1.
    

    ОБЖ преподают бывшие военные или женщины, которые по многим прекрасным качествам тоже бывшие.
Максим Большов отслужил Родине десять лет, а затем бездушно сокращённый, как математическое число, вышел из стен части на улицу той самой Родины.
    Ничего не уметь в тридцать лет труднее, чем любая работа. Целый месяц Максим носил в родительский дом кипы жизнерадостной прессы, которая манила на работу строителей и бухгалтеров, и которую читал он тщательно, зевая во весь свой командирский голос. К его огорчению нигде не встречалось что-нибудь, вроде, «требуется опытный замполит на должность…» Каким словом должна была писаться его будущая должность, Максим не представлял и поэтому, увидев вакансию преподавателя ОБЖ, он понял, что лучше этого могла быть только героическая смерть.
    Устроился он аккуратно перед 1 Сентября. К торжественной линейке требовалось стать красивым, однако кроме опрятного внешнего вида других критериев моды Максим не чаял, да и гражданского гардероба ещё не нажил. Пришлось надеть старомодный отцовский пиджак, тяжёлый, как бронежилет, и в довесок нагрузить его наградами. Правда наград за время службы накопилось скудно мало, а те, что и были, наградами не были. Что там: значок части, который носили полугодичные срочники; медалька в ознаменование 35-летия части; знак в честь многолетия войск, которым служил Максим, и несколько значков, купленных в армейском магазине, имевших просто патриотический смысл и Максима не подразумевавших. Тем не менее, на груди и все вряд они смотрелись даже грозно.
    И Максим победил. Торжественность линейки померкла в его присутствии.  Сами по себе награды не ослепили бы так, если бы они не находились на высоте двух метров, а ещё выше не моргала конскими глазами голова.
    Сказать, что коллектив школы был женский, это всё равно, что - кровь красная. К тому же большинство женщин были незамужние и не обязательно, что по вине молодости. От этого картина походила на послевоенную, когда мужья и коллеги погибли на фронтах, а единственный живой пришёл – Максим. Стоит ли говорить, что внимание он привлёк, как горящее чучело Масленицы.
    С первого учебного дня Максим утонул в счастье по шею. Только он входил в школу, девочки бросались на него и, как макаки, лезли на двухметровую высоту. Мальчики же степенно обступали Максима и тянулись пожать ему руку.
    К концу сентября две восьмиклассницы поставили его перед выбором: или – или. Либо он становится их женихом, либо – два маленьких гробика. Максим выбрал жизнь и счастье девочек, пообещав обеим замужество, но после школы.
    - А сейчас? – спросила Вика. – Никто не будет знать.
    - Да, - грамотно поддержала подругу Снежана. – Что такого?
    - Хотите вступить в тайную гвардию? – перевёл Максим тему, сам пока не зная на какие рельсы.
    Опять же, стоило ли удивляться. Второй мужчина в школе трудовик Палыч оттенить личность Максима не мог, хотя бы потому что от штанов его стойко пахло болотом и рыбой. Максиму было суждено слыть образцом мужчины.
    - Непедагогично! – первый раз вызвала Максима на ковёр директор, женщина с тяжёлыми, как кулаки, щёками. – Что это за объятия с девочками? Что за рукопожатия? Я понимаю, они видят в вас отца родного. У многих папы пьяницы или их нет совсем. Или работают в Москве. И всё-таки…
    - Ну вас, бабьё! – непедагогично отрапортовал Максим.
    Как скоро он завоевал любовь учеников, так же быстро от него шарахнулся женский коллектив.
    - Бабьё! Не любите вы детей! – обличал Максим на педсоветах женщин. – Потому и вас никто не любит. Солдат любить надо! Бабьё!    
    Школьные женщины вселяли в сердце Максима холод и юношеский страх. Ни одна из них не умела, например, изящно двигаться. Даже юные, вчера окончившие свои «педухи», шагали с топотом, будто хотели распугать из-под ног мышей. Глаза их горели, как запрещающие сигналы светофора. Говорили женщины громко, и даже рассказывая друг другу что-то из кулинарии, повышали голос и грозили пальцем.
    После же того, как Максим сколотил военно-патриотический клуб «Любо», и половина учеников перестали ходить на уроки, а другая половина объявила, что Максим Сергеевич лучший человек в мире, директор вызвала его во второй раз.
