Начало тут:
http://udaff.com/read/creo/114451/
http://udaff.com/read/creo/114512/
http://udaff.com/read/creo/114628/
http://udaff.com/read/creo/114910/
http://udaff.com/read/creo/115307/
http://udaff.com/read/creo/115640/
http://udaff.com/read/creo/116162/
http://udaff.com/read/creo/116391/

    Полицейских-героев любят все. Бросающий последний здоровый зуб на алтарь спасения всякого беспомощного лошья в подъездах, авианосцах и застрявших лифтах, патологически честный, но критически ебанутый полицмен воспет американским кинематографом до такой степени, что католическая церковь хотела канонизировать «крепкого орешка». И поставить у райских врат, вместо придирчивого и нудного Пети, крутить ключами на тренчике от пистолетной кобуры и отгонять ссаными тряпками всяких негодяев, лезущих без очереди. Ибо только очень святой за одну зарплату будет так неистово корячиться, цинично попирать законы физики и правила дорожного движения, между делом стреляя в живых преступников и случайных прохожих. И потом героя не тягают годами по прокуратурам и следственным экспериментам, не кричат: «Покажи, как ты стрелял, подлец! Отсюда вынесли семьсот человек!», а увозят укрытого клетчатым пледом на машине с мигалкой, дают кофе в пластиковом стаканчике и медаль. Герой залит мутной всеобщей любовью, потому как воплотил несбыточную народную мечту – перебил всех виноватых и теперь на свободе будет беззаботно поебывать спасенную по ходу пьесы сисястую тёлку, позвякивая медалью.

    Но с недавнего времени светлый и чистый образ полицейского потускнел. В символ неподкупной пизданутости кинули гавном. А точнее – президентским ребрендингом. В ряды героев автоматически затесалась всё ментовское поголовье большой страны. Полицейскими стал и маленький сутулый поросенок-участковый, гоняющий незаконных старушек с семечками, и хряк-дежурный по медвытрезвителю, потрошащий карманы клиентуры, и просто свинья – начальник РОВД, собирающий желуди-ништяки с потерпевших, преступников и оперов-подсвинков. Даже главный боров страны, министр внутренних дел, сидящий с ногами в казенном корыте с нажористыми помоями, и тот внезапно ополицеился. 

Только один сотрудник оренбургского управления по борьбе с незаконным оборотом наркотиков стал полицейским заслуженно. В отличие от своих  коррупционно-благоразумных коллег, майор Иван Борисович Дыба действительно отличался неподкупностью до идиотизма. Его ненавидели даже потерпевшие. С первых шагов на поприще охраны правопорядка Ваня обзавелся двумя партийными кличками, данными ему оторопевшими сослуживцами, – «И.Б. Анько» и «Буратина».

Внебрачный сын одного святого, Ваня, с детства искал справедливость. Но ему не везло: справедливости не было нигде. Учась еще в школе, он увидел, как одноногий трудовик выпиливает себе новый резной протез из ножки от пианино в актовом зале, и сообщил об этом завучу. Но вместо благодарности, огреб полную жопу болючих подсрачников деревянной ногой от мстительного ветерана труда, оказавшимся родственником кого-то из руководства. Весь трудовой путь Дыбы в милиции был борьбой невезения с несправедливостью. Он постоянно ловил тех, кого не надо. Помогал, кому нельзя, отпускал тех, кто не заплатил. И сыпались тумаки, как из рога изобилия, на Ибанько Буратиновича от коллег и начальства.

Дыба отвечал коллегам и непосредственному начальству перманентными пьянками на рабочем месте. И ладно бы просто пил, это многих славный путь. Но Дыба взял себе моду в процессе возлияний прилюдно вербовать агентуру из числа водворенных в «обезьянник» бомжих, с последующим скреплением договора о негласном сотрудничестве аццкой еблей прямо на секретных документах. Иван Борисович красиво раскладывал важные бумаги в качестве простыней на массивном дубовом столе с полустёртым временем штампом «МГБ СССР. 1952 г. Инв. №786354» и неистово скреплялся.

