или, в крайнем случае, бароном, а при этом не способен носить панталоны и ездить верхом. Зато всё норовит построить корабль, чтобы проплыть по лондонской Темзе и причалить невдалеке от Кенсингтонского дворца, где поселился бывший земляк в новом качестве короля. На этом кончается фантазия этого nouveau riche, и оставшиеся деньги быстро пропиваются вместе с рыжими шотландскими проститутками, переполнившими Сохо в последнее время.
Странный образом, но город на Амстеле напомнил ей Бостон. С такой же грязью и пропитыми рожами ирландцев-кораблестроителей, где ей пришлось пробыть почти месяц в ожидании приличного судна, направляющегося в Европу. Город, считающий себя столицей североамериканских колоний, оказался просто-напросто деревней, перенаселенной непонятными людьми, несподобившихся выучить даже пары французских слов. И в дополнение к отчаянью и невозможностью поговорить хотя бы с одним приличным человеком, во всем городе не существует трактира, где бы подвали корм – едой такое нельзя называть – не на оловянных плошках.   

++++++

Феликс распечатал конверт с давно обещанным приглашением. Сволочь Журавлев, - так и хотелось написать с маленькой буквы эту поганую птичью фамилию, - не наврал, в этот раз таки отнес в голландское посольство писулю с феликсовыми фамилией и именем, и бросил в ящик для приглашений потенциальным израильтянам. И теперь это приглашение-вызов на встречу с фальшивой тетей наконец-то пришло. Осталось уговорить Ирку-жену. Дочь Сашка готова была удрапать хоть в Йемен. Что ей уже почти удалось. Но на самом пороге ЗАГСа до потенциального жениха из иностранных студентов дошло, что с таким богатым генофондом его невесте будет не очень просто выжить в пригороде Адена, и быстренько перевелся в столицу соседней республики.
Ирку уговорить сложнее. Новостью и перспективой свала можно нарушить шаткое равновесие из любви к еврею-мужу и площадного антисемитизма, которые как два спина электрона, удерживали жену от партизанской войны, инсталлированной расстрелами родителей в те веселые предвоенные годы. Ненависть была настолько всепоглощающей, что Ирка закончила наш факультет только для того, чтобы знать, как cделать динамит для какого-нибудь из комиссаров. До дела, слава Богу, не дошло: вовремя пришла любовь, от которой родилась Сашка. И потом лет двадцать, было некогда. И печатанье диссертаций приносило нормальный доход. Но сейчас любой толчок может привести от простой мелочи - перепечатки самиздата - к варке тола прямо на кухне.  Ну и так далее.
Феликс залез глубже в почтовый ящик и вытащил ещё и письмо от самого Журавлева. Распечатал конверт и попытался разглядеть каракули партнера по бизнесу при свете 15-ваттной лампочки. Журавлев, в своем стиле бывшего секретаря поэта Суркова, потребовал в качестве расчета за приглашение дописать Анжелику. И только против законченного текста он отдаст долг и гонорар, сумма которых должна покрыть безболезненный выезд из, что называется, пределов отечества.  Феликс постоял минуту, покачался вперед-назад с пятки на носок, засунул приглашение глубоко под майку и пошел к двери своей квартиры.
Кошки выбежали первыми. За ними вышла Ирка, радостно и с матами рассказывая, как Горбачев взасос целовал Хонеккера, прямо как Брежнев семь лет до того – новый генсек был в гостях в соседнем бараке лагеря миролюбивых сил. Для Ирки поцелуй был безусловным подтверждением ее главного тезиса, что власть не способна меняться. Феликс «c чувством глубокого удовлетворения» оценил правильность своего решения о приглашении и прошел в комнату.  Он приподнял крышку пишущей машинки, стоявшую на его письменном столе,  и увидел, что Ирка снова перепечатывает доктора Живаго.
-    Кто теперь-то заказал? – спросил он, не надеясь на ответ, - тридцатую копию лепишь, уже на память знаешь этого доктора, небось.
-    Да, это просто Сашкин знакомый.
-    Ох, Ирка, накроют все нашу банду из-за твоей наглости, - пробурчал Феликс.
-    А что мне, тол варить прикажешь? – ответила Ирка весело, и Феликс вздрогнул.
Он еще чуть подождал, когда сварятся сосиски с несдираемыми обложками, и сказал:
-    Тут это, Журавлев со мной связался. Просит Анжелику. Говорит, что пойдет лучше Агаты и даже последнего Чендлера. Короче, денег даст. Говорит, народу нужен женский роман. Давай я возьму отпуск, и мы за пару недель напишем? Хорошо?
-    Он же за Пуаро деньги не отдал. И ты сам сказал, что никогда с ним больше не будешь иметь дело?
-    Да, но обстоятельства изменились. И тут все должно быть точно. Он поклялся – вот его письмо. Говорит, ходил в Худлит, а там у них есть коммерческая типография где то на Дальнем востоке – все точно, -повторил он дурацкое слово.
Ирка выхватила конверт и долго разглядывала его на свету.
-    Вроде не распечатан, - выдала она приговор конверту. - А что пишет твой дружок?
-    Просит дописать, я же тебе сказал.
-    А откуда он знает, что ты уже пишешь?
-    Ничего он не знает. Но, когда мы договаривались про «Пуаро в Варшаве», я проболтался, что придумал…
-    Так он уже издал твоего Пуаро…
-    Да, все напечатано. Семьсот тысяч экземпляров.
-    И где деньги?
-    Обещает скоро отдать. Говорит много ушло на редактирование, взятки в ЛИТО, бумагу. Ему все пришлось делать самому, - Феликс залопотал заведомую журавлевскую чушь, которой сам не верил.
-    Пошел бы он в жопу, твой дружок и ты с ним и Анжеликой в придачу, - ответила на предложение о сотрудничестве Ирка и включила видак с  «Греческой смоковницей».

+++++++

«Графиня! Моя любовь к Вам и только к Вам заставляет снова обратиться за той помощью, которую можете предоставить только Вы.  Только Ваши знания, Ваша красота и беспримерный опыт подлинной дипломатии смогут разрешить задачу, которую сама история поставила нашему отечеству. Мой верный барон де Грие будет Вас встречать в Амстердаме каждый день, начиная с сегодняшнего. Он все скажет. Но я прошу Вас поторопиться, ибо каждый день бездействия сдвигает чашу весов нашим врагам. Ваш король. Версаль, 20 июня 1697 года».
У Анжелики забилось сердце от страстных воспоминаний. Она попробовала одернуть себя. Ведь еще месяца не прошло, как умер Жоффрей. Сколько раз она хоронила его, но муж всегда возвращался. Но теперь уже всё. Она сама закрыла ему глаза, сама омыла и уложила в гроб, и сама простояла всю ночь перед похоронами. Жоффрей, ее опора и смысл жизни ушел так же, как и пришел.  Некрасивой птицей он влетел в ее жизнь, но пройдя через огонь, ужасы расставания и кошмары ненужных приобретений, он стал для нее всем. Опорой, основой всего. И вот прошлым новолунием он потерял сознание и упал с балкона мезонина. И теперь его нет. Есть вот только его девятнадцатилетний сын, как зеркальная копия, похожий на него. И все…
Анжелика подозвала Клотильду, бывшую ирокезку по имени Голодная Лисица, которую Анжелика окрестила вместе с Жоффреем младшим, своим восьмым сыном, родившимся в 1670 году.
-    Мадмуазель, - обратилась она к ней высоким грудным голосом хозяйки, - я вынуждена  уехать надолго. Я прошу вас наблюдать за моей усадьбой. Но главное, я запрещаю принимать ваших родственников в моё отсутствие.
«Зачем я сказала последнюю фразу», - засомневалась про себя Анжелика, но краснокожая дикарка не заставила сомневаться.
-    Мадам де Пейрак, я не смогу выполнить ваше поручение в таком случае! – ответила Клотильда, выстрелив своими большущими глазами, - я вынуждена буду призвать своих родственников к помощи!
-    Для чего? - Анжелика не поверила своим ушам. Впервые дикарка ответила ей.
-    Во-первых, я не могу оставаться одна в усадьбе без мужчины. А во-вторых, я беременна!
-    От кого?
-    Я не могу вам сказать!
Анжелика схватила со стола потухший канделябр и ударила им о стену, как шпагой, в полудюйме от виска Клотильды. Та упала на колени и разрыдалась.
-    Я обещала ему, - зарыдала ирокезка, - я не могу…
-    Говори, несчастная, или я пробью тебе голову, как тому лосю, которого нашел д’Оржеваль. Ты что, забыла, кого звали двадцать лет демоном Акадии. Забыла, ты, дрянь и мерзавка, которую я! Я вытащила из помоев!
-    Это Жоффрей!
-    О боже, какой их них?
-    Ваш муж…
Анжелика потеряла сознание и медленно опустилась в кресло-качалку, которую Жоффрей купил ей в Бостоне за пару месяцев до своей смерти. Клотильда подхватила свою хозяйку, повернула ее голову набок, и побежала стремглав к дому доктора Дидье.

+++++++++

Журавлев позвонил из Читы. Долго что-то гнусавил про типографию и бумагу, и что переименовал книгу в «Пуаро и варшавские воры». Феликс не выдержал и крикнул в трубку, чтобы перебить монотонное гудение голоса партнера:
-    Где мои деньги, черт бы тебя побрал!
-    Мне пока не заплатили… Обещают через месяц.
-    Но ты-то мне обещал еще полгода назад. Плати мне немедленно, а ни то я расскажу всем нашим, какой ты мерзавец. Габриэляну-то ты заплатил за подстрочник к Индиане Джонсу. Я у него спросил. А почему не мне? Ему-то просто переписать фильм назад в текст. А мне?
-    Что тебе?
-    Я работаю с чистого листа! Придумываю.
-    Слушай, чего ты хочешь? – не выдержал Журавлев, - ты, что ли, думаешь, что я не обойдусь без тебя? Я же тоже не сижу на месте. За всех вас творцов отдуваюсь. Даже свою Санта-Барбару забросил.
В мозгу Феликса блеснула вчерашняя картинка с рекламой восьмитомника Санта-Барбары. Ах, да, ну конечно. Там же автор Александр Крейн! Журавель американский, хрен бы его побрал.  «Весь мой гонорар влупил»,- подумал Феликс про многокнижие и снова закричал в трубку.
-    Ты ничего не забросил. Я видел рекламу твоей писанины – целое кило томов набабахал. Больше, чем в Торе! Заплати мне, прошу тебя в последний раз. Мне надо документы начинать собирать – сам знаешь, сразу выгонят с работы, и жить станет не на что.
-    Ну, погоди немного. Я вышлю тебе тысячу пока. Больше на почте не принимают. Ладно? Протянешь? Но Анжелику допиши. Я ее уже в план поставил на апрель. Тираж такой, что на пять отъездов хватит и пару ковчегов на случай потопа!
-    Чтоб ты сдох, - мысленно ответил Феликс и добавил вслух, - Ладно. Если Ирку уговорю. Сам я медленно печатаю. Но деньги мне нужны поскорее – я хочу подавать документы немедленно.
-    Ну, уж уговори. И потерпи немного с подачей документов. Я слышал, всё с отъездом хотят сильно упростить.
-    Не верю. Я уже пропустил две волны эмиграции.
-    Ну, ладно, успеешь в этот раз, - заворчал чертов Крейн-Журавлев, - тут дорого звонить… Мне проще приехать. Уговорил. Буду завтра. Привезу чуток.
-    Что значит чуток? – Феликс замер, подбирая правильные матерки.
-    Шутка. Все твое привезу!

++++++++

Аубакиров на цыпочках прокрался в кабинет к спящему майору. Осторожно, сквозь зубы, стал напевать «утро красит», чтобы пробуждение начальника не было слишком резким. Побудка удалась. Майор поднял голову и спросил:
-    Где я?
-    У себя в кабинете, - жалобно ответил Аубакиров.
-    А! Это ты! Чего надо?
-    Да вот удалось прослушать одного. Он хочет выехать из СССР.
-    На работу ему сообщил?
-    Сегодня сделаю! Но тут еще есть!
Майор тщетно попытался сфокусировать глаза на лейтенанте, но не смог. Тогда он повернулся к окну и махнул в знак того, что он слушает.
-    Этот Мазин еще и пишет что-то!
-    Ого! – Дерябин проснулся. И что пишет?
-    Пока не знаю, но уже послал последить за его домом. Сегодня жду к вечеру первый рапорт.
-    Молодец! А еще что ты узнал?
-    Ему должны много денег.
-    За что?
-    Я не понял, но вроде чуть ли не сегодня привезут!
-    Послезавтра делай у него полный обыск. Не завтра, а именно послезавтра. Пусть его уволят сначала. Но послезавтра - прямо с утра. И неси, все, что подозрительное найдешь, прямо ко мне.
Майор еще раз встряхнулся.
-    А красавца все-таки завтра давай-ка арестуй. Не нужно ему быть при обыске.
-    Есть! – Аубакиров притворно рассмеялся и выбежал в коридор. 