    - Коллектив обвиняет вас, что вы, простите, педофил, - сказала она, дуя щёки-кулаки. – Сами уйдёте или уволить по-плохому?


2.


    Щемило сердце и жгло лёгкие, но Максим терпел. Химическая атака исходила от тихого дедушки. Это не Палыч с болотом в штанах. Дедушка разил чистым, ядрёным аммиаком.
    - Крепит меня, - улыбался атакующий. – Как чёрного хлебушка поем, так и крепит.
    - Пей масло, - отвечала ему старушка. – Ешь свёклу.
    Максим восторженно озирался, будто попал в рай. Его окружали алые знамёна, гипсовые головы Ленина и седые – старичков.
    - Молодец, что решился к нам, Паша! – говорила старушка Максиму, забывая в который раз его имя. – Молодых нам не хватает.
    Первый секретарь, которого ждал Максим, пришёл худой, прямой и с лицом, на котором было столько напряжения, сколько бывает в порыве гнева или в борьбе с запором. Словом, лидер.
    Он увёл Максима в отдельный кабинет и там, усадив его за стол, заговорил шёпотом:
    - У нас трудно. Газеты, листовки, митинги. Месяц тебе испытательного срока, а там посмотрим, выстоишь ли.
    - Да ерунда, - пожал плечами Максим. – Всё же бывший военный.
    - Прекрасно! Значит, приходи завтра на акцию протеста в честь Дня защитника Отечества. Дадим тебе флаг! - шепнул лидер.
    - Я как раз насчёт праздника, - Максим выложил на стол две осколочные гранаты Ф-1. – Я приведу полсотни молодых, моложе некуда, бойцов. Хотите, могу и больше…
    Лидер, у которого на лице снова отобразились муки запора, глядел то на Максима, то на гранаты, то искоса на дверь.
    - У всех будут деревянные макеты автоматов, - продолжал Максим. – Со стороны, как настоящие. Двинемся колоннами мимо администрации, и по окнам вот этим.
    Максим катнул одну из лимонок лидеру.
    - Учебные, - сказал Максим. – Пустые. Я много припас, хватит.
- Вот что, - кашлянул лидер и подвинул от себя гранату. – Если есть у тебя молодые ребята, ты приводи их. Но без этого! Пусть лучше они будут по пути поднимать гири. Если есть девушки, то будут крутить обручи.
- В феврале?
- Нет, конечно, - заёрзал лидер на стуле. – Давай-ка, знаешь, перенесём на День Победы. Там и тепло будет, и с тобой получше познакомимся. А то кто ты такой? Кто тебя прислал? Может, за дверью уже арестовывать ждут.
- Бабьё, - улыбнулся Максим и вышел.
На улице его ждали десять мальчиков из 8 класса.
- Ну что, Максим Сергеевич, пойдём на войну? – первым спросил Саша Раев.
Саша умел говорить, и уже одно это радовало в нём. Писал он на уроках редко и то если его напугать. Зато на мир он смотрел с добротой в глазах, которой у людей не встречается, а бывает на иконах.
- Пока нет. И не с этими, - Максим кивнул себе за спину.
- А сами, без них? – спросил Костя Строев, хорошист, которого воспитывала бабушка и после школы покупала ему за хорошую учёбу пиво.
- Потом, ребят, потом.
- Ну-у-у…
- Что за нытьё, бойцы?! Отставить! – выпалил Максим. – Становись! Равняйсь! Смирно!
Мальчики построились быстро, как бусины на натянутой нити.
- Знайте, я ваш командир и не оставлю вас никогда и в обиду не дам. Вы мои сыновья. Завтра начинаем строевую подготовку. Устроим парад ко Дню Победы. Предайте всем!

3.


    Максима уволили из школы с нового года, а ученики являлись к нему всякий раз в назначенный час, как на урок. В девять на строевую подготовку двадцать человек. К одиннадцати в тир на стрельбы пять дней подряд по пятнадцать человек. Рукопашный бой на заснеженном стадионе – тридцать.  Итого с его увольнением ничего не изменилось.
    Новым было только то, что зарплату Максим уже не получал и ещё, находясь дома, он стал много лежать.
Он представлял себя умирающим, закатывал глаза и придавал лицу торжественность. Воображение, пока не приходил сон, рисовало драмы, в которых Максима сотнями пуль поражали милиция, бандиты или Моссад. За что и так часто его расстреливали, Максим думать не хотел.