Сослуживцы крошили с досады зубы на помятые, а в особо тяжелых случаях сильно обоссанные бумажки с грифом «Секретно. Экз. единственный», начальство зачеркивало в календаре дни, оставшиеся Дыбе до пенсии, но увольнять незадачливого майора не спешили – сын начальника отдела заканчивал юрфак, поэтому вакантное место следовало беречь. Ничего не подозревающий о причинах такого попустительства Дыба охуел от безнаказанности настолько, что пьяным уснул на газоне перед областным УВД в обнимку с одной из сквиртующих бомжих. Но и тут повезло – коллеги успели его унести, разоружить и жестоко отпиздить за углом, до того, как начальник вышел на обед. Озабоченный переломанными ребрами, Иван Борисович на время прекратил бухать и возмечтал о серьезном, громком и беспроигрышном деле, способном принести ему подполковничъи погоны. И сидящий перед ним Кукла Геннадий виделся его трезвому оку главным фигурантом этого дела. 

    – Вы имеете право хранить молчание. Все, что вы скажете, может быть использовано против вас в суде, – на этом вежливый полицейский кончился:  –  Фамилия, имя, отчество, сука! – дико рявкнул Дыба, листая паспорт задержанного, и Кукла Геннадий немного перетрухнул:
  – Турдыниязов Фрегат Мухтарович. Точнее – Корвет. Да, Корвет. Вильгельмовичи мы, – Кукла в который уже раз помянул всуе оставшегося в Одессе Васю Хобота, стараниями которого он обзавелся такими зубодробительно-нечитаемыми паспортными данными. Единственное достоинство новых документов было в том, что их настоящий хозяин не числился в розыске за отрезание половых органов сотруднику правоохранительных органов, а спокойно себе лепил куличики в песочнице Одесского дурдома №2 имени доктора Зойдберга.
  – Следствие располагает данными, что вы пиздите, как Незнайка в Солнечном городе, – майор, постукивая по ладони паспортом, слепил классическую паузу по Станиславскому:   
    –  Кукля  Артур Богданович, цыганский барон, проживаете по адресу Розы Люксембург 42, в городе Оренбурге, род занятий – продажа наркотиков со склада.

Услышав свою настоящую фамилию, Кукла Геннадий от ужаса припустил было жидким в штаны, но тут же смикитил, что цыганским бароном он не был даже в подростковых поллюционных снах. Гордо выпрямившись на расшатанном стуле, он крепко сжал полужопия, не позволяя себе спугнуть ужас в штаны, и сделал удивленно-брезгливое лицо, будто только что съел живого почтового голубя: 
  – Артур и корвет – это сильно разные вещи, гражданин начальник. Вы меня с каким-то Артуриком  невнятным перепутали.
  – Ага, разные. Ты мне еще сейчас парить будешь, что у тебя в пакете чай зеленый, и что статуи львов возле твоего дома не с крыльца Центральной районной больницы спижженые.

    У Куклы Геннадия действительно были львы, украденные сорок лет назад из больницы, но не из Центральной районной, а из Областной детской клинической, к тому же львы были плюшевые. Пока уличенный в краже животных морщил лоб, вспоминая, кому он сбыл мешок затасканных детских игрушек, в соседнем кабинете коллега майора Дыбы молниеносно и профессионально закончил допрос Ромы Ухозада:

  – Документы! Так… Задависвечка Леопольд Сергеевич… Лёпа, а что это портрет дорогого товарища Бенджамина Франклина у вас в паспорте делает в количестве пяти штук?
  – Товарищ капитан, там же только два портрета было моих, остальные, наверное, вы по ошибке положили…
  – Точно два было? Может быть, один твой, а я четыре положил? По ошибке?
  – Да, да, да, товарищ капитан! Ну, ошибся, с кем не бывает?
  – Свободен, давай-ка пропуск подпишу.

    Меж тем, в кабинет Дыбы зашел сутулый очкастый капитан в накинутом поверх форменного кителя местами белом халате, держа в руках огромную кружку свежезаваренного ароматного чая.
  – Разрешите, Иван Борисович?
  – Вы, криминалисты, вообще охуели в атаке! Я вам два часа назад направил на исследование полтора килограмма растительной массы! А вы чаи гоняете, вместо того чтобы законность и правопорядок охранять у себя в лаборатории! Я напишу рапорт начальнику управления! – нисколько не стесняясь Куклы Геннадия, завизжал Дыба, брызгая слюной на каждом восклицательном знаке. – Заключение когда будет готово?
  – Оно готово, Иван Борисович, – эксперт сунул под нос Дыбе кружку с чаем. – В исследуемом веществе содержится различные полифенольные соединения танина, эфирные масла, кофеин, теофиллин, глютелины, альбумины и дохуя еще чего.
  – На уголовную ответственность всей этой хуйни хватит? – ошарашено спросил майор.
  – Это чай, Иван Борисович, – устало вздохнул эксперт. – Угощайтесь, я всё равно эту кружку выкидывать собирался: тяжелая очень, руки устают.
  – Зелёный? На минералке? А с каких это хуёв наш наркобарон по ночам чай килограммами таскает?
  – Иван Борисович, а вот это самое интересное, – сунув Дыбе кружку, эксперт начал трясти перед лицом майора какими-то бумагами. – Наш задержанный не Артур Богданович Кукля, а совсем наоборот. Вот дактокарта, пальчики нашего клиента с артуровскими не совпадают, а я лично в прошлом году ему пальчики откатывал, ну, помните, когда в его «Жигуаре» восемьсот граммов стирального порошка «Дося» нашли?