++++++++

Дидье не оказалось дома. Когда Клотильда вернулась, хозяйка лежала в той же позе. Ирокезка потрогала ее лоб и послушала дыхание лежавшей. Затем сбросила деревянные башмаки и ловко натянула мокасины. Во дворе стоял нераспряженный с утра Капкейк. Клотильда сбросила седло и запрыгнула на коня. Примерно через пятнадцать минут галопа она спрыгнула на ходу, прицелилась и выстрелила куда-то вдаль. Раздался тонкий писк. Ирокезка подбежала и накрыла пронзенное стрелой животное попоной, которую прихватила со спины Капкейка. 
Конь не сразу подпустил Клотильду с добычей к себе. Но потом подошел, и они вместе понеслась назад в усадьбу Анжелики. У входа в дом Клотильда снова напялила башмаки и поднесла добычу к хозяйке. Невозможная вонь разнеслась по всему дому. Анжелика вскочила, как будто ничего не случилось, и побежала вон из гостиной на улицу:
-    Дура, - кричала Анжелика, - боже какая же ты дура! Как ты могла принести в дом скунса? Очумела дура краснокожая!
Клотильда положила осторожно попону на пол и улыбнулась: хозяйка жива! Скунса отмоем…
Вечером карета отъехала от усадьбы. Анжелика ехала в Бостон. Оставаться в домке было невозможно из-за нестерпимой вони, которую могут терпеть только ирокезы. Графиня де Пейрак забыла про откровения служанки, а помнила лишь о просьбе короля и долге дорогому отечеству. 

+++++++

С работы выгнали. Феликс даже не успел сообщить о своих планах. Ковригин, тайный еврей и начальник городской телефонной службы следующим утром стоял у проходной отдела, где Феликс работал главным инженером. Ковригин молча забрал пропуск прямо из рук Феликса, и, наверняка бы сломал еще и руку, удерживавшую этот пропуск, если бы не зрители из сотрудников отдела. Феликс молча развернулся и пошел назад к трамваю. Никто, кроме ворон, оравших с соседних тополей, не произнес ни слова.
Ирка все поняла без объяснений. Она вышла в подъезд, и они вместе присели на ступеньках и стали жадно целоваться, как двадцать лет назад. Потом, не разжимая объятий, потянулись назад в квартиру и бросились в кровать.  И только потом, уже по дороге в душ, Ирка спросила:
-    За что?
Феликс не успел ответить, когда она крикнула из ванной:
-    Не объясняй, я знаю.
-    Ничего ты не знаешь, - пробормотал он под нос и поглядел на пятьдесят третий том Брокгауза и Ефрона, где хранил от Ирки свои заначки и тайные бумажки. 

++++++++

Посланник короля, барон де Грие, осторожно переступая через грязь растоптанной зимней жижи, подошел к Анжелике и кивнул кравшемуся сзади Жану-слуге на огромный кожаный саквояж, который вытащил матрос  вслед за важной пассажиркой.
Де Грие церемонно поздоровался и оттолкнул разодетого служащего таможни инкрустированной палкой.
-    Ты что, ослеп, - прокричал он на ломанном английском, - не видишь герба Бурбонов, осёл?
-    Я имею те же права, что и вы, монсиньор,- ответил гордо таможенник на чистейшем французском. И, если вы отказываетесь от процедуры досмотра и выплаты налогов за ввоз товаров из североамериканских колоний, то вам придется оставить ваш саквояж на берегу. Заключение мира с вашей страной и похищение моего родного Страсбурга вашим престолом, отнюдь не означает, что вы имеете право оскорблять граждан соседнего государства.
Де Грие не ответил наглецу и попробовал пойти вперед. Но уже группа голландцев стеной встала на его пути. А еще с десяток солдат оцепили саквояж, вытолкнув Анжелику  впереди себя.
-    Я требую французского консула, - услышал барон громкий крик Анжелики, обернулся и прыжками побежал спасать бывшую фаворитку короля.
Он вытащил шпагу, но сразу же получил по голове веслом откуда-то слева, и рухнул прямо в лужу растаявшего навоза.  Громкий хохот солдат и таможенников заставил замереть Анжелику. Она взялась за ручку тележки, которую привез с собой де Грие, и потянула саквояж в обход лежащего барона к выходу из порта. Никто ее не остановил. Уже за воротами, оглянувшись, увидела, как барон встает сначала на колени, а затем на ноги и, качаясь, медленно бредет вслед за нею, опираясь на громадного Жана-слугу.

+++++++++

Ирка вернулась в спальню. Все счастливая и, как бы, помолодевшая после горячего душа. Она присела на край кровати к страдающему Феликсу и сказала, медленно взвешивая слова:
-    Не грусти ни о чем. Советская власть сама помогает нам жить без работы, запрещая книги, поездки, общение с буржуями. Я понимаю, как жалко тебе перестать ходить на свою АТС, но ведь Феликс, ты же там все равно ничего не делал. Приходил, пил чай, играл в шахматы, обедал и уходил домой с чувством выполненного долга. Там ты был не нужен все равно…
-    Но я был главный инженер…
-    Ты же прекрасно знаешь, что там не нужен был главный инженер. Станция потому и называется – автоматическая телефонная станция – что там нужны автоматы, а не люди.
-    Но я там решал многие вопросы…
-    Какие вопросы? Как ветерану провести шнур, и при этом не отобрать телефон у начальника райкома комсомола? Что ты несешь? За последние полгода к вам в клуб приезжали четверо певцов бардовских песен под гитару. Вот тут ты и вправду работал…
-    Ты что меня пригибаешь, - Феликс начал сердится, - ты вообще на что намекаешь? Что я вообще не работал?
-    Работал, работал. Да только никому не нужна была твоя работа. Да и зарплата там была равно одной моей перепечатке диссера из института химии. Тоже кстати, гора бессмысленного говна. Мне кажется, там у них в химии, – пишет все один человек. К нашему разговору это не относится,  но тебе, взрослому человеку, должно быть стыдно за твое бывшее место работы.
-    Ирка, ты есть дура, и ничего не понимаешь! Наш телефон хотя бы не прослушивали!
-    Я все прекрасно понимаю. И знаю, что умнее тебя нет никого. Но во-первых, твоя уверенность про прослушку не есть доказательство ее отсутствия, а во-вторых, ты тратишь свою энергию, а сейчас еще и нервы на хрен знает что. Займись лучше любимым делом – спекуляцией и книгами.
-    Но ведь посадят за первое и второе, огрызнулся Феликс, - а еще и припишут тунеядство…
-    А вот про это – не бойся. Я тут печатала одному доктору меднаук на днях. Так вот он пообещал мне любую справку. Так что за тунеядство - не беспокойся. Будешь инвалидом первой группы. Еще и пенсию получишь…
Феликс еще раз глянул на пятьдесят третий том, приподнялся с кровати и достал заветную бумажку  из старой книжки.
-    Вот, читай, мне не надо становиться инвалидом… Если они здесь меня не хотят, то там мы будем нужны.
Ирка развернула лист с красной лентой наискосок, и стала вслух читать напечатанный по-русски текст:
-    Сим подтверждается приглашение Феликса Баруховича Мазина на постоянное жительство в г. Петах-Тикву, регион Тель-Авив, к его родной тете Анне Арнольдовне Мазиной, 1929 года рождения…
Ирка вскинула глаза:
-    Это тебе? Зачем? А я? А Сашка?
-    Вы все поедете со мной!
-    Куда? В Израиловку? Ты что? Точно дурак!
-    Сама ты дура….
Феликс отвернулся в стене. Ирка бросила на пол документы. Грохнул том словаря. Из кухни понеслись всхлипывания и рыдания. Феликс натянул подушку на голову и попробовал заснуть.

++++++++

Гостиница на улице Каттенгат – Кошачий угол, была под стать названию улицы. Наклонившиеся дома, полуподвалы, откуда нагло глядят небритые, обросшие неровными бородами рожи голландцев. Да и выглядывающие из-под бород женские лица оставляют ждать куда большего. Как будто вырубленные из дерева плотником. А столяра, не говоря уже о приличном скульпторе, под рукой не оказалось: Господу явно не хватило времени на этих жителей нижних земель. 
Сырой апартамент с видом на полуразрушенную церковь был так же убог. Де Грие зачем-то плелся сзади и сейчас вонял навозом в прихожей.
-    Барон, - не выдержала Анжелика и отвернулась к зеркалу, - пойдите к себе и помойтесь. Вы выглядите ужасно и, как мне кажется, оскорбительно для граждан нашего государства.
-    Графиня, - ответил обиженно, и с трудом скрывавший это, барон, - я обязан отдать вам письмо Его величества. Он приказал мне лично отдать вам письмо и проследить, что оно сожжено после прочтения.
-    Что за недоверие, сир? Я уже знакома с его величеством довольно давно, чтобы он мог сомневаться. Не вы ли придумали все про сожжение?
Анжелика резко обернулась и едва не рассмеялась, настолько жалок был де Грие. Полосы грязной воды и зеленые разводы конского навоза раскрасили белоснежную форму бурбонского офицера гвардии в попугайские цвета. Была даже какая-то симметрия.
Барон церемонно отвернулся, но затем вытянул руку и достал конверт откуда-то из-за пазухи.  Красно-вишневая восковая печать немного размазалась по конверту. Барон присел на колено, и Анжелика подошла к его вытянутой руке и приняла послание с легким поклоном. Она вернулась в гостиную, оставив вонючего барона за портьерой громадной залы.
Знакомый почерк короля снова заставил ее вздрогнуть.
-    Моя милая Анжелика, - прочла графиня, подавшись к окну, - мне трудно передать, что я чувствую, когда пишу тебе эти строки. Я ненавижу себя за годы нашего расставания, но ты помнишь, как именно ты уговорила меня вернуться к своим детям и оставить тебя Жоффрею.
Анжелика присела на мягкий стул. Ноги ее не держали. Она ждала новых фраз о любви, но взамен пошло обычное:
«Но судьба отечества снова в твоих руках. Новый русский царь прибывает в посольством в Амстердам. Он скрывается под вымышленным именем, но его легко узнать по несдержанному характеру и необычному, для русских, росту. Мы, хоть и отказались поддерживать корону Стюарта, короля Англии и Шотландии, не можем оставить без контроля его встреч с голландцами и двором Вильяма Оранжского-Нассау, которого я искренне ненавижу.
Но сегодня я признаю свою вину и понимаю, что кратковременные выгоды и потери от войны за Пфальцкое наследство не позволили нам вернуть истинную веру на английские острова. Но прошлого, увы, не вернуть.
Я прошу вас, - Анжелика вздрогнула: король неожиданно перешел в письме на формальный слог, - моя милая графиня, войти в ближний круг Петра, этого дикого владыки дикарей, и привнести ему урок истинного благородства. После чего, я уверен, Россия перестанет торговать с Англией, и мы сможем расправиться с этим государством и ее никчемным сувереном, как в вашей новой родине Акадии, так и в Каталонии, Монсе и Лотарингии…»
Слезы злости потекли по лицу Анжелики, скрывая продолжение текста послания от ее взгляда. Графиня ждала чего угодно, согласилась бы даже стать отверженной. А король, вместо любви, или хотя бы честного разрыва, просит ее уладить дела с каким-то русским. «Он хоть помнит, сколько мне лет? – подумала она, невольно оглядывая себя в мутное зеркало катенгаттской гостиницы,-  мне же будет шестьдесят этим декабрем».
Она привстала и подошла к зеркалу поближе. 
-    Ну, нет. Я пока еще вполне! – сказала она вслух и ловко подтянула корсет, который подбросил кверху ее грудь, слегка увядшую во время долгого путешествия и в отсутствие достойного мужского окружения. 
Анжелика отдернула штору и бросила на пол письмо Людовика, недочитанное  до конца, прямо под ноги де Грие.
-    Сожгите его. Мне все понятно. Скажите суверену, что я готова выполнить его просьбу. Но не сдвину и пальца, пока он не заплатит мне по старым долгам и оплатит вперед мои услуги, чтобы выполнить его новую просьбу. Вам понятно?
-    Сударыня, - неожиданно поднял голос де Грие, - я не смогу передать ваши слова королю! То, что вы сказали, это непозволительно в общении с государем!
-    Сделайте мне аудиенцию, и я скажу это сама!
-    Аудиенциями занимается специальный департамент престола…
-    Тогда катитесь к черту! Вон отсюда!
Де Грие взялся за ручку шпаги, но снова, уже во второй раз за последний час переломил себя и поднял бумаги с полу. Барон нарочито громко щелкнул каблуками и вышел из гостиничного апартамента.