    Лишь перед 23 февраля его озарило, как сделать красиво и взаправду. Лидеру коммунистов он не сказал, что собирался купить сегодня в оружейном магазине макет автомата Калашникова, точь-в-точь, как боевой, и завтра с ним штурмовать администрацию. Час назад он ясно представлял то, как, оставив позади себя знамённые колонны, в одиночку бросится к зданию, набегу клацая затворной рамой, и крича истины о развале армии, о расхищении русских недр и прочее, сколько успеет. А потом школьники будут стоять над ним, расстрелянным, и запоминать его, а поодаль красный стыд будет просвечивать сквозь забрала омоновских касок.
    О том, что одновременно с ним могут пострадать старики и дети, он до встречи с лидером не думал.



    Отпустив мальчиков, Максим вернулся домой. До вечера он закатывал глаза и потягивался на диване, изображая агонию, но бестолково, без удовольствия. Здоровое тело хотело ходить, а сердце биться и гулять.
    В кармане томилось выходное пособие, полученное сегодня в школе. Смешные, но настоящие деньги.
    Уяснив, что никакие неги не помогут в деле героизма, Максим встал и пошёл. В бар.
    Кому сказать, никто бы не поверил, что ни в одном в баре он ещё ни разу не был. Также у него имелась другая тайна, которая будила его по ночам и душила. Максим ещё никогда не проникал в женщину. На нём от страха потели трусы, когда он представлял свой запоздалый сексуальный дебют.
    Лишь одно приключение случилось в жизни Максима, и то оно не касалось женщин и сексуальным его можно было считать очень приблизительно. Однажды с другими контрактниками, хорошими парнями, он пил вино на берегу речки. Стемнело, вино кончалось, и на речку пришёл неизвестный. Он разделся идти купаться, и в это время кто-то из товарищей Максима сказал: «А давайте над ним надругаемся». Все были пьяны и товарищ, конечно, пошутил. Даже не пошутил, а сказал ерунду. Даже не ерунду, а не известно что и зачем. Тем не менее, сказанное было настолько парадоксальным и оттого сильным, что все встали и пошли. Неизвестный, увидев их пятерых и голых, купаться не стал, а побежал. Его бросились догонять, и Максим тоже. Так как он, Максим, бегал превосходно, то сразу выбился в лидеры. Он видел перед собой беглеца, и злился, что не может догнать. Конечно, о надругательстве не было бы и речи, и получись догнать - пришлось бы сразу отпустить. В итоге погоня длилась настолько долго, что природа сменилась городом. Уже появились дома и автомобили, а беглец не сдавался. Закончилось тем, что Максим упал и в кровь свёз об асфальт бок. Трусы его остались сушиться на берегу.
    Впрочем, пожелай он кому рассказать о своём горьком целомудрии, за неимением друзей не получилось бы и этого. Где бы их взять, когда в родном городе он не жил двенадцать лет.
    В баре Максим напился с быстротой, от которой растерялся сам. Что делать дальше? Он купил сигарет и, не будучи курильщиком, смачно затянулся прямо за столиком. Его тело наполнилось чем-то лишним, и особенно желудок. Быстрее, чтобы полегчало, он решил выпить ещё, и чтобы наверняка – взял не рюмку, а стакан.
    - Дамы и господа! Полночь! Наступил День защитника Отечества! – произнёс в микрофон диджей. – Для всех присутствующих мужчин – Кристина!
    Максим осмотрелся вокруг и увидел много людей, и даже за его столиком сидело два человека разных полов. Перед собой он обнаружил пепельницу с пятью бычками.
    Мало того. В баре оказалась сцена, и на ней воочию снился сон. Настоящая живая девушка танцевала и оголяла себя до самой вопиющей правды.
    Для того, чтобы выглядеть перед соседями трезвым, Максим приосанился и сделал лицо мрачным и всезнающим. Он стал внимательно наблюдать за танцем, но у него вдруг закрылся левый глаз. Усилием брови Максим поднял ослабевшее веко, однако тут же закрылся глаз правый.
    Максим стукнул по столу кулаком и вытаращил глаза с таким усилием, что подался вперёд.
    Теперь срочно требовалось дать знак девушке, что она не зря старается, что вот он, Максим, здесь. Ведь было темно, и она могла просто не видеть его. Он набрал воздуха и хотел крикнуть что-нибудь вроде «милая, красавица, посмотри сюда на своё счастье!», но получилось короче:
    - Ээ!