Эксперт густо покраснел от негодования, вспомнив, как начальник управления отлистал ему всего с десяток стодолларовых купюр из пачки банкнот величиной с силикатный кирпич, а потом порылся в карманах форменных брюк с красными лампасами и добавил сорок шесть рублей мелочью на покупку стирального порошка. А уж про знаменитую машину барона Артура знали не только менты – ее знал весь город. Ибо владелец слыл личностью противоречивой, одновременно питая слабость к вещам несовместимым – к британской роскоши и отечественному автопрому. В припадке слабости он и скрестил «Жигули» копейку с Ягуаром ХJ. От англичанина взяли главную запчасть – блестящего хищника в прыжке. Остальные малосущественные детальки остались жигулевскими, кроме торчащей из капота позолоченной телескопической оглобли китайского производства. К оглобле экономящий на бензине барон нередко привязывал дрессированных медведей, которые обильно срали на асфальт, помечая маршрут «Жигуара», и, закусив удила, доводили до нервных припадков инспекторов ДПС. Вместо заднего стекла, висело роскошное махровое полотенце с тиграми. Оно красиво развевалось на ветру, что, в комплексе с оглоблей, придавало машине сходство с настоящей кибиткой. В «Жигуаре» не было основного недостатка Ягуара – ограничения максимальной скорости  электроникой на отметке в 250 км/час, по той простой причине, что не было ни отметки, ни электроники. И хотя такую скорость патриарх автомобилестроения мог развить, только случайно зацепившись фаркопом за самолет, барон гордился им, потому как машина была полностью бронированной, включая махровое полотенце.

Тут у барона конкурентов не было – единственный соперник на ниве бронирования самодвижущихся корыт по классу В-7, местный вор в законе Трофим Анатольевич Капуччини по кличке Трофим, несколько лет назад отдал богу душу, поскользнувшись на обледенелых ступеньках ресторана «Скарабей». Обычно никто не умирает просто так, от скользких ступенек, но когда они помогают встретиться  виску и железяке, такое случается. Двутавр стальной горячекатаный, в виде переднего бампера на трофимовском ГАЗ-3102, проделал в голове авторитета неизящную и несовместимую с жизнью дырку с одного удара. Преемник смотрящего сдал угловато-стремную «Волгу» в металлолом и на вырученные деньги купил себе неброский Х-6. А ресторан скоропостижно сгорел от неосторожного обращения с дворником, который случайно заперся в холодильнике и связал себе руки скотчем за спиной в наказание за не посыпанные песком ступеньки. Как установило следствие, запаниковавший в закрытом пространстве дворник пытался разжечь костер методом трения собственного тела о стенки морозильной камеры и в результате поджог на себе свитер из верблюжьей шерсти, что привело к возгоранию всего здания. Эти подробности из жизни сильных города сего Кукла узнал от майора Дыбы, который сопровождал ошибочно задержанного к выходу из управления, поминутно извиняясь от имени органов внутренних дел и награждая пинками под жопу от себя лично.

Оказавшись на воле, Кукла глубоко вдохнул загазованный оренбургский воздух,  прикурил сигарету и, оглядевшись по сторонам, узрел унылую фигуру Рому Ухозада, который терпеливо ждал освобождения своего старшего компаньона.
  – Дядя Гена, а мы сейчас куда, в гостиницу? Я есть хочууууу! – заныл Рома, мелко тряся  головой.
  – В гостиницу, подельничек, мы всегда успеем. Деньги есть, чего не жить? Только вот хочется мне сперва в глаза тому кренделю посмотреть, из-за которого меня мордой по асфальту возили. Фамилия подозрительно похожа на мою…

Расспросив прохожих, подельники вышли на улицу Розы Люксембург. Уже на подходе к искомому адресу Кукла Геннадий услышал обращенный к нему оклик:
  – Артур Богданович, здравствуйте! – премилая девушка, лет двадцати пяти, так искренне и открыто улыбалась невзрачному алкашу, что тому впервые за последний год захотелось простого человеческого тепла в виде разнузданной ебли. – Меня Александра зовут. Я соседка ваша. Видела фотографию в газете, и мне о вас так много рассказывали, что я даже заочно влюбилась в вас немножечко, хи-хи-хи.   
 