++++++++

Уже утром Феликс собрал с пола бумаги. Нужно решать с отъездом.
На кухне что-то шипело, то есть Ирка еще не начала стучать на машинке. Он натянул синее трико с разошедшимися стрелками и вышел к жене, улыбаясь и даже немного повиливая хвостом.  Ирка стояла лицом к сковородке и не обернулась на его «привет». Промаявшись с пару минут, он вышел из кухни и пошел к включенному телевизору. Шла передача про злобный корейский пассажирский самолет, сбитый доблестными советскими пилотами три года назад. Феликс не смог разглядеть и тени гримасы жалости на лице маршала Огаркова, даже когда за кадром голос произнес, что на борту самолета было 34 ребенка в возрасте до пятнадцати лет.
Как-то сразу расхотелось есть.  Феликс взял большой лист бумаги, который он притащил из «Тысячи мелочей» и начал рисовать на нем схему романа про Анжелику: пусть усрётся от злости его Ирка, но деньги-то она любит, и, значит, простит. «Особенно если я принесу тыщ восемьдесят, а может и целых сто», - подумал он, вспомнив телефонный разговор с Журавлевым.
Но что-то не пошло. Он вернулся в спальню, притащил в комнату приглашение и принялся разглядывать бумажку с голубым гербом посередине. Лента была настоящая и печать внизу ее вполне объемная. На просвет были видны водяные знаки и снова герб государства Израиль по всему периметру. Феликс протянул руку и вытащил том Ленина с полки. Под обложкой с рельефным профилем вождя скрывался учебник иврита. Феликс еще раз мысленно поблагодарил дядю Жора с химфака за его смекалку и навыки переплетного дела.  В конце учебника был довольно мудреный словарь, но Феликс смог разобрать исходные данные типографии министерства абсорбции. Приглашение честное. Можно предъявлять при заявке на анкету.  Он взглянул поверх бумажек и увидел в проеме двери Ирку с гримасой презрения к изменникам родины. Прямо как из фильмов про оных из киностудии им. Довженко.
Феликс неловко попытался закрыть приглашение листом с закорючками про Анжелику. Но не успел. Ирка пролетела к нему через всю комнату и выхватила раскрашенную бумажку. Феликс приготовился к худшему: «Сейчас порвешь своё и моё будущее», - сказал он печально, глядя прямо Ирке в лицо.   
-    Ничего я рвать не буду! Покажи мне, где тут мы с Сашкой? Ты же, гад, прислал приглашение сам себе! Ты же о нас и не думал! Ты же просто предатель! Шкура! Мешок с говном! 
И уже со слезами:
-    И правильно, что тебя выгнали. Я бы у тебя еще и паспорт бы отобрала!
-    Паспорт и так придется сдать, - Феликс так же спокойно перебил ее стон, - это условие выезда на постоянное жительство. А ты и Сашка в приглашении обозначены. Как моя семья. И не хочешь ехать – оставайся. Мы с Сашкой уедем. Нам здесь делать нечего.
-    Ну, раз ты все решил, значит, так тому и быть, - угрожающим тоном закончила беседу Ирка, - иди завтракать. Я пока еще твоя жена. Мне с тобой помирающим от голода возиться неохота!
Ирка прощающее улыбнулась сквозь слезы и потащила за руку ничего не понявшего Феликса.

+++++++++

Неожиданно быстро стемнело. Де Грие вышел из гостиницы в промозглость ночного Амстердама. Под газовым фонарем грязные мальчишки перепинывали друг другу мешок, набитый опилками. Точно как в Parc des Princes на границе Парижа и Булони французские гарсоны пару месяцев назад.
-    Смотри-ка и сюда эта забава докатилась. Скоро уже везде будут пинаться, вместо фехтования, - сказал себе под нос Де Грие и почесал шишку на голове, полученную сегодня веслом, - и пропадет королевство Франции и Наварры…
Кто-то сзади неожиданно толкнул его в спину. Де Грие выхватил шпагу правой рукой и наугад шагнул вперед на нападавшего. Левой рукой барон придерживал письмо короля. Он даже успел подумать, что зря не сжег это проклятое письмо в камине апартамента Анжелики. Нападавший отскочил в сторону – барон все же ухитрился уколоть его в колено - но тот успел дернуть барона за руку – и листы гербовой бумаги посыпались на мокрую мостовую. Нападавший подхватил один из мелко исписанных листов и скрылся в темноте, боком-боком ухрамывая в сторону квартала красных фонарей. 
Де Грие остался на месте. Подбежал Жан, его слуга, как всегда когда не надо, и бросился помогать собирать бумаги. Де Грие не выдержал и ударил его концом шпаги.
-    Беги за вором, бездельник, а ни то я разнесу тебе голову!
Жан, топоча деревянными башмаками, понесся в сторону отравленного рая платной любви. Глядя ему вслед, и слыша как радостно загоготал его верный Жан, де Грие понял, что ему, пожалуй,  не дождаться сегодня Жана пока тот будет веселиться в лабиринте каналов у Нового рынка.
Де Грие скомкал собранные листы и развел огонь прямо последи улицы. Мальчишки остановили игру и приблизились погреться. Кто-то из них принес ветки и сырые доски. Костер быстро стал разгораться. И вот уже его пламя освещает всю улицу. Вот уже голландские клошары снова обступают барона со всех сторон. Барон снова вынул шпагу и спиной пошел назад к гостинице. На плечо ему опустилась гигантская ладонь верного Жана. «Вернулся- таки, подлец», - подумал барон. И уже вдвоем они пошли к Дамской площади, где их ждали верные рысаки.
-    Догнал? – спросил барон, оглянувшись на прыгающих через огонь голландцев.
-    Да куда там. Здесь евреям хорошо живется. Еврей тут накормлен и быстро бегает. У нас таких в Марэ и не найдешь…
-    А откуда ты узнал, что он еврей?
-    Ты что, хозяин, думаешь, я еврея от человека не отличу? Тебя как веслом сегодня трахнули, ты совсем уж разум потерял. А может старуха эта, ну та, что осталась в гостинице, так на тебя действует?
-    Не смей, мерзавец, именовать старухой графиню де Пейрак.
-    А что я сказал? Баба она, конечно же, видная. Но, и что бывалая, тоже видно за морскую милю. А она с нами не едет домой-то?
-    Нет. Но мы с тобой должны вернуться в Париж немедленно. Я обязан доложить королю, что одну страницу его конфиденциального письма унес какой-то вор. И что ты не смог его догнать.
-    Так меня могут за то и выпороть!
-    Ну не меня же. Ты не догнал, тебе и получать!
Жан опустил голову и глубоко вздохнул, когда вспомнил, что мог, но не остался с худой Эльзой из гостиницы.

++++++++++

Ирка села напротив.
-    Объясни мне, что я там буду делать? Там никого нет. Я не знаю языка. Там нет ни одного приятного мне человека.
Она встала лицом к окну.
-    Ни книг, ни друзей, ни нормальной еды. Даже телик чужой…
-    Но ты же смотришь их фильмы…
-    Раз в неделю. Но и смогу прожить без них. А Сашкины дети, ведь не будут читать по-русски.
-    Будут читать на другом языке. Я еще не видел ни одного человека, который не умел бы читать.
-    Говорят. ТАМ, таких много.
-    Ну, вот и проверим заодно. И в Риме побываем, - Феликс ласково улыбнулся.
-    А куда мы все твое барахло денем. У нас только набросков Шагала штук пятнадцать. А весь твой антиквариат, а китель? У тебя ведь только царских червонцев штук сто,– Ирка кивнула на закрытый ящик, где лежали все советские ордена.
-    Это не просто червонцы, а коллекционные монеты – одна к одной. Я к ним только в перчатках прикасаюсь. А еще у меня есть и империалы, 100 франковая русская монета. Да и вообще столько всего…
-    Тебе же все придется бросить. Продать-то не дадут! Вон уже с работы поперли. И, кстати,  сколько тебе должен Журавлев?
-    Не знаю, но думаю тысяч двадцать. Я тут думал купить польский орден Золотого орла.
-    Зачем он тебе? Ты же уезжать собрался.
-    Ах, да! Но с орденом я уже договорился. И потом, я всегда его продам!
-    В убыток…
-    Ну, не обязательно в убыток. Может и с прибылью.
-    Никогда такого еще не было.
Ирка спрыгнула с подоконника.
-    Мне завтра за кандидатскую заплатят. И еще одного Доктора Живаго просили. Я напечатала, отнеси Жоре – он переплетет. Вот и двести рублей. Хоть на один поход на базар хватит.  Пока ты там орденами расторговываешь.  А сколько надо для выезда? – вернулась Ирка к утренней теме.
-    Не знаю, говорят тысячи три, три с половиной: две книжки с этой полки и орден дружбы народов.
-    На всех нас?
-    Ну да! А куда же мы все денем твоё? Ты хоть об этом подумал?
-    Не болтай, Ирка! Не знаешь – не болтай.
-    Но Феликс, - Ирка стала терять самообладание, - куда мы все это денем? Ну, подумай сам! И кто тебе даст вывезти деньги, даже если ты все продашь. За гроши.
Ирка замолчала, представив, как расплывается и исчезает со стены большая театральная зарисовка Шагала, которой Феликс сразил ее в день свадьбы.
-    И потом, где я возьму все справки на выезд? Я же с окончания факультета ни дня не работала? Вот только печатала диссертации однокурсников и их любовниц…
Феликс крякнул, прочищая горло.
-    Я не знаю. Но я узнаю завтра. А сегодня, давай вечером напьемся! Первый раз  у меня в жизни отдых, а это не отпуск или выходной, и не праздник!

