1.

    Второй класс школы. Вася Киселёв ел на ИЗО пластилин и смеялся над всеми полным ртом. Саша Смирнов стриг на себе волосы, а когда достригся догола, то рисково избавился от ресниц.
    Лучшим слыл Толя Краснов. Он ничего не делал. Не писал, не рисовал. Тетрадки у него были пустые. Пластилина полная коробка.
    При этом у доски он решал примеры на твёрдую четвёрку, читал, почти как взрослый, и не обижался на «дурака». Ему хватило первого класса, чтобы науки дальше сами развивались в его странной головке.
На педсоветах фамилия Краснов стала нарицательной. «Хуже Краснова» означало «пора в интернат».
    Самого его перевести не могли, потому что вреда он приносил не больше, чем пустая парта, а террор двойками считался непедагогичным.
    У Краснова имелись заботы насущнее школьных. У бабки в терраске он взял две тяжёлые, на досках, иконы, и смастерил из них бронежилет, прилепив «моментом» ремни. Потом изготовил грузное ожерелье, нанизав на нить полсотни чесночных зубчиков. В заключение он выстругал недетский осиновый колышек.
    Обзаведясь амуницией и оружием, Краснов стал думать, с кем бороться. То, что враг должен быть исчадьем ада, а не каким-нибудь Васей Пластилином, он разумел, но и всё.
    Зло существовало, Краснов знал. Иначе, почему его родная сестра, приезжая на выходные из института, падает в обмороки? Почему мать грустная, а если радуется, то только когда купит буханку чёрного хлеба? Почему отец дома, а не на работе, как раньше? Кто-то злой мешал им жить сыто и весело. Оставалось найти.
    После школы Краснов одевал под пуховик иконописный жилет, водружал на шею чесночное ожерелье, совал за ремень кол и шёл искать зло вокруг дома.
    Круг за кругом он обходил родную пятиэтажку и всматривался в каждого. Подозрительные, конечно, попадались, но не настолько, чтобы карать без суда и следствия. Пьяные вообще не шли в счёт, иначе бы кол об них затупился, как карандаш.
    - Что ты ходишь? – выказало себя однажды зло. – Тебе по башке настучать?
    Краснов обернулся. У последнего подъезда курили и смеялись трое парней.
    - Ты дурак? – сказал один с большой головой, похожей на молот. – Надоел ходить.
    Краснов давно сочинил речь карателя и сейчас попытался выговорить её:
    - Ты то зло, которое крадёт счастье…
    - Пошёл отсюда! – не дослушал его парень.
    Краснов покорно продолжил путь. За домом он остановился, чувствуя, как ему горячо от собственного пота. Кипяток лился даже по вискам.
    Под ногами лежали камни.
    Парень с большой головой сидел на лавочке и удивлённо смотрел на то, как детская ручка, держащая камень, взмахивает перед ним, а во лбу  у него раздаётся отчётливый стук. Ещё время он моргал одним глазом, в который набегала резвая кровь.
    Так и моргая глазом, парень долго и муторно бил Краснова кулаками по лицу, а Краснов стоял на ногах и сносил удары подобно Мохаммеду Али, не напрягая шею. Только смешно кувыркалась головка.
    Наконец парень устал и вытер рукавом со лба благородные пот и кровь.
    - Тебе чего надо-то? – задыхаясь, спросил он Краснова.
     - Смерти твоей! – зарычал Краснов.
    Один, второй, … пятый полетели в лицо парню камни. Тот бежал на Краснова, а Краснов отскакивал и из карманов пуховика хватал новые и новые снаряды.
    Друзья парня стояли опешившие, глупо улыбаясь.
    Краснов бросил последний камень и двинулся в рукопашную. Он по-матросски рванул на груди пуховик, а парень, увидев лик Христа и чесночное ожерелье, отступил.
    - Псих! – взвизгнул парень.
Появился кол, и уже попятились двое невольных секундантов.
- Пошли отсюда! – крикнул один. – Может, этот пацан заразный!
    Взяв кол в зубы, Краснов стал поддевать ладонями осеннюю грязь и швырять злу в спины.
    Домой он бежал уверенный, что там уже настало счастье. Интересно было увидеть, какое оно. Увидеть и нахвастать: это всё я!
    Он вбежал в квартиру и крикнул:
    - Мам!
    - Она должна была ответить: «А у нас счастье!». Но ответила:
    - Наконец-то! Иди, поешь, я сочень испекла.
    Не снимая святых облачений, Краснов прошагал на кухню.
    - Как дела? – бодро спросил он.
    Дальше Краснов не успевал спрашивать и отвечать. Как маленького, мать бросилась раздевать его, мыть и причитать над ним:
    - Ну дурак! Ну и дурак! Молния с мясом выдрана! В чём завтра в школу-то пойдёшь? Где мы ещё тебе одёжку найдём? Отец без работы. У меня полгода зарплаты нет. Ну и дурак! А я думаю, что это чеснока меньше стало!
    Краснов жмурил глаза. Они мокли и заплывали синяками.