На самом деле, Александра Сергеевна Достоевская одухотворенно любила только деньги. Деньги не спешили отвечать взаимностью учительнице русского языка и литературы: они обходили десятой дорогой сотрудников бюджетных организаций. Но Сашенька обожала их несмотря ни на что: грязных, помятых, мелких, потрепанных жизнью – любых. Она пылала платонической любовью к недосягаемым дензнакам крупного достоинства. Более приземленное, сладострастное чувство посещало её при встречах и расставаниях с обычными купюрами номиналом до тысячи рублей. К мелочи Александра Сергеевна относилась тепло, и можно сказать, по супружески – их встречи носили регулярный характер. И конечно, не чаяла она души в зарубежных представителях бумажного счастья.

Школьников она тоже любила, но гораздо меньше мелочи. Исключительно из любви, Достоевская давала пятиклассникам диктанты, надерганные из Набокова, на которых сыпался даже самый злостный отличник Гога Гдедушкин, сдавала на макулатуру новые тетради с сочинениями и школьные парты на металлолом. Повинуясь слепому чувству, она создавала разнообразные кружки, общества с ограниченной ответственностью и ветеринарные курсы имени доктора Ватсона. Но все ее начинания заканчивались плохо. Её ловили с партами на горбу и подмышками, полными тетрадей. Никто не хотел записываться в кружок помощи вымирающим японским канарейкам и в общество светлой памяти физрука. Японских канареек дети в глаза не видели, а физрук к тому времени еще не умер. Она получала выговоры за отклонения от школьной программы, но не унывала – бойко пиздила все, что попадало под  руку. Под руку обычно попадали чужие учебники, мобильные телефоны и сменка.       

Чтобы хоть как-то разжечь ответное чувство, она устроилась психологом на полставки в специнтернат №1 и создала там благотворительный фонд «Дауны за здравый смысл» и «ДЦП не болезнь, а способ передвижения». Но счета пустовали, и любить там было нечего. Тогда Александра Сергеевна стала выносить с продленки железные кровати по частям, пряча их под одеждой, и сдавать на металлолом. И какой-нибудь интернатовский завсегдатай долго не мог понять, почему у его кровати сначала пропадают ножки, потом спинка, а через пару дней он и вовсе спит на голом полу. Её поймал бдительный, внезапно проснувшийся сторож, когда она, обнаглев под покровом ночи, перла двухъярусную кровать на себе через хоздвор. Старый извращенец пытался выебать и отпустить грабительницу, но у него не встал, и он сдал её ментам. Александра порешала вопрос натурой, вернулась на работу, но затаилась и сменила тактику.

Она решила воспользоваться сезонным гололедом и обильными снегопадами, кидаясь под колеса автомобилей. Первое же дело принесло отчаянной девице тридцать тысяч рублей, сотрясение мозга и пару сломанных ребер. Бросившись за легким заработком на проезжую часть во второй раз, она потерпела сокрушительное фиаско. Её сбил экипаж ДПС, оформлявший первое ДТП с ее участием. Со словами «хуясе ты спортсменка» гаишники участливо пнули распростертую на проезжей части потерпевшую по едва сросшимся ребрам и вместо больницы доставили ее в следственный комитет, где следак убедительно потребовал у нее неукоснительного соблюдения правил дорожного движения, просветив заодно о наличии статьи за мошенничество. После чего Александра Сергеевна  решила зарабатывать на собственных абортах, пользуясь удивительной способностью своего организма мгновенно беременеть даже от помахивания мужскими трусами в радиусе ста метров. Оставалось втереться в доверие к обеспеченному трусоносцу, что она и попробовала сделать, увидев местного наркобарона.

Уже привыкший в полиции к обращению «Артур Богданович», Кукла Геннадий сориентировался быстро:
  – Немножечко и заочно, говоришь? Хы! Ну, пошли.
  – Куда?
  – К тебе. Пожрать есть чего? Трудно говорить о любви на голодный желудок. А у меня еще и секретарь некормленый. 
     
Такой шанс Сашенька упускать не стала