++++++++++++

Анжелика разложила саквояж сама. Только завтра она смогла бы пойти и нанять себе девицу в помощницы. Еще завтра надо будет сходить к камердинеру Дамского замка, и испросить аудиенции с Главным пенсионером голландских штатов, или как он там называется у них. Ненависть к протестантам, которая движущей силой несла ее по жизни, в данном случае только мешала. Но просьба короля превыше предрассудков. Придется кланяться этому мерзкому франкофобу Хензиусу и участвовать в его мелких интригах. Но ведь, в конце концов, Девятилетняя война уже позади. Осталось лишь подписать мир. Да еще бы надо пойти к бургомистру Витсену. Еще тот друг Франции. Мерзавец с деревянным рылом. Но раз надо, то уж надо.
Так что завтра и начнем. А пока Анжелика позвонила в колокольчик и, дав прибежавшей горничной самую крупную медную монету, попросила ее принести что-нибудь повкуснее. На это мерзавка бросила монету на пол и сказала на поломанным французском:
-    Извините сударыня, но такие деньги не дают у нас даже как чаевые. Чтобы купить еду нужна серебряная монета, не меньше десяти скиллсов. И то, может не хватить, учитывая ваши запросы.
Этого Анжелика уже не смогла перенести. Она вскочила с кресла и, со всего размаху, влепила дрянной служанке звонкую пощечину. Но бесовка не только не угомонилась, а пригнувшись, пребольно ударила головой постоялицу прямо ниже пояса. А когда Анжелика упала, то служанка вскочила ей на грудь, прижала голову вниз и продолжила молотить по лицу обеими кулаками.
Анжелика закричала от ужаса. Почему-то басом. На ее крик распахнулись двери и двое дюжих мужиков утащили, упирающуюся, как обезьянка, горничную куда-то вниз по лестнице. В завершение ужаса, пришел хозяин гостиницы и попросил Анжелику убраться немедленно, как представителя враждебного государства.
-    Куда же я сейчас пойду? – Анжелике изменило самообладание.
-    А хоть к Господу в рай. Я как понял, что вы, мадам, француженка…
-    Я вам не мадам. Я графиня…
-    Это вы у них там графиня. У нас в республике подобные титулы не в моде. Короче, вон отсюда, французская подстилка!
-    Как вы смеете! – Анжелика попыталась как-нибудь подействовать в последний раз.
Но тут появились те двое, которые утащили вон служанку, схватили все вещи Анжелики, запихали назад в саквояж, безобразно скомкав нежнейшее шелковое белье, и потащили ее дорожный ящик вниз, гулко топая по излишне крутым деревянным лестницам. Анжелика, вся в крови и разорванной сорочке, покорно пошла за ними. Хорошо хоть башмаки не успела снять.
Её спутники, со всей мочи, как бывает, когда тебе разрешено гадить, и нет на то наказания, бросили о земь саквояж графини рядом с огнем и ушли назад в темноту. На улице горел странный костер. Анжелика подошла к огню и протянула руки, чтобы погреться. У края золы она разглядела край страницы письма Людовика. Обжигаясь, она схватила горящую страницу, затушила ее и поднесла к губам, чтобы поцеловать строчки, написанные возлюбленным. Анжелика поглядела вверх и сказала невидимому духу:
-    Я все выполню! Я все могу! Я все сделаю! Вы все еще пожалеете! Правда всегда со мною!
В этот момент, откуда-то сзади, она услышала речь непонятного языка. Она обернулась и увидела огромного роста худого молодого человека в окружении двух крепких стариков. Этот длинный, как только увидел взгляд графини, резко ускорил шаги, протянул к ней руки и схватил бедную Анжелику за талию. От всех переживаний сегодняшнего дня, она чуть не потеряла сознание и немного притворно упала незнакомцу в распахнутые объятия. Но тут сознание ее окончательно покинуло.

++++++++

Феликса окликнул посторонний мужчина. Ничего необычного в этом не было, учитывая, что последние лет двадцать все субботы и воскресенья  Феликс провел на полулегальных барахолках и в комиссионках. Феликс обернулся, и, когда увидел близнеца подзывавшего прямо за своей спиной, все понял. Он глянул по сторонам.  И, на свою удачу, в толпе у остановки трамвая увидел своего старого знакомого, любителя подпольных книг, которые перепечатывала Ирка. Феликс замахал руками и закричал:
-    Данила, это я, Феликс!
Парень на той стороне улицы обернулся на крик.  Феликс увидел, как дернулись в его сторону близнецы КГБшники.
-    Позвони Ирке и скажи ей, что меня забрали!
В этот момент первый пнул Феликса по колену. Стало слышно, как хрустнула коленная  чашечка. Феликс нагнулся вниз и тут же получил еще один удар по лицу. Толпа на остановке подалась вперед. Раздались крики. Кто-то подбежал к автомату и набрал 02. Но тут подъехал серый уазик с красным крестом, который загородил процесс избиения зрителям с остановки. Через двадцать секунд, когда уазик отъехал, ни Феликса, ни его мучителей уже не было.

+++++++++

Анжелика очнулась не столько от качки и неожиданно громкого звука волн, бьющих о борт корабля, сколько от странного храпа мужчины, спящего с нею рядом. Это был не храп, а какое-то тонкое повизгивание. Молодой человек как бы смеялся во сне, но различить, смех ли это или просто плач переросшего младенца, было невозможно. Анжелика откинула простыню и оглядела себя. Она была нага. Ни единого гармента. Так было впервые с ее рождения. Даже с Жоффреем и султаном такого не бывало. Даже в бане.
-    О, Боже,- произнесла она вслух.- Что это было? Кто эти люди? Что со мной? Где я?
Подбежавший на ее возгласы матрос, не глядя в ее сторону (Анжелика и не думала прикрываться для всякого сброда) ответил на неожиданно правильном, правда с легким валлонским оттенком, французском:
-    Мадам, вы на корабле, который везет la Grande ambassade de Russie. Я помощник Николааса Витсена бургомистра Амстердама. Моё имя Дамиан ван ден Берг.
-    А это кто? – показала Анжелика пальцем на спящего.
-    Пётр Михайлов, урядник Преображенского полка русской армии.
-    Урядник – это хотя бы дворянин? – Анжелика испугалась за поруганную честь.
-    Урядник – это унтер-офицер.
-    За что же мне это! - вскинула глаза Анжелика. - Господи, что же было ночью…
Ван ден Берг вежливо кивнул и вышел из каюты, оставив Анжелике возможность вспомнить вчерашние приключения. А вспомнить было вот что.
Сначала русский взвалил ее на себя и оттащил в ближнюю таверну «У злобного Конрада», где подавали ямайский ром. Там Анжелику привели в себя, но сразу же заставили выпить полкружки крепчайшего напитка. После этого, она мгновенно опьянела и не смогла даже произнести свое имя. Petia, как назвался ее спутник, все время норовил посадить графиню себе на колени или ущипнуть за задницу. Она пыталась отодвинуться, но все время оглядывалась на проклятый саквояж, который бы вряд ли смогла утащить с собой в таком состоянии. Единственное, что ей удалось понять, что ее трое новых друзей – русские. А еще один – какой-то непонятный. Говорит с эльзасским акцентом, но и по-голландски может. И русский знает. Но на графиню смотрел, как на проданную корову – вроде жалко, что уже не моя, а моя свобода дороже. 
Потом пришли слуги, вызвали кареты и поехали к красным фонарям. Там подрались с английскими матросами. Хорошо, хоть холопы помогали, а то бы снова бы досталось. Хотя дрались для форсу перед проститутками, а не по настоящему, конечно же. После славной победы Петя же не остался в греховном месте, и слуги отвезли их двоих на корабль, который служил русским и гостиницей.  На корабле Петя достал бутылку с вином и снова заставил Анжелику выпить. На этот раз полную кружку. Потом, зажег свечу и заставил раздеться донага. И долго, уже в постели, разглядывал ее анатомию. Анжелика же просто уснула, и, что было потом, уже не понимала и не чувствовала.

++++++++

Все придумал Журавлев. В двадцатилетие окончания ленинградского электротехнического института связи имени Бонч-Бруевича, он объехал друзей-выпускников и сделал им предложение выпускать книги в национальных республиках. Все они вместе в шестидесятые делали стенгазету, за которую  Страна Советов разослала временных ленинградцев куда подальше после распределения в 1968-м. Наглый Ашот Габриэлян сразу же издал Майн Кампф. В Ашхабале в ЛИТО, как и предсказал Журавлёв, никто не понял ни того, что за слова написаны на корешке латинским алфавитом, ни в содержания самой книги. «А кто это - арийцы», - лишь спросил Габриэляна наборщик Курбан.
-    Да, сам не знаю, - ответил заказчик, - вроде иранцы, а вроде и нет.
-    Ну, если иранцы – то ладно. Хоть я и настоящий текинец, но к иранцам у меня злобы нет. Вот бы армян всех произвести.
-    А причем здесь армяне?
-    Да правят у нас они тут всем. И в миндраве, и в минкульте… Вот только один наш пробился – Сапар. И то, съедят его армяне. Вот тебе слово даю.
Габриэлян подивился глубине мысли и системы понятий наборщика и вспомнил, как в питерской общаге бил смертным боем младшекурсника, за то, что тот так и не научился играть в преферанс. А теперь вот портреты этого битого – во всех красных углах.  Габриэлян слегка поёжился, реально оценив последствия своего поведения в старые времена, и вышел из типографии.
С тиражом фундаментального труда основателя одного из подразделов социалистической теории Габриэлян поехал сначала к Феликсу, но потом, посовещавшись с Журавлевым, отвезли почти все книги в Киев на Петривку – новый книжный базар, где стали продавать любую литературу. Самым паскудным оказалось то, что на Петривском рынке почти каждое окошко торговало Шикльгрубером.
Вчетвером, продав весь тираж щирому перекупщику, и тем самым едва покрыв затраты, они договорились, что отныне печатать только своё. Жена Журавлева, Танька была профессиональным корректором. Ее выперли из Московского комсомольца за опечатку и новое слово поебдители, которое было набрано заглавным шрифтом на первой странице праздничного номера газеты.
Журавлев начал с того, что свою писанину под своими именами в жизни не продадим. Будем гнать фторид. То есть писать под популярных писателей и продавать под их же именами. Феликс предложил писать продолжения сериалов. Журавлев сразу забил это под себя. Коротков из Ташкента предложил кулинарные книги.  А Габриэлян взялся за сценарии с фильмов (назад в текст, с экрана), и чтобы не бросать слов на ветер, в те два дня, пока они жили в гостинице Либедь, Габриэлян напечатал обратно Крестного отца прямо с фильма, добавив пару героев с подозрительными фамилиями. А через месяц книга с тиражом в миллион экземпляров продавалась везде, кроме официальных книжных магазинов. Из выходных данных, можно было подумать, что книгу печатали в каком-то поселке около Читы. Точное место знал только Журавлев. И как он сумел провести всю операцию в обход цензуры, можно только догадываться – рыночные отношения к тому моменту уже почти разрешили. И денег хватило всем.

++++++++++

Великое Посольство собиралось долго и с размахом. Все придумал Лефорт. Любимец молодого царя так заморочил всем голову словом moderne и его аглицким вариантом modernisation, что даже ленивый Головин согласился ехать.  Трёп Лефорта об иностранных новшествах и вкусной еде доводил Петра до истерики. Царь готов был бросить все, включая Евдокию с наследником, да и саму Кукуйскую царицу, лишь бы поглядеть, а лучше потрогать все эти барометры да бинокли, а еще напиться  мозельским до блёва. Почему-то в Москве газированного вина никогда не хватало, даже на государственных обедах за казенный счет. 
Петр требовал немедленного отъезда. Он жестоко избил старого Монса, когда тот спросил его, а кто останется в Москве: царь не хотел, чтобы всякая мелочь обучала его управлению государственными делами:
-    Без тебя, сволочь нерусская, разберемся, - приговаривал самодержец, лупя палкой отца дамы своего сердца, - торгуй, падла, сукном, пока я тебя не разорил!
-    Да я там, - поблеивал, и, закрывая голову, рыдал несчастный Иоганн Георг, ставший в Москве Ванькой, - я ж не за себя, а за Расею!
-    Заткнись, картавая сука, - беззлобно ответствовал ему Петр, потчуя палкой со всего размаху.
На прощанье он пребольно трахнул Монса кулаком в пузо и присел передохнуть:
-    Пшел отсюда! Скажи Аньке, что сейчас прямо шла, а то отправлю всю вашу немчуру комаров кормить за Яиком.
-    Да-да, ваше величество, - пробормотал счастливый Монс и выскочил на двор: до крови не дошло в этот раз.
Вошел Лефорт. Петр уже расслабился полустаканом водки.
-    Ну что там?
-    Все как задумано. Провиант собрали. Со дня на день… Бог нам в помощь…
-    Ты меня не корми этими словами. Сам сбил на посольство, деньги получил, я из-за тебя посольский приказ разогнал, а ты?
-    Я, ваше величество, все делаю по написанному. Вот дожди перестанут, и двинемся.
-    Смотри у меня! Ну к, еще раз, расскажи мне за девок амстердамских! А мож лучше аглицкие?
Лефорт притворно крякнул, присел краем своего безразмерного зада на текинский ковер, прикрыл глаза и понес:
-    Ваше величество, там позади порта вдоль канала около Нойемаркет есть такие улицы
Пётр прикрыл глаза и впал в кому предчувствия наслаждений.