    Девушка, не услышав его, закончила танец, и ушла со сцены.
    - А сейчас в честь праздника встречайте! Образец мужественности – Крис!
    На сцену поднялся богатырь в кольчуге и с мечом в руках. Другой одежды на нём заметно не было, кроме серебристых стрингов, которые, если богатырь поворачивался спиной, исчезали между его ягодицами. Грянула гитарная музыка на мотив «Дубинушки».
    Взбешённый Максим поднялся с места, но тут стол бросился ему под ноги и опрокинул на себя. После минутной борьбы Максим снова встал, однако другой стол напал на него сзади. Пришлось применить бросок через бедро и положить нападающего кверху ножками, сделав его беспомощным, как черепаху.
    Победив обоих, Максим сунул руки в карманы своих просторных камуфляжных штанов и демонстративно встал ноги врозь – ну кто еще? В карманах ему попалось что-то холодное и очень родное. Гранаты. Он поднял их над головой и стал танцевать под «Дубинушку», высоко задирая ноги и топая.
    Третьего нападающего, более сноровистого, чем столы, Максим увидел лишь искоса. Им оказался стриптизёр.
    Совершенно трезвую боль Максим почувствовал в правой руке, которая загнулась за спину, будто хотела почесать между лопатками. Шею обвило что-то скользкое, и левая рука, выронив гранату, стала хватать воздух, как слоновий хобот.
    Далее почти по воздуху и с рукой впереди, подобно волшебному прорицателю, Максим быстро шёл сквозь неведомые ему коридоры, в которых встречались официантки с подносами и люди в поварских колпаках.
    - Я офицер! – рычал он утробно, откуда-то из желудка. – Руки убери от офицера!
    - Молодец. Я тоже из таких, - пыхтел ему в ухо стриптизёр.
    - Что ж ты, позорник, пляшешь?! – рычал Максим.
    - От радости, - отвечал тот.
    - Слышь! Отпусти меня, брат! Гранаты всё равно учебные!
    - Да нужен ты мне! – усмехнулся стриптизёр.
    Через железную, покрытую изнутри инеем, дверь он выпихнул Максима в февральскую ночь.
    - С праздником! – сказал стриптизёр на прощанье.
    Дублёнка осталась в гардеробе, и поэтому Максим бежал по морозу во весь дух, как тогда без трусов.
    «Х-хватит дурачиться!.. – бормотал он, извергая изо рта горячий пьяный пар и хрипя. – Пора жить, как все…х-х-х… идти работать… х-х-х… хоть ох-храником… х-хоть кем… женюсь, не х-хрен делать…»
    Впереди показался дом. Родительский дом. У Максима были родители! Больше никого, только они. Это счастье! Да, он великовозрастный сын-неудачник, бежит к родителям, но это тоже счастье!
    Подъезд.
Лестница.
Первый этаж, второй.
Надо на третий.
Дверь.
«От чего так в России берёзы шумят?..» - прозвучал из чехла телефон. В спящем подъезде музыка загремела, как в баре.
- Да! – ответил Максим, не посмотрев на имя.
- С праздником, дорогой Максим Сергеевич! – раздался в трубке голос ротного.
О, ротный. Великий мужик. Рассказать про него - не пересказать. Хотя тоже сократили, даже на полгода раньше, чем Максима.
- Андрей Александрыч! – ахнул Максим. – С праздником!
У ротного было за святое правило называть сослуживцев по имени-отчеству, за что и его величали так же.
- Как жизнь? – спросил ротный.
- Да нормально, - улыбаясь, ответил Максим.
- Работаешь?
- Сейчас нет.
- Вот и я! Осточертело всё! Хоть стреляйся.
- То же самое…
- Слушай, Максим Сергеевич! Я не только поздравить звоню. Ты ведь у нас начинал со взрывника?
- Ну.
- Слушай. Я ищу человека, которому мог бы доверять, как себе. Вот и звоню. Давай начнём, а? Всё подряд, как на войне!
Максим замер. Он понимал, что ротный пьяный, оттого и говорит сейчас по телефону о таких вещах откровенно. Однако Максим знал и то, что ротный, сколько бы ни выпил, обманывать не будет.
- Что молчишь, Максим Сергеевич?
- Я думаю.