Фокич проснулся с гудящей после вчерашнего вечера головой. В последнее время он почти перестал пить до выхода на работу, но все же иногда срывался - вечером перед сменой доставал трехлитровую банку самогонки и жадно пил ее из стакана, закусывая погаными консервами вроде бычков в томате или хлебом, щедро обляпанным баклажанной икрой.
Ф. подошел к загаженному мухами окну, припоминая, что где-то за шторой была спрятана бутылка пива. Его жена, постоянно пилившая его по поводу выпивки, время от времени прятала алкоголь, и особенно - заначенное на опохмел. Но на этот раз бутылка  стояла на месте, и даже была не совсем теплой - из щелей в раме дуло холодом поздней осени, так что нагреться за ночь пиво не успело. Жадно глотая, Ф. подумал - "К черту такую работу, да и пить надо поменьше. Пятьдесят семь лет - возраст немолодой. Хотя как иначе? Пенсии-то нет еще ни хуя, а на такой работе - как не пить?". С такими мыслями он начал переодеваться в рабочую форму, заляпанную какой-то немыслимой липкой грязью. "Блядь, все учит Зинка, как жить, а чтоб постирать - хуй там", подумал он, натягивая старые ботинки армейского образца, привезенные как-то сыном, приехавшим погостить пять лет назад. "Вот дети-то, выросло репье поганое. Хоть приехали бы, старика повидать, черти" - с такими мыслями Ф. вышел на улицу, прячась от хлопьев мокрого снега, сыпавшихся  из свинцового неба.

Идти до железнодорожной станции, где он работал грузчиком, было недолго, но по такой погоде даже в пятиминутной прогулке было мало приятного. По пути ему мучительно, до боли захотелось жрать; впрочем, в холодильнике все равно было уже полгода как шаром покати, и дни, когда на ужин перепадало купленное Зинкой второсортное мясо, привезенное откуда-то из-за границы, казались как будто освещенными светом достатка и благополучия.
Так, угнетенный сосущей пустотой в желудке, Ф. добрался до полустанка, на котором работал последние восемь лет после увольнения с поста сторожа лаборатории за пьянку и разъебанную новую химическую посуду, на коробку с которой, поставленную лаборантом Витькой на самом проходе, Ф. как-то упал, засмотревшись на задницу молоденькой аспирантки Наташи. Витек, впрочем, тоже недолго продержался на своем месте -  однажды он-таки соблазнил недотрогу-аспирантку, и, как это обычно случается, был застигнут руководителем лаборатории, услышавшим слишком громкие и нехарактерные звуки из лаборантской. Витек ушел работать могильщиком, так как его врожденное распиздяйство не позволяло ему работать в месте, где требовалась хоть капля ответственности. Попав в кладбищенские условия, он немедленно поддался искушению зеленого змия и допился до того, что начал по вечерам разговаривать с памятниками. Кончилась же его новая карьера тем, что он зимой по синьке, выйдя поссать, упал в отрытую могилу и сломал ногу и руку, из-за чего так и не сумел выбраться и замерз.
Ф. наконец добрался до станции. Между путей уже стояли его коллеги, греясь у костра, разведенного из обломков деревянных поддонов.
"Что-то долго опять ждем, бля" - пробормотал один из них, потирая руки. И действительно, ни в одном из тупиков не стояло ни одного вагона, и над станцией гнетущая тишина.
Вдруг из снежной крупы выплыл маленький маневровый локомотив. "Блядь, только не маленьких снова, пожалуйста, ну пожалуйс...", - мысли Ф. были оборваны криком машиниста - "Поехали, мужики, шевелитесь, побыстрее надо!". В том, что опять привезли маленьких, сомнений не оставалось.

Минут через десять Ф. сотоварищи спрыгнули с локомотива и пошли в сторону полувагона, одиноко стоящего в тупике. Ощущался тот самый, знакомый мерзковатый запах, при котором у Ф. возникло окончательное понимание того, что отвертеться не выйдет, и да, ему сегодня-таки придется заниматься довольно мерзким делом. Рядом с вагоном возвышалось несколько пологих холмиков, некоторые были повыше, а чуть поодаль была выкопана большая, неправильной формы яма.
"Ну чо, мужики, ебнем немного и за дело?" - сказал косой на левый глаз Серега, доставая из внутреннего кармана бутылку "Столичной". Подавляя отвращение, Ф. жадно сделал несколько глотков, оправдывая это для себя суровой необходимостью. Машинист тепловоза тем временем подвез вагон чуть ближе и уже срывал печать с дверей, открывая его. Из дверей еще раз пахнуло тем самым запахом, и Ф., подумав: "Да пошло оно все", взял вилы и воткнул их в кучу мертвых младенцев, нагруженных в вагон до уровня середины бедра.
Работа шла мерзко - пахло не только сладковатой падалью, но и околоплодными водами и еще чем-то непонятным, но ощутимым.
Часа через полтора Ф. решил устроить перекур. Снимая очередные трупики с вил, Ф. почувствовал, что один из них не совсем остыл. "Ебанешься с такой работой", - подумал было Ф., но из проколотой ступни младенца действительно живо стекала кровь. Ф. вспомнил что-то из навыков, полученных еще в школе на уроке начальной военной подготовки, и попытался нащупать пульс. Под его пальцами как будто пульсировала ниточка - вне сомнений, младенец был еще жив. Сняв его с вил, Ф. зажал рану с обеих сторон пальцами и побежал домой, не сказав никому из бригады ни слова.

"Бля, быстрей бы, быстрей, а то на руках сдохнет", думал он, задыхаясь, уже на подходах к дому. Пульс все еще прощупывался, но стал уже ощутимо реже. Забежав в квартиру, Ф открыл ногой дверь в гостиную, где сидела в просиженном кресле жена и крикнул: "Смотри, коза старая, что принес!", и побежал на кухню, где положил принесенного ребенка на стол, подстелив клеенку. Ф. вытащил из ящика кухонный нож и полоснул младенчика по горлу.
-"Зинк, наконец-то парного мясца пожрем, тащи кастрюлю или что у тебя там. Только поживей!".
-"Мудила ты картонная! Тазик бы взял, а то опять всю кухню кровищей заляпал, ирод!"- ответила Зинка, наливая масло в сковородку.