++++++++++++

Многие и не подозревали, что настоящее имя парня с редким именем Данила, на самом деле зовут Александром. Да он и сам настолько привык к Даниле, что на Сашку не отзывался.
Данила позвонил Ирке и рассказал про арест на улице. Не удержался и спросил:
-    А за что его?
-    Не по телефону, - голосом уставшей телефонистки ответила Ирка, - приходи, поможешь. Только сейчас приходи.
Даниле неохота было переться туда, куда уже точно придут менты. А может уже пришли. Но подумав, решил, что если чего, то скажет, что пришел за долгом. Во дворе дома на углу Сейфуллина и Гоголя, именно том, где всегда был магазин Букинист, он увидел Ирку у входа в подъезд. Она держала в руках два чемодана. Не успел Данила подойти, в этот же двор въехала машина такси. Ирка подтолкнула Данилу к машине, сунув в руку синюю пятерку, и сама затолкала в багажник оба чемодана. Сашка сел к водителю и сказал, куда ехать.
У дома он вышел, не взяв сдачи, и понес неожиданную поклажу домой. Дома он сначала запихал все под кровать. Но потом любопытство взяло свое, и он открыл самый старый, кожаный. Внутри лежали книги. Данила слышал о таких, но никогда не видел: Гладилин, Набоков, мадридское издание Белинкова, журналы Посев и Континент, воспоминания жен расстрелянных поэтов, Доктор Живаго на папиросной бумаге, стихи Галича, Бродского… Короче, все-все-все.  Во втором чемодане были те же литературные бомбы, только уже перепечатанные на машинке. Данила сел на пол и принялся читать. Он очнулся от страшного желания выйти в сортир.  Глянул на часы – было семь утра. То есть он читал 12 часов подряд. 
«Где он все это достал, - сказал вслух Данила, и тут, как бы в ответ, зазвонил телефон. Это была Ирка.
-    Данила, - сказала она неожиданно весело, - закрой чемоданы. Сейчас к тебе придет мужик. Отдай ему всё. И постарайся забыть о том, что ты узнал за эту ночь.
-    А как я узнаю, что это он?
-    У него желтого цвета усы.
-    А что потом делать?
-    Главное, молчи, мать твою, и без тебя тут весело.
Через пять минут прозвенел звонок. Данила отпер, предварительно глянув в глазок. Огромных размеров мужик вошел в квартиру, взял чемоданы и, ни здороваясь, ни прощаясь, исчез в утренней темноте подъезда. 

++++++++

Пётр шумно помочился прямо за борт корабля, служившего домом Великому посольству вот уже второй день. Барыня, которая упала ему на грудь вчера вечером, еще спала. Петр не мог налюбоваться на её вылезшие из под простыни, казалось, прозрачные ноги, в лучах низкого утреннего солнца. «Ну почему, почему эти чужеземки всегда хороши? – подумал он, - Почему наши, даже если одеты по моде, а еще и раскрасятся, и те выглядят как буренки». Он быстро запахнулся, поскольку заметил, как на берегу, грязные мальчишки показывали пальцами на его расстегнутые штаны. Гнев пронзил его насквозь.
-    Демьян, - позвал он рыком ужаленного оводом в глаз гиппопотама посланника от штадтмастера Амстердама, - почему мы все еще на корабле? Я ж этому твоему хозяину, сучьему потроху, уж заплатил за все.
-    Господин урядник, - вылетел к нему ванн ден Берг, - вы же сами не соизволили отправиться в гостевой дом его сиятельства. Я пытался вам объяснить…
-    Молчи лучше. Молчи. А то не прощу тебя!
Петр со стыдом вспомнил, как вчера он отправил ко всем матерям собственных холопов, да еще и этого местного, уговаривавших его бросить Анжелику на берегу.
-    А что вам баба моя мешала?
-    Господин урядник, - вежливо начал Дамиан, - эта особа не голландского происхождения, и я не мог не предупредить вас об этом!
-    А кто ж она, голова твоя ученая!
-    Она, скорее всего американка, но при этом, говорит на французском языке. Я подозреваю, - она лазутчица….
Петр расхохотался от неожиданности.
-    Баба с сундуком у костра, которую выгнали из дому – лазутчица? Вы тут голландцы совсем уже помешались. Весь мир вам враги…
Царь своей огромной пятерней почесал голову и глянул в сторону корабельной спальни. Его ночная спутница уже сидела на кровати, полностью одетая, и ждала.

++++++++

Журавлев отнес чемоданы на помойку, недалеко от Данилиного дома, и присыпал их свежими помоями из соседнего бачка. Дождался мусороуборочной машины и проследил, что бак с чемоданами уехал. Затем вышел к дожидавшемуся такси и поехал назад к Ирке. Он успел разломать на запчасти и вынести во двор пишущую машинку. Нужно было бы еще выбросить коллекцию советских наград, но Ирка не дала.
В дверь осторожно постучали.
-    Не открывай, - успел шепнуть Журавлев.
Он привстал с кухонной табуретки, поднял руку и маленьким зеркальцем заглянул во двор. Там стоял газик. Только вот непонятно, милицейский или случайный. В дверь постучали снова, также осторожно.
-    Это я, - раздалось за дверью.
-    Кто это я? – ляпнула Ирка.
-    Соседка…
В этот момент дверь разлетелась на куски, и в квартиру вошли четыре мента. Один подошел к Ирке и показал бумагу:
-    Ордер на обыск! Кто находится в квартире?
-    Я, моя дочь и слесарь, вот чинил мне тут газовую плиту, - нашлась Ирка, поглядев на измазанные руки и мятый портфель Журавлева.
Журавлев бочком вышел из квартиры, пока Ирка убежала будить Сашку. Феликсовский компаньон постоял у дома, но потом резко развернулся, вышел на улицу Гоголя и поехал назад к Даниле. Тот еще спал, начитавшись за ночь на год вперед. Журавлев оставил Даниле портфель и наказал передать Ирке его через пару дней. Сам же поехал в аэропорт.

++++++++

Анжелика поняла сразу, кем был этот нескладный русский, что все норовил похлопать ее по заду. Она следила за его невежливой рукой, и каждый раз напрягала ягодицы, в ожидании довольно крепкого, и отнюдь не бодрящего удара. Но удача сама пришла к ней в руки. Ей просто не терпелось написать королю о ее фантастическом успехе: просьба короля выполнена. Осталось лишь убедить этого молоденького хвастуна, что лучше Франции у России нет друзей. 
-    Только вот одно не ясно, что он во мне нашел? – сказала вслух Анжелика.
-    Вы желаете, чтобы я перевел ваш вопрос г-ну уряднику? – оказывается Дамиан уже стоял рядом с нею.
Анжелика глянула на него, как на свою Клотильду, когда застала ее за чтением писем Жоффрея:
-    Нет, молодой человек. Не надо.
Она поднялась с кровати и подошла к Петру. Тот приобнял иностранку и глянул ей прямо в лицо. Анделика невольно покраснела, и почувствовала, как рука ее ночного возлюбленного крепче обняла ее за талию. Петр было поволок Анжелику назад в каюту, да тут застучали деревянные каблуки по палубе, и появился Лефорт. Петр неохотно оттолкнул барышню от себя и спросил по-русски:
-    Ну, чего тебе, щучий ты сын!
-    Неэт, нэ шчучший, - закартавил прихлебатель, - я сучший, ты ж толлко такк меня звал! Севодна нам идти к штадтмастер! Чэрез тчас!
-    А пошто так рано-то? - Петр еще раз глянул на Анжелику в тайной надежде выкроить время с нею наедине.
-    А потом он еде к свой тсар в Лондон!
-    Какой-такой царь?
-    Ну, их Wilhelm de Orange тепер тсар Англии!
-    А этот, ты гришь, штадтмастер тогда кто? Моё ли дело с ним водиться, - Петр уже развернулся к Анжелике и взял ее за руку, - сам иди! Скажи, что мне некогда!
-    Та, но он фам далл самый лютший гостинитса! Штадтмастер ее там купил нам!
-    Бл…, - не сдержался Петр, а я тогда за что платил?
-    Хозяин, не надо ругатца!- не ответил Лефорт про украденные деньги, - восми эту тётку с собой, и поехали к штадтмастер! Я плачу за вино, потом, когда будем сами!
-    Ну, раз платишь, старый хрен, - подобрел Пётр, - то давай, веди нас туда, куда надо. И еще купи ей чего-нибудь красивое, показал он пальцем на Анжелику, - да из золота! А то знаю тебя, дуралей. Опять припрёшь тюльпаны, как давеча!
-    Та, та-та-та, мой дорогой урядник! Фсьё пудетт какк ты скашешь!
Лефорт напрягся и заговорил без акцента. Так всегда было с ним, если нужно донести нечто важное до ушей самодержца.
-    Вчера штадтмастеру принесли письмо, написанное французским королем, где некоей даме предписывается войти в контакт с русским царем, переодетым в урядника. Он хочет отдать его вам, фаше фелитшестфо!
-    Ладно, - ответил Петр, - пойдешь со мной. А ты сам-то по-французски того?
-    Конечно – я ж швейцарец, значит, знаю все языки!
-    Только по-русски никак не научишься писать, - не удержался Петр.
-    Обешчаю! И научус!
-    Давай, иди за подарком. Хотя стой!
Петр обернулся к Анжелике и потянул к себе.
-    Скажи ей, что я ее приглашаю к штадтмастеру! И чтоб приоделась – а то вона какой сундук таскали за ней, - прибавил он, вспомнив вчерашнюю ночь, - а теперь – иди!
-    Та-та, мой господин!
-    Поехали прямо во дворец!

++++++++

Лейтенант Аубакиров достал из ящика письменного стола папку, и уже из папки стопку копировальной бумаги. Он вышел из-за стола и поднес копирку к окну. Затем начал читать вслух на просвет сам себе по складам белые буквы на черном фоне, и, по ходу, комментируя прочитанное:
-    Не читайте никаких газет, говорит. И особенно Правду. Плохой аппетит и смущение духа…
Он положил копирку на стол и снова открыл папку с доносом:
-    А что там написал наш стукачок? А! Вот! Наблюдаемый, - с трудом разбирая рукописный текст, загнусил Аубакиров  снова, - вынес помойное ведро, в котором находились листы копировальной бумаги с распечатками текстов антисоветского содержания.
-    Да! - ответил он сам себе, - точно антисоветского! - и против газеты «Правда». Я еще вчера все понял! И не любит пролетариат, - вспомнил он вчерашнее чтение досье Феликса.  Собака какая-то…
Аубакиров позвонил охраннику:
-    Сержант, - позвал он через дверь, - приведите мне этого Мазина!
По коридору затопали неразношенные кирзовые сапоги, и затем уже подковы заклацали по бетонной лестнице.
Минут через пятнадцать, - лейтенант уже набросал протокол допроса, - осталось лишь внести ответы правонарушителя, - сержант затолкнул в дверь маленького человека, который пытался скакать на одной ноге.  Феликс, небритый до такой степени, что казался просто грязным, для Аубакирова выглядел даже не преступником, а какой-то мелочью, на которую и патрона жаль.
-    И что с ним связываться, - подумал он вслух, но быстро спохватился, - вы знаете, почему вы задержаны? – обратился он к Феликсу, глядя поверх головы несчастного.
-    Нет, - тихо ответил Феликс.
-    И даже не догадываетесь?
-    Нет. Но могу я вызвать адвоката? – Феликс вспомнил про свои права. И еще, у меня очень болит колено – вчера при аресте ваш коллега пнул меня по ноге…
-    Мой коллега не мог этого сделать, - привычно одернул ничтожество Аубакиров, вы сами упали, а теперь готовы свалить все на сотрудника госбезопасности.
-    Ой, - Феликс вздрогнул по-настоящему, - я в тюрьме госбезопасности?
Аубакиров не смог сдержать смеха и проговорил:
-    А где же вы думали, деточка?
Феликс оглянулся вокруг и понял, что обращаются к нему.
-    Я ничего не делал. И мне нужен адвокат!
-    Ты этого, не очень тут! – Аубакиров понял, что придется бить и перешел на «ты», - тут я решаю, что с тобой делать. И с кем тебе встречаться. А пока получи за ненависть к пролетариату,- и со всего размаху пнул Феликса в ушибленное колено.
От страшной боли Феликс потерял сознание и свалился на пол. Лейтенант пнул его еще, на этот раз в район почек, и вызвал караульного.
-    Неси этого симулянта в санчасть. И поставить спецохрану. Мало что чахлый – еще убежит. Пойду и доложу майору Дерябину про его клиента… Подсунул мне психа, чуть что, сразу без сознания…

+++++++++++++++

Анжелика переоделась. К моменту схода ее с корабля, у борта уже стоял Лефорт с красивой коробкой.  Петр открыл коробку и надел на шею Анжелики платиновое колье с бриллиантами. Лефорт подал ей руку, и графиня ловко взобралась в подъехавшую открытую карету. Поехали по мощеной дороге куда-то к центру города. На Анжелику оглядывались многочисленные прохожие. Да и спутник ее сильно выделялся и своим ростом и одеждой. Петр продолжал нежно смотреть на свою ночную подругу, и повторял Je t'aime, которому научил его Лефорт. Из его уст нежное объяснение в любви звучало немного резко Жетэм, но все равно, ей было очень приятно. Она несколько раз глянула в зеркало, и даже смогла нежно улыбнуться несносному русскому, который продолжал ее лапать, несмотря на то, что они ехали уже по главной площади столицы Нидерландских штатов.
У входа во дворец стояли красивые гусары. Петр обрадовался молодцам, спрыгнул первым и пошел прямо к дверям, забыв свою спутницу. Лефорт помог Анжелике сойти с кареты. Она чуть быстрее, чем надо пошла к Петру, споткнулась, и почти упала под ноги Петру. Тот расхохотался как-то недобро, но взял ее за руку. Заиграли горны, и двери растворились.  Вверху под потолком горели три факела. Вышел слуга и что-то прокартавил во все свои легкие, что штадмастер Николас Виттсен ожидают миссию в трапезной. Снова, уже в глубине, распахнулись двери, и оттуда вышел сам  штадтмастер. Он поклонился царю, и царь тоже кивнул. Затем поклонился Анжелике, а та в ответ выдала церемонный реверанс. И зря. Виттсен сразу понял, что перед ним иностранка.
-    Кто она, - резко спросил он подбежавшего Лефорта.
-    Она гостья вашего гостя, - запутанно ответил тот шепотом по-немецки, опасаясь, что Анжелика поймет его.
Но Петр все понял и без перевода.
-    Эта женщина со мной. И мне наплевать на ваши правила. Она будет со мной. Пусть подают еду, чёрт бы их всех задрал!
Пока Лефорт переводил, Анжелика смотрела на своего спасителя и сияла гордостью за него.
-    Все, - сказала она себе про себя, – завтра начинаю учить русский! Если у них такой царь, то и мне нужно быть ему под стать.
Штадтмастер Виттсен вместо ответа вынул откуда-то из камзола страницу, написанную на французском языке. Анжелика сразу узнала почерк Людовика. Штадтмастер еще раз грозно глянул на Анжелику и протянул бумагу Лефорту:
-    Здесь написано, что некоей даме-француженке необходимо войти в ближний круг русской миссии. А точнее, добиться расположение того, кого называют Piotr Mihailov. К сожалению, это всего лишь одна страница, которую удалось раздобыть. Но у меня есть все основания полагать, что письмо гораздо длиннее. И в нем есть указания на совершение преступного деяния, масштабов которого я не могу себе представить…
Петр нервно слушал корявый перевод. Анжелика же, к своему удивлению, поняла дословно все, что сказал голландец. Кровь бросилась ей в лицо, но густой слой пудры предотвратил лишние взгляды. Она легко притворилась, что ничего не понимает, и потянула Петра к накрытому столу. Петр тоже не стал вдаваться в тонкости дипломатии и пошел за ней, не дослушав: две большие запотевшие бутылки мозельского полностью затмили его сознание.

+++++++++++

Валерий Дмитриевич Дерябин снова маялся от сильнейшего похмелья. Пиво не помогало. Уже и четвертая бутылка выпита, а боль в лобовой части головы не проходит. Майор вздрогнул от внезапного скрипа, краем глаза увидел, как осторожно открывается дверь, и узнал входящего Аубакирова.
-    Только его, бл.., не хватало, - успел подумать он, до того, как лейтенант заорал «Разрешите обратиться».
-    Ну что ты так орешь, - дыхнул на подчиненного Дерябин, – чего там?
-    Ваш этот, Мазин, потерял сознание на допросе. Жду указаний.
-    Какие тут указания. Пусть отвезут в больницу. Потом вместе допросим. Он что-нибудь сказал?
-    Нет, не успел. Я его слегка толкнул, а он упал и все…
-    Знаю я тебя – слегка, - заржал во весь голос Дерябин, - ты, если надо, и быка уложишь одним ударом.
Аубакиров понял, что рассмешил начальника. И, значит, можно задать несколько вопросов.
-    У него нашли копирки, и еще в помойке лежала разломанная пишущая машинка. Но и все. А денег не нашли?
-    Каких денег?
-    Должно быть много денег… Я докладывал, у меня есть оперативная информация, что ему некто из Читы должен был привезти наличность. Я думаю, для продолжения антисоветской деятельности.
Аубакиров явно расстроился. Как любому выходцу из Средней Азии, потеря денег была признаком законченного несчастья.
-    Не… При обыске никаких денег не нашли.
-    Плохо искали?
-    Да куда там плохо. Все перевернули и протрясли. Но ничего, кроме копирок в помойке, ну тех, где про собаку и пролетариат, ничего не нашли.
-    Спрятал сволочь, - выдал вслух свою мысль похмельный майор.
-    И еще просил адвоката. Дать разрешение?
Дерябин, слегка шатаясь, подошел к окну и поглядел на прохожих внизу.
-    И что я буду с ними делиться, - задумался он, - в оперативке сказано, что будет много денег. Вот заберу их, да и уеду куда-нибудь в Подмосковье. А то вот так до смерти буду тут с такими вот… А, кстати, с адвокатом это будет попроще.
Он обернулся к лейтенанту, который продолжал стоять по стойке смирно, и сказал:
-    Вызови ему адвоката. Только дай мне знать, кого он там захотел. Мы адвоката тоже проверим.
-    Есть, товарищ майор, - ответил Аубакиров и выбежал из прокуренного и провонявшего алкоголем кабинета на свежий воздух.

++++++++

Лефорт не отходил от Анжелики ни на секунду во время празднования. До такой степени, что даже пошел за нею в уборную. Петр заметил это и погрозил Лефорту сначала пальцем (левой рукой), а, когда тот в ответ покачал в стороны своей головой, то уже правым кулаком. Урядник подошел к Лефорту и громко прошептал:
-    Я ття падла-боярин насквозь вижу. Отстань от нее. Мало тебе Софии из Бранденбурга, что я тебе отдал.
-    Да нет, ваше величество, - опять без запинки ответил Лефорт, - я должен понять, что хочет ваша новая подруга.
-    То, о чем она мечтает, при людях не говорят, - ответил Петр громко, - не лезь к ней, а то видит бог, сломаю тебе шею.  Ну-ка давай я с ней поговорю. Смотри мне точно переводи. А то знаю я вас толмачей.
Вдвоем, Петр и Лефорт обернулись к Анжелике, которая, пока они говорили, ела устрицы одну за другой, звучно запивая их превосходным белым из Эльзаса. Петр подхватил ее руку, и заговорил:
-    А скажите мне барышня хотя бы ваше имя. Хоть по виду вы абсолютная дворянка, но мне бы нужно выло бы знать, кто вы, куда направляетесь, и что движет вас в наших отношениях?
Лефорт перевел, добавив, что Анжелика имеет честь говорить с одной из знатнейших российских персон.
-    Мое имя графиня де Пейрак. Я вдова Жоффрея де Пейрака. Я приехала вчера из Канады, или Акадии, как ее называют в Европе, где у меня поместье в два миллиона акров. Это около Монреаля. А вы, подлинный сир, вчера милостиво и величественно спасли меня от поругания толпы! И за это – я буду признательна вам до конца моих дней!
Пока она говорила, сзади подошел штадтмастер Виттенс и, когда Анжелика закончила свою тираду, украшенную театральной слезой в конце последнего восклицания, резко спросил:
-    А не вам ли, сударыня, направлено это письмо? - он снова махнул листком с бурбонскими лилиями.
-    Я не имею чести знать вас, уважаемый господин, - резко отрезвила его Анжелика. Но я отвечу вам, несмотря на это. Я здесь нахожусь временно, по пути в Париж. И не имею возможности получать послания, тем более, от таких высоких особ. Посмотрите – на листе королевские лилии и подумайте, может ли простая графиня получать письма от короля-солнце?
Петр прилюдно похлопал Анжелику пониже спины и забасил:
-    Ну, молодец, графиня! Отбрила Виттена. Он мне тож поднадоел. Ну а теперь ты, Виттен, объясни мне дураку, что тут в твоем письме может угрожать нам?
Виттен понял, что проиграл. Но продолжал не сдаваться.
-    Господин урядник! Наш стадтхаузер Вильгельм, а ныне король Англии запрещает нам встречаться с бурбонскими посланниками.
Петр снова заржал:
-    То есть как, ты Виттен говоришь, что  король, который даровал Билль о правах, может что-то запрещать? Прекрати молоть ерунду. Ты просто врешь: тебе нравится моя Анжелика. Но я тебе ее не отдам. Она будет моею! А письмо, небось, ты сам и написал, гори оно огнем! Но ладно! Я тебя прощаю. Ты ж был дружен с моим батюшкой, царствие ему небесное, так что, считай себя невиновным. А пока, нам с Анжеликою пора почивать.
Петр раскланялся и потащил Анжелику за собой. Виттен не отставал:
-    Я провожу вас в гостиницу.
-    Проводишь, куда ж ты денешься… - Петр не мог больше терпеть, так ему хотелось остаться в Анжеликой наедине.
-    Могу ли я завтра увидеться?
-    Можешь. Прямо в гостиницу и приходи!

+++++++++++++

Феликс очнулся и увидел Милку Качуровскую, адвокатшу по антисоветским делам. Он разок ее видел при деле на суде, когда Фиму из комиссионки судили за валютные операции. На самом деле за прослушивание голоса Америки и последующего пересказывания содержания передач сослуживцам. Милку он знал, когда она была еще Макаровская, затем недолго Немировская, ну и сейчас как Качуровскую, когда она вышла замуж за Толика из соседней квартиры. Ирка ее терпеть не могла за грохот запираемой двери и постоянный звон молочных бутылок, которые Милка в одно и то же время выносила каждый день в шесть тридцать утра, чтобы принести молочка ненасытному Толику к моменту его пробуждения.
-    О, боже, Милка, ты что ли? Что уже совсем никого не могли найти?
-    Послушайте, хам! Если я вам не нравлюсь, найдите другого, кто мог бы пройти в больницу тюрьмы КГБ.
-    Я не Хам, я Феликс! Мне они вроде ногу отрезали…
-    Нет, нога на месте. В гипсе.
-    А за что меня сюда? За приглашение в Израиль? – Феликсу очень хотелось с кем-нибудь поговорить.
-    Ужас какой-то… вы еще и отказник?
-    Нет, я еще не подал документы.
-    Ну и на том, рада за вас.
Милка оглянулась, но понимая, что ее все равно прослушивают, заговорила канцеляритом:
-    У следствия есть основания полагать, что вы пишите или распространяете антисоветскую литературу клеветнического содержания.
Феликс дернулся, чтобы возразить. Но Милка остановила его жестом.
-    Тут есть один момент. Статья 190-1 предусматривает от двух до пяти лет за распространение. Но если вы это написали сами в одном экземпляре и хранили у себя, то тогда вы неподсудны.
-    Но я не писал антисоветских текстов. Я писал… Нет, не так. Я пытался издать забытые произведения иностранных авторов.
-    Но у вас нашли копирки с клеветой на Советскую Власть и ее методы.
-    Я не писал под копирку, - Феликс догадался, что нашли что-то иркино.
-    Я повторяю, у вас нашли копирки. На ваше счастье, всего двадцать страниц, из которых только десять читаемы. 
-    А можно посмотреть, что там написано? – Феликсу даже стало интересно.
-    У меня нет пока этого, но из протокола лейтенанта Аубакирова понятно, что это про 20-е годы. Вы что писали про Красный террор?
-    Нет. Вроде нет. Я писал про Варшаву, еще про Англию…
-    Ладно,- у Милки тоже кончилось терпение, - раз вы не хотите, чтобы я вам помогала, ищите нового адвоката…
-    Да нет же. Я просто ничего не понимаю. Я точно не писал клеветнической литературы. И уж точно не распространял ее, поскольку не имел таковой.
Он замер и вспомнил про заветный чемодан с тамиздатом. Но про чемодан молчат. Или пока молчат. А что же нашли? Распечатки! Доктора? Да никто из них и не допрет, что это за книга… А что еще? Про двадцатые годы – это же Собачье сердце!
-    Слушайте, я знаю, что они нашли. Но это не я писал.
-    Тогда все гораздо хуже. Распространение карается более жестокой статьёй. Вам это понятно?
-    Но ведь это советский писатель?
-    Не знаю, какой он там советский, не видела, но материалы направлены в экспертизу – сегодня. Примерно через три недели будет ее заключение.
-    А что же мне делать?
-    Сидеть и выздоравливать. Вам еще минимум пару дет нужно будет работать на стройках нового общества. Так что готовьтесь, наедайтесь.
-    И что, ничего нельзя сделать…- Феликс погрустнел от прямого удара.
-    Можно, наверное. Потому вот меня ваша жена и наняла.
-    А можно с ней увидеться?
Милка посмотрела в сторону, чтобы не врать прямо в глаза:
-    Я попробую.