2.

    - На Новый Год приходи к нам! Слышишь? – сказала сестра, накладывая щи, и добро-добро улыбаясь.
    - Ладно, - сказал Краснов, разглядывая улыбку.
    - От себя ничего не придумывай! Мы уже начали закупаться.
    - Почему это? Я на работу устроился. До праздников аванс получу.
    - Ну! Куда? – сестра улыбнулась на этот раз правдиво.
    - Водителем в администрацию.
    - Ух ты, молодец! И кого возишь?
    - Всяких. Сегодня начальника отдела культуры возил. Завтра депутата Асафьева повезу.
    - Здорово!
- Да. Только дерьма там приходиться видеть. Гомосек на гомосеке. Тот же Асафьев, предупредили, до маленьких мальчиков охоч.
- Что поделаешь, - вздохнула сестра. – Везде так. Тебе б, конечно, заводы строить с твоей-то головой. Но и эта работа хорошая, хоть на ноги встанешь. Давай я одну бутылку шампанского открою!
    - Не-не! Завтра ехать. Не буду.
    Одеваясь, Краснов достал из кармана куртки красного будёновца на коне.
    - На, отдай племяшке, когда проснётся, - Краснов протянул будёновца сестре. – Сегодня у родителей был, в своих детских игрушках покопался.
    - У родителей? – сестра потемнела. - Как они?
    - Как… обычно, как.  Одни игрушки в доме и остались.
    - Давно не была. Видеть их больше не могу.
    Сестра зачем-то понюхала пластмассового будёновца и пробурчала:
    - Надо с хозяйственным мылом вымыть.

    Краснов шёл к своей 47-й комнате, а у 43-й у него дрогнуло сердечко.
    Чего боялся и желал, то и случилось. Из 43-й появилась Аня.
    - О! Привет! – сверкнула Аня белыми зубками так, что в коридоре, кажется, прибавилось света. – Как дела? Приходи к нам сегодня на блины!
    Она не дала ему даже поздороваться, осыпая вопросами и предложениями, на которые сама ни разу не дожидалась ответа. Что на улице, холодно? Что не видно тебя? Придёшь к нам на Новый Год?
    Краснов по-привычке пропускал её щебет, а о чём беспокоился, так это как лишний раз скосить глаза на её обутые в сланцы ноги с розовым педикюром.
Внизу начинало безобразно щекотать.
    - С кем ты трещишь? – высунул голову муж Ани, Вася Пластилин. – Здорово, Толик! Мне с Питера канистру коньяка привезли. Жду тебя!
    - Не могу, - ответил окосевший Краснов. – На работу завтра.
    - Правда? Куда?..

    Краснов налил чая, сел за стол и положил перед собой газетный свёрток, принесённый от родителей.
    Он пил чай и думал, что счастье обязательно настанет. Там будет и собственная женщина с розовым педикюром, и подарки племяннику, и спокойные, трезвые родители. Счастью быть!
    Он развернул газету. В ней лежал осиновый кол. Как раз на фотографии депутата Асафьева, человека с большой головой, похожей на молот.