При реконструкции цеха оконный проём, заложенный ещё давно стеклоблоками, пере-городили пополам перегородкой в полкирпича. По одну сторону устроили женский душ, по другую - мужской. Некоторые стеклоблоки были к тому времени выбиты и за-менены стеклом. А саму перегородку с улицы было не видно то ли потому, что их дав-но не мыли, то ли прозрачность стеклоблоков такая. Скорее всего, поэтому. Свет про-пускает – ну и хорошо.
  И как раз мимо этого окошка проходил маршрут обхода вооруженной охраны, которая ходила там ещё с военных времён: по двое с карабинами или один с карабином и соба-кой.
  Пашка только дембельнулся и пришёл устраиваться на свой завод. Ну, как обычно в те времена. Несколько необычным было то, что служил он в какой-то несусветной дыре, то есть, и людей три года не видел. Не говоря о женщинах. И выйдя из отдела кадров, столкнулся с Натальей. А это была, скажу, та ещё штучка. Но тут случился облом.
  Во-первых, она в самом деле была хороша. Да. Крутила этим самым местом, но сколь-ко ни крути, всё равно докрутишься до того же самого.
Во-вторых, парень после трёх лет абсолютного поста, уткнувшись в неё носом в пря-мом смысле, просто офонарел. А при всех своих, на неё никто такими глазами ещё не смотрел. Ну и всё, чего ещё. Кто там кого окрутил, не суть. Главное – результат.
  Только вот, к сожалению или совсем наоборот, не знаю, она раньше, до Пашки, разда-вала авансы всем подряд и при этом никому конкретно. Осуждать её за это нельзя, обычные женские штучки, а кто это принимал всерьёз, так и флаг ему в руки и ветер в спину. Но поэтому по заводу ходили не очень приятные слухи. Она ему сказала, что кроме его, ей никто не нужен. А чего ещё человеку надо?
  У них смены заканчивались в несколько разное время и он обычно встречал её на про-ходной. А тут то ли ему показалось что-то, то ли невмоготу ждать, вот он и пошёл к её цеху. Сунулся в цех, его турнули: нечего шляться по чужим цехам, а если кого ждёшь, так вон скамеечка.
  Он посидел пару секунд, а невмоготу стало, он и пошёл вокруг цеха. Дошёл до этого окна, увидел стеклянные вставки и подошёл посмотреть. Лучше бы он этого не делал, потому что в одном стёклышке просмотрелся голый мужик, а в другом  - не менее голая Наталья. И они шли, голые, навстречу друг дугу!
  Его как дубиной по голове, он даже устоять не смог, шлёпнулся задом на битые кир-пичи. Вскочил, не веря глазам. Она же говорила, что ей никто не нужен, кроме его! Приложился к стёклышку, а там несколько голых мужиков идут. Подскочил к другому стёклышку – идут несколько голых женщин. Ага, групповуха! Собственно, это не его дело, хотят, так пусть устраивают групповуху.
  Наталья! Вот в чём дело, его Наталья. И групповуха. Он ничего не понимал и ни о чём думать не мог. Говорили же ему, кто она на самом деле, а он только смеялся. Досмеял-ся..В нём росла злоба, просто раздувалась, заполняла всего. И вырвалась наружу в необ-ходимости разрушить что-то. Что угодно. Схватил кирпич и запустил в окно, не попал, потому что на кирпичном бое подвернулась нога. Схватил другой и услышал: “Эй, а ты чего бросаешься тут, кто такой?”
  Неподалёку стоял охранник с собакой. Поводок намотан на руку, карабин висит на плече. Появился, сука, из этих же, небось! Кирпич полетел в охранника, охранник увер-нулся, пытаясь одновременно снять с плеча карабин.
  Собака с рычанием рвалась к парню, мешала передернуть затвор. А парень бросил следующий кирпич и попал в голову собаке, потому что она не смогла увернуться: её за поводок тянул к себе охранник, пытаясь прижать карабин к плечу для выстрела. И ког-да собака упала на землю, он смог выстрелить. В воздух, предупредительным. Передёр-нул затвор, а в него летел кирпич, от которого охранник не увернулся.
  Кирпич попал в плечо, поэтому прицельного выстрела не получилось, ствол дёрнулся и пуля вошла парню в грудь, в середину. Он наклонился всё-таки за очередным кирпи-чом, выпрямился, замахнуться и бросить уже не смог. Охранник вкатил в него вторую пулю, он упал.
  Следователю он ничего не смог объяснить, потому что иначе пришлось бы про групп-повуху рассказать, а это такой стыд, не дай - не приведи. Получалось, он просто напал на охранника, ранил собаку. А почему?
  Следователь был дотошный, ходил – ходил у этого окна, увидел стёклышки, посмот-рел в стёклышки снаружи, пошёл посмотреть изнутри. Ну и стукнуло ему, что, может быть, в этом дело, что-то не то увидел Пашка. Что-то, связанное с мужским – женским душем. Он взял выкопировку плана цеха и сунул его Пашке: что, мол, ты там увидел? Ведь ты там был, когда дневная смена закончилась, а зачем? Ждал кого, чего ошивался в таком неинтересном месте? Говорят, ты пытался в цех войти. К кому?
  Пашка жался, не хотелось говорить, а тут Наталья к нему рвётся. В дверь палаты во-шла и к нему. Следователь её гонит, а она к Пашке. Тот отвернулся к стенке и говорит: “Вали отсюда, я всё видел и всё знаю. Хватит, поигрались. Ищи другого дурака.” Она такого не ожидала, не понимала, в чём дело, стоит, как пристукнутая. То ли уходить, то ли не уходить. Так а в чём дело?
  Следователь понял, что она сейчас всё же уйдёт, и говорит: “Постой за дверью, мне надо с тобой поговорить.” О чём говорить, она же знает только то, что слышала: Пашка ни с того, ни с сего напал на охранника, покалечил собаку, охранник влепил в него две пули. Состояние тяжёлое, к нему не пускали долго. Вышла, стоит за дверью.
  Следователь к Пашке: это к ней ты приходил, что ты там видел, где ты мог её видеть, если по времени судя, она была в душе вместе со своей сменой? И суёт ему в нос план цеха. Вот окно, разделённое перегородкой напополам, вот мужской душ, а вот через стенку - женский. Что ты там мог видеть, кроме голых людей, идущих мыться после смены?
  Да, оно, конечно… Пашка понял всё сразу, только вот через дурость ему светит статья со сроком. Кирпичами-то он в охранника швырялся, собаку пришиб, а она уж ни при чём. И Наталью ни за что обидел. Ну и чего теперь скрывать, никакой групповухи не было, а была его собственная дурость. И что охраннику, говорят, премию за него отва-лили, так и правильно, таких стрелять надо, чтобы потомства не оставляли.
  Следователь такого ещё не встречал, он только и сказал: “Ну и ну!” Вышел из палаты, кратко рассказал Наталье, почему Пашка её прогнал.
.  Перегородку в том злосчастном окне вывели наружу. Над Пашкой пытались смеяться, но у него оказался чересчур крепкий кулак.
  Ну, собственно и всё.