Пришить пуговицу

  Всё вроде было нормально. После ночных стрельб чистили оружие, как всегда, ого-лясь по пояс, чтоб не обляпаться маслом. Потом помыться, одеться и в столовку. Ну и выскочил из ружкомнаты по-быстрому, а то наберётся толпа у раковин, на повороте чуть не сшиб старшину. Не книксен же перед ним делать, ну! “Виноват, товарищ стар-шина!” - и хотел бежать, но нет! Остановил. Мораль читать, сыпать своими афоризма-ми.
  “Куда бегом? Команды в атаку не было. Старшина роты идёт, а солдат без головы ле-тит. А здесь армия, а не институт, здесь всегда думать надо. Смотреть надо по сторо-нам.” И понесло его. Мы знали наизусть все его афоризмы.  “Некоторые солдаты чистят обувь в сапогах, в то время как чистить их надо утром на свежую голову.”- “Пол нате-реть, что дом построить: вот тебе кусок, а вот тебе кусок, а вот тебе плинтус – и до обе-да хрен сделаешь.” – “Служить надо не хорошо, служить надо не плохо, а служить надо как по Уставу.” – “Танкист должен выглядеть так, чтобы как баба увидала, сразу поду-мала: этому я дам.” И так далее и без конца. Чтоб тебе, макарон!
  Во, команда к построению, а я не умылся. Конечно, старшина момента не упустил: что же это, не помывшись, в строй? Бегом к раковине, по лицу и рукам водой, - и за гимнас-тёрку. Пуговица от воротника отлетела, щёлк по полу. Пришить не успеть, вдруг не за-метит. Ага, щас!
  Он только рот раскрыл: “Рота…” –и увидал, макарон.
  “Застегнись.”- спокойно так. “Пуговица оторвалась, товарищ старшина.” Он настой-чивее, уже по Уставу: “Застегнитесь, товарищ солдат!” Показываю пуговицу: “Только что оторвалась, товарищ старшина. “Вы слышали, что я вам приказываю застегнуться, товарищ солдат! Немедленно застегнитесь!” Ну, макарон! Пуговица – вот она, как застегнуться? А он уже землю роет копытами. Уже голосит: “Выйти из строя!” Вышел. “Застегнитесь, товарищ солдат!”
  Я уже допёр, что надо было попросить разрешения пришить пуговицу. Теперь поздно, остаётся только долдонить, что она оторвалась. А у него сейчас клапан сорвёт: как же, приказание не выполняют! Во, макарон!
  Рота стоит под окном штаба части, на вопли старшины вышел дежурный. Наверно, ему забавно было этот концерт смотреть. Он бы, наверно, позабавлялся, но в столовую надо приходить по расписанию. Подошёл: “Погодите, старшина. - и ко мне, - Пришить пуговицу, три минуты. Время!”
  Галопом в казарму, там меня встречает Женька с заострённой спичкой. Протыкает воротник, вдевает ушко пуговицы, опять протыкает воротник. Всё! Галопом назад. “Товарищ капитан, Ваше приказание выполнено! Разрешите встать в строй.” Капитан разрешает. Старшина командует, и рота под командой старшего сержанта Сирадзе идёт в столовую.
  Я знаю, что он ещё не раз напомнит мне эту пуговицу. Причин много. Отсутствие на-ходчивости, неспособность быстро ориентироваться, невыполнение приказания стар-шего по званию, тупое упрямство, неспособность признавать свои ошибки и тэдэ.
Да и плевать, дембель неизбежен.

    Солдаты, баба!

  К тому времени мы уже втянулись в солдатскую жизнь, высохли, стали походить на гончих и начали поглядывать в сторону юбок. Старшина вдалбливал нам, что самое страшное на свете - это баба, потому что страшнее ничего нет. Она мешает служить, вот в чём дело. Ты на неё смотришь, отвлекаешься от несения службы, а ей только это и надо. Чтоб ты на неё смотрел, руки к ней тянул, а не нёс службу. Вот отслужишь, же-нишься, тогда другое дело, хоть ложкой ешь. Ты её построишь, она будет у тебя ходить строевым шагом, а не отвлекать.
  Окно казармы было на втором этаже, через забор видны были кустики и слышны сло-ва типа “ой, что ты делаешь”, “ой, не надо” или “не торопись”, всякие сопения, стоны и прочее. Когда окно открыто, заснуть невозможно, а днём вся рота квёлая. И так изо дня в день.
Ну, и загнали нас в лес. Не в летний лагерь, а в лес. В порядке эксперимента.
  Офицеры сменялись через неделю, им надо с жёнами побыть, естественно. А у нас все развлечения – кинофильм “Чапаев”.(откровенно говоря, за службу просмотрел его то ли тридцать семь раз, то ли тридцать шесть, точно не помню) И спортплощадка.
  Недели через две, где-то, приехала на мотоцикле молодая жена взводного. Соскучи-лась.
  Она сняла куртку, стащила с головы шлём, махнула головой, чтобы освободить воло-сы, тоненькая кофточка на груди обтянула бюст. Она провела руками по бёдрам, по-правляя обтягивающие брючки. Меня аж заколотило всего. Смотрю, парни стоят с оду-релым видом. А тут какой-то идиот чуть не заорал: “Солдаты, баба!”
  Всё, трындец! Молодые здоровые парни, больше года не видели живой женщины, уж не говоря о чём-то другом, мигом собрались вокруг. Не считать же женщиной чапаев-скую Анку-пулемётчицу. Мы стояли и пялились на неё, пока не подошёл её муж: “Разойтись по местам!” Ну да, как же! Только ротный разогнал нас, да и то…
  Все разговоры - только о женщинах, как ни крути, почти всю ночь. Весь день еле ноги таскали. Как сказал врач, эмоциональный шок на сексуальной почве.
  Ещё через неделю по какому-то недоразумению нам показали “Утраченные грёзы”. Джина Лоллобриджида – это вам не Анка-пулемётчица, не тот, как говорится, секс-эп-пил. Да и сцена изнасилования, к тому же… Короче, рота выпала из учебного графика на три дня.
  Говорят, этот фильм показали в дивизионном клубе. Дивизия лишилась боеспособнос-ти на те же три дня. Начальнику политотдела был учинён втык. За недосмотр. А нас ре-шили на недельку свозить в город, поводить к шефочкам, сводить в кинотеатр. Для раз-рядки. На недельку, а потом опять в лес.
  И вот, помню, на привокзальной площади мы выгрузились из машин, построились, и под командой ротного пошли в военгородок. Утро было, часов около пяти. Мы должны были пройти по городу, пока люди спят. Только я не понимаю, почему нас выгрузили у вокзала. Может, чтобы мы слегка адаптировались. Не знаю.
  Прошли мы буквально несколько шагов, как кто-то довольно громко сказал: “Солда-ты, баба!” И всё. Строй мгновенно рассыпался, все стали смотреть, где же она.
  Нас вернули в лес в тот же день. А ещё через пару дней перевезли в летний лагерь, как всех.
  Эксперимент с треском провалился.