+++++++++

Пётр набросился на Анжелику сразу же, как только вышел Лефорт. В холодной комнате гостиницы даже не успели зажечь камин. Он мучил ее не меньше часа, а потом сразу заснул и еще через минуту громко захрапел.
Анжелика выбралась из-под одеяла без пододеяльника, подошла к зеркалу и посмотрела на себя. Обнаженная, она была прекрасна. Крепкие мышцы живота, высокая грудь. Немного морщин на шее. Но что эти морщины, если их не замечает такой молодой и сильный мужчина.
Она вышла в гостиную, где уже стоял накрытый стол. Значит, слуги слышали ее стоны и все знают. «Ну и что!» – сказала Анжелика вслух.  Вот теперь бы выкрутиться с письмом и отговорить Петра от поездки к врагам короля Людовика в Лондон. Как же этого добиться?
«Может рассказать ему всю правду? Про то, как король уважает Россию, как хочет с ней сдружиться. Как два самодержца будут вместе против бессмысленной Англии, уже трижды сменившей форму правления за последние тридцать лет. И что мы вместе с ним против Швеции и Речи Посполитой…»
Пётр хрюкнул сзади, как бы подтверждая ее мысли.
«Мне нужно увидеться с королем! Мне нужно рассказать Людовику про этого невежду, и тот сделает все, чтобы привлечь этого большого мальчика к себе».
Петр встал с постели и нарочито громко помочился в ночной горшок и мимо него. Потом поднял глаза на Анжелику и поманил ее к себе рукой. Та, повинуясь его зову, пошла, как на казнь. Пока царь мучил ее, она все время думала, как же мне заманить его в Версаль? Король ведь сюда не приедет. И еще бы выкрасть бы эту страницу с письмом Людовика. «Хорошо, что он такой дуралей,- подумала она ласково о Петре и даже погладила по его потной голове, - но все равно добром может и не кончится! Ведь бывает же он в нормальном состоянии».
Петр отвалился от Анжелики и снова захрапел.
-    Нет,- закончила она мысль,- скорее всего, нет!
Она выскочила снова из кровати и нагая уселась за стол в гостиной. Суп уже остыл, но куропатки были еще ничего. Она схватила одну и вцепилась в нее своими красивыми зубами.

+++++++++++++

Милка Качуровская пришла к Ирке домой прямо из тюремной больницы. Они сели у окна. Ирка включила музыку погромче, «чтобы товарищу майору было чуть труднее их подслушивать», как объяснила она своей гостье. Ирка уже успела убраться после обыска, но все равно куски выдранного паркета зияли черными дырами.
-    Тут вот оно что, - начала Милка привычно, - похоже, ничего у них нет, кроме 10 страниц копировальной бумаги с какими-то текстами. Нет-нет. Ничего не надо объяснять. Я и так слишком много знаю. Как бы не убили. Но им что-то надо. И они знают про какой-то хвост. При этом, я понимаю, что хвост уж сильно далекий. Так бы они его бы показали или намекнули. Но не делают. Значит это или чисто совсем, или они готовят его для суда. Статья довольно паршивая в условиях объявленной перестройки, но пока ветер перемен дойдет до нас, твой Феликс подохнет на зоне от туберкулеза.
Ирка слушала с каменным лицом.
-    Я организую тебе встречу с Дерябиным, и ты сама попробуй узнать, что ему надо. Не копирками же он будет на суде хвастаться. Я тоже знаю про израильский вызов. Значит и они знают. Но раз ничего не делают, то…
-    Все понятно, - странным голосом сказала Ирка.
-    Ничего тебе не понятно. Ты должна просидеть всю встречу. Дерябин будет долго говорить о классовой борьбе и трудностях переходного периода, но ты сиди и слушай. И как только он скажет слово «кстати», то это и будет тебе сигналом. За этим словом и будет то, что ему надо. Попробуй разгадать эту загадку.  И тогда мы будем знать, как себя вести сейчас и потом на суде.
-    А что, суд точно будет? – Ирке было показалось, что Милка обладает волшебной силой, и сейчас все станет, как было до позавчера.
-    А что же ты хотела? Размножение литературы антисоветского клеветнического содержания – статью 170 УК еще никто не отменял.
-    Но ведь это Булгаков.
-    Хоть Карломаркс – антисоветчина – она и есть таковая. Пусть Феликс лучше возьмет это на себя. И тогда попробуем отделаться условным. Хотя вряд ли получится из-за вашего вызова.
Ирка выдернула магнитофон из розетки. Они еще долго сидели у чайника и молчали.
-    А я могу его увидеть?
-    Поверь мне, Ирина, лучше этого не делать. Ты что-нибудь скажешь, проболтаешься, и станет еще хуже.
-    Я обещаю, что не скажу ни слова.
-    Не обещай. Я попробую, но, скорее всего, откажут. Феликс твой еще пока задержанный – до семи суток имеют право. Даже обвинения не предъявили.
-    А потом?
-    Когда придет потом, тогда и будем решать.

++++++++

В дверь осторожно постучали. Анжелика зашла за ширму и крикнула:
-    Entrer!
В дверь протиснулся де Грие.
-    Барон, что вы тут делаете? – свистящим шепотом просипела Анжелика.
-    Я должен срочно забрать вас. Король ждет в Версале. Вам здесь оставаться опасно.
-    Но я же выполняю приказ короля! И что он подумает, - она показала на спящего Петра, - если я исчезну?
-    У меня есть основания полагать, что вас хотят убить. Слуга Лефорта проболтался, что ему приказали купить гроб для дамы среднего роста. И, кроме графини де Пейрак, никого с такими параметрами нет в русском посольстве!
-    Но ведь он, – она снова показала на Петра, - главнее всех! Я скажу ему о заговоре!
-    Ни в коем случае. Вы погубите всю нашу систему слежки за русскими. Вы же видите, я даже успел вернуться за вами, хоть и скакал всю ночь.
-    Я никуда не поеду! – Анжелика приняла решение, - идите, но будьте неподалеку от меня. Я закончу свое задание и присоединюсь к вам. Но пока, мне вы не нужны. Уходите, барон, я не одета!
Де Грие вышел в коридор и тихонько спустился вниз. Анжелика выглянула в окно и увидела, что как только он вышел из гостиницы, как два голландца в военной форме со шпагами набросились на него. Де Грие умело защищался, пока его не ударил сзади какой-то крестьянин. Де Грие упал, и Анжелика громко вскрикнула, разбудив Петра. Тот подпрыгнул к окну, и, оценив обстановку, а особенно состояние Анжелики, быстро натянул на себя камзол, валявшийся посреди гостиной  и вылетел на помощь к де Грие.
Анжелика тоже оделась. Когда она вышла, то вокруг Петра и распростертого де Грие собралась огромная толпа голландцев. Какие-то люди в форме было стали хватать Петра, но Анжелика крикнула, как когда-то кричала на своих ирокезов:
-    Reculez-vous les misérables! Ce monsieur est le roi de la Russie
Толпа разошлась в стороны от набежавшей охраны штадимастера. Да и сам Виттен, окруженный слугами, появился в толпе. Виттен посмотрел на неподвижного да Грие и грозно спросил:
-    Кто посмел убить гостя нашего города?
-    Да живой он, - проникший через толпу врач уже щупал пульс, - этих французов так просто не убьешь. С ними пуля нужна. А шпагою не получится… Вон только колено и повредил. А на землю свалился от страха. Симулянты они все…
Слуги занесли де Грие в здание гостиницы. Усадили на стул и дали воды. Петр и Анжелика стояли напротив , когда вошел Виттен.  Тот поднял руку и указательным пальцем показал на де Грие:
-    Говори, проклятый француз, что было в письме?
-    В каком письме?
-    Вот в этом! – Виттен замахал уже поднадоевшей всем, кроме него, страницей.
-    Я не читаю писем, адресованным третьим лицам! Я дворянин, а не торговец!
Виттен махнул рукой:
-    Пока посиди в городской тюрьме, поближе к крысам. Потом разберемся. Уведите его.
Пока он отвернулся, Анжелике удалось вытащить страницу письма Людовика и спрятать ее на широкий лиф. Никто не заметил этого, кроме Петра. Он хлопнул Анжелику по спине и прибавил:
-    Смотри-ка, резвая какая. Надо бы мне ее тоже попытать, да узнать всю правду!

++++++++++

Ирка пришла к Дерябину в кабинет заранее. Но сначала к ней пристал Аубакиров – тот, который обыскивал квартиру.  Он завел ее в свой кабинет и что-то долго и непонятно объяснял. Зачем-то показывал фотографии своих детей. Фотографий было очень много, и Ирка, не выдержав, cпросила:
-    А сколько их у вас?
-    Трое всего.
Ирка не слушала продолжения рассказа, про сколько там мальчиков и девочек. Качуровская сказала, что главный – Дерябин, и говорить надо только с ним. Но лейтенант не отставал. Жаловался зачем-то, что зарплата маленькая и стало очень трудно достать хорошие вещи. Ирка не выдержала и спросила:
-    А я причем?
-    Ну как же. Ваш муж писатель. Много книг писал.
-    Да ничего он не писал. Он работал на телефонной станции.
-    Мы же все-все про вас и вашу семью знаем, товарищ Мазина. На то мы и органы.
-    Я, правда, не знаю, о чем вы говорите.
-    Ну, раз не знаете, то тогда по-плохому будет. Дерябин вам шкуру снимет. А Аубакиров мог бы помочь. Но теперь у него может и не получится, - сказал лейтенант о себе в третьем лице, - подумайте, товарищ Мазина. Вашему мужу нужно передачи давать, лекарства. Подумайте…
Ирка вышла в коридор, невольно отряхивая с себя невидимую сахарную пудру. Он поднялась еще на этаж и напоролась на самого Дерябина. Тот спускался вниз.
-    У меня же назначена встреча с вами, - начала Ирка.
-    А у меня неотложное задание. Поедете со мной? Я вас к дому и подброшу.
-    Хорошо.
Они спустились вниз к дерябинскому жигулю. Тот усадил Ирку в машину, выехал со стоянки, заехал прямо в ближайший переулок и остановился.  Он церемонно зажег сигарету и глубоко затанулся.
-    Ваш муж будет осужден за распространение. Вы понимаете, что это срок. Сейчас проводят экспертизу на процент содержания клеветы в его писулях, но меньше пятерки ему не светит. Говорю вам это как профессионал.
-    Но он не распространял. Все, что он писал, он писал только для меня! Я единственный его читатель.
-    У нас есть сведения, что не один. Вам звонил некто Журавлев неделю назад. У нас есть все основания считать, что книги вашего мужа читали многие.
-    Но те книги ведь про прошлое, - Ирка поняла, что нечаянно сдала Феликса и едва не откусила себе язык от отчаяния осознания такой ошибки.
-    А вы могли бы их показать?
-    У меня их нет – весь тираж у Журавлева. Но поверьте, там ведь только американские и английские детективы.
-    Жаль, что я не могу с ними ознакомиться.
Дерябин выглянул из машины и бросил окурок на газон. 
-    Кстати, - сказал он, и у Ирки задрожали колени: предсказание Качуровской сбылось, - а ему платили гонорары за его американские детективы?
-    Я думаю, да…
-    Вы думаете, или платили?
-    Я могу его спросить, если вы разрешите мне встречу. Я не знаю. У него всегда были деньги…
-    Разрешаю. Вот вам пропуск в тюремную больницу, - достал он из-за пазухи заготовленный листок.

+++++++

Петр посадил Анжелику на стул и позвал Лефорта. Сам отсел назад, но потом все равно подвинулся ближе – не мог перестать любоваться французской красавицей. Лефорт понял чувства своего царя и заговорил с какой-то странной нежностью:
-    Скажите мне, графиня, кто вы? Что вам надо от нас?
-    Я – жертва обстоятельств. Я не хотела. Но я скажу вам всю правду. Я должна уговорить вас не ехать в Англию. Вам нечего там делать. У вас ничего не получится. Тогда как во Франции вас ждут как друзей. Франция всегда была и будет другом России. Франция была и будет врагом Швеции, король которой норовит запереть вас в Сибири. России нужно выйти к европейским морям. Россия – европейское государство!
-    Это спорный тезис, - перебил ее Лефорт, - кто вас сюда послал?
-    Это не важно. Важно то, что я говорю сегодня с будущим России! – Анжелика выразительно посмотрела на царя.
Лефорт уже начал злиться. Но Петр перебил его: «Переводи мне», - приказал он своему советнику.
-    Я теперь и сам понимаю, что нашей державе нужен выход к морю! – обратился Петр к Анжелике, - но кто же нас научит этому? Французы далёко, голландцы за все просят денег немеряно, а Англия – владычица морей!
-    Я могу передать моему величеству вашу просьбу о помощи! Я уверена, он не откажет…
-    Погоди. Не егози. Но просьбу мою ему передашь, когда я дам тебе знать.
-    Обязательно, ваше величество, - опустила глаза Анжелика.
-    А пока не желаешь ли стать моей спутницей, пока я здесь разъезжаю. Будешь на всем готовом. Уж больно ты мне по душе. Только обещай заговорить по-русски.
-    Заговорю. Я согласна. Только вот де Грие из-за меня оказался в тюрьме.
-    Ничего, - ответил за Петра Лефорт, - пусть посидит немного. Ничего с ним не будет, разве что выпорют пару раз. Хе-хе! Я порошу, чтоб не строго.
Петр зазвонил в колокольчик, и слуги принялись вносить яства и вина к вечерней трапезе.

+++++++

Ирка вошла в палату, больше похожую на тюрьму. Без окон. Солдат с калашом у входа. В полумраке увидела мужа. Она было бросилась к Феликсу. Но солдат ловко подставил ногу, так что она едва не раскроила лицо о спинку тюремной кровати.
-    Ира, - не поверил Феликс своим глазам, - как ты здесь оказалась? Тебя саму не арестовали?
-    Нет-нет, со мной все в порядке. Они знают про Чендлера и Агату… Но все остальное – нет. Только пишущую машинку пришлось разломать.
-    И еще нашли перепечатки, - это он сказал почти беззвучно, одними губами.
Ирка схватилась за лицо.
-    Мне про это не говорили.
-    Это копирки. Они отправили их на экспертизу. Я думаю признаться в этом.
-    Зачем?
-    Им все равно нужно будет что-то припаять. А так, я признаюсь в том, что написал Собачье сердце.
-    Но это же…
-    Да, но за распространение дают больше. Мне Милка Качуровская уже растолковала.
-    Еще спрашивают про деньги.
-    Но Журавлев…
-    Он приезжал.
-     А портфель?
-    Увез с собой.
-    Нет – не мог. Портфель где-то дома. Поищи хорошо.
-    Так обыск не нашел…
-    Я говорю, портфель дома. Как найдешь – отдай им его со всеми деньгами.
-    И тебя выпустят?
-    Не знаю пока. Но, надеюсь, бить перестанут. Там восемьдесят тысяч.
Ирка тут заметила ногу в гипсе и снова зарыдала, не расслышав суммы денег, которой бы хватило на три хороших автомобиля.
-    Ничего, не волнуйся, - не понял Феликс причины ее рыданий, - мы их всех похороним.
Стражник взял Ирку за плечо и вывел на улицу.

++++++++++

Лефорт принес Анжелике письмо от штадтмастера. Виттен своей рукой написал, что сегодня выпустят де Грие. А внизу еще и предписание, чтобы к полуночи она и барон покинули пределы Амстердама под угрозой суда и возможной казни за шпионаж. Анжелика вскинула глаза:
-    А он, - показала она на соседнюю дверь, где завтракал Петр, - он-то знает?
-    Нет. И знать ему не обязательно. Я сделаю все, чтобы вы уехали незаметно.
-    Но я не хочу!
-    Сударыня, вы хотите быть повешенной? Я вам это устрою!
-    Не угрожайте мне. Я уже повидала мерзавцев на свете, и поверьте мне, пока справляюсь!
-    Не спорьте со мной, прошу вас, - пошел на примирение Лефорт. Я хочу вам помочь. Вы просто не понимаете уровня, на котором вы пытаетесь манипулировать. Уезжайте.
-    Ладно, уеду. Но только проведу с ним хотя бы час.
-    Нет. Не нужно. Напишите ему письмо. Я обещаю его перевести и передать.
Анжелика села к окну, заточила перо и открыла чернильницу.

++++++++++

Данила приносил портфель к иркиному дому вот уже третий день. На звонки никто не отвечал. Он попробовал поймать Сашку, его дочь из иняза, но тоже неудачно. Портфель был закрыт на замок, так что и увидеть, что внутри не получалось. А вдруг там новый тамиздат? Так хотелось прочесть…
Данила понес портфель дяде Боре. Слесарь Боря, в прошлом профессиональный медвежатник, примерно за полсекунды отпер замок, заглянул внутрь и обмер: столько денег вместе он не видел со дня своего последнего преступления.
-    Где взял? – спросил он очумевшего Данилу, - нашел?
-    Не, это не моё!
-    Давай делиться!
-    Это не мои деньги и не мой портфель!
-    Слышь, студент, дай мне хоть на пузырь!
Студент залез в портфель и, не глядя, вытащил из портфеля три сотни – Борин трехмесячный оклад (если без левого заработка). Боря схватил купюры и умело выставил гостя за дверь.
Данила снова поплелся в сторону Иркиного дома и сразу же напоролся на нее прямо у входа в седьмую больницу. Как два шпиона, они поглядели друг на друга. Данила кивнул, и Ирка кивнула в ответ. Данила протянул руку и передал Ирке портфель. И, без единого слова, оба развернулись на 180 градусов, и пошли каждый в своем направлении.

++++++++

«Мой милый, самый милый мне, Ваше Величество Петр Романофф. Простите меня за то, что я впервые, и в последний раз, смогла назвать Вас Вашим именем. Я вынуждена уехать. Враги наших стран не позволяют нам быть вместе. Я должна уступить, поскольку на весах истории находится судьба наших народов и всего мира. Но я люблю Вас. И верю, что мы встретимся. Пусть даже в другом мире!
Остаюсь, Ваша верная Анжелика, графиня да Пейрак».
Петр снова и снова читал записку, которую Лефорт перевел на русский, но написал латинскими буквами. Перед этим, Петр избил Лефорта, как никогда до этого не решался. Старик лежал на кровати, и казалось, сама душа выходит из него навсегда. А Петр продолжал крушить мебель, посуду и все остальное, что попадалось на ее пути.
Испуганный Виттен, как только услышал о припадке гостя, умчался первым кораблем в Лондон к Вильгельму III за указаниями. Петр прилюдно поклялся убить штадтмастера при первой встрече.
Царь потребовал всему посольству вернутся на корабль. Сам же сел на коня и поехал в сторону Парижа. Один. Его догнали уже в Люксембурге – самом городе. Еле уговорили вернуться. Мозельское помогло. Но больше понравилась подзорная труба у испанского герцога, который вышел к царю. Пришлось выкупить трубу во имя спокойствия государя.
Анжелика же без приключений добралась до Версаля. Уже в Сен-Клу ее догнал порученец короля и передал ей письмо от Клотильды. Оказывается, та уже в Париже и ждет встречи.

++++++++++++

Ирка отдала портфель Аубакирову со его всем содержимым в день суда. Примерно через восемь месяцев после ареста Феликса. Ее не пустили на процесс, поскольку разбиралось дело государственной важности. Она стояла у дверей дома на ул. Дзержинского. А Милка должна была махнуть платком, если все хорошо, и кулаком, если нет.
Судья Серебрякова зачитала обвинительное заключение и спросила Феликса:
-    Подсудимый Мазин! Признаете ли вы, что вами написана книга Собачье сердце?
-    Да, - ответил Феликс, - признаю!
-    Вы признаете, что распечатали ваше клеветническое произведение в двух экземплярах, с намерением распространять его среди советских граждан.
-    Нет. Я напечатал две копии для правки.
-    А с какой целью вы написали текст, оскорбляющий государство, которое вас вырастило и охраняло всю вашу жизнь?
Феликс едва не ответил, что его охраняют только последние девять месяцев. Но промолчал.
-    Вы не ответили на мой вопрос, подсудимый.
-    Я уже сказал, из творческих…
-    Нет таких у вас побуждений. Все это чистое хулиганство.
Серебрякова взяла соседнюю папку и зачитала про полтора года исправительной колонии за злостное хулиганство.
«Все-таки Дерябин не соврал, когда обещал не применять антисоветские статьи, - подумал с каким-то странным теплом Феликс про своего старшего следователя».
Когда после приговора его вели к автозаку, сзади набежал Аубакиров и прошептал:
-    Не хватает трех сотен. Я с тебя за них еще шкуру спущу!
-    Спускай прямо сейчас, - громко ответил ему Феликс и похромал внутрь машины прямо в железный стакан для заключенного.
Милка махнула Ирке кулаком.

+++++++++++

Утром, двенадцатого января 1698 года в дверь замка, где жила Анжелика, постучалась какая-то женщина. Служанка открыла, и незнакомка передала ей в руки корзинку и письмо. Письмо было от Клотильды. А в корзинке лежал младенец. А через неделю сам король крестил маленького Петра в часовне святой Женевьевы. Петр получил фамилию де Романофф – так просила приемная мать. 
Сам же император Петр Первый приехал в Париж в августе 1715 года. Объявлено было, что он хочет выдать замуж великую княжну за одного из французских наследников. Но на самом деле, он искал молодую женщину, у которой у него возможно был ребенок. При встрече с Людовиком, он показал письмо, датированное далеким 1698 годом. Король неожиданно заплакал, не стесняясь своего гостя. Потом повелел запрячь лошадей, и они приехали на кладбище Перлашез прямо к красивому, итальянского мрамора, склепу. Петр прочел:
Графиня Анжелика де Пейрак и ее маленький сын Петр де Романофф
Холера не пожалела
Два самодержца держались за руки и беззвучно рыдали об утраченной любви. Потом в одной карете вернулись в Версальский дворец. Петр через сутки уехал.  Он так и не узнал, что Анжелике было 63 года, когда он любил ее в Амстердаме.
Коммунары разрушили эту могилу в 1871 году.

+++++++

Через месяц после суда в журнале Знамя вышло Собачье сердце за подписью Булгакова. Ирка понеслась с журналом к Милке, а та уже к Серебряковой.
Серебрякова, не моргнув, заявила, что раз Феликс осужден за злостное хулиганство, а не за написание книги, то будет сидеть до звонка. Еще через шесть месяцев Феликс вышел на свободу. С той поры он не может согнуть свою левую ногу.
Журавлев прислал еще денег. Просил Анжелику и снова обещал заплатить за Чендлера. Тиражи феликсовской версии похождений Филипа Малроу перевалили за миллион. Но Феликс послал его.  С тех пор он не написал ни строчки.  Но его и Агата и Жапризо и Сименон  до сих пор продаются. Вот только существуют они только в русском переводе. И гонорары за них не платят, как когда-то Журавлев.

++++++++++++

Летом прошлого года Феликс шел по Зеленому базару. Он вспоминал Ирку и те веселые годы, когда он еще чего-то хотел. Ирка давно умерла. От вины за отсидку Феликса, за разграбленную коллекцию, за неотъезд, да за мало ли что…
И тут он узнал Аубакирова. Тот сидел на углу с алкашами и что-то громко говорил. Но неожиданно замер от взгляда прохожего. И тоже узнал. Феликс пошел на него с костылем наперевес. А Аубакиров подскочил на месте, и Феликс увидел, что у того нет одной ноги. Тоже левой.
Феликс остановился, достал из кармана кошелек, вытащил три сотни и отдал их бомжу, добавив: «В расчете!»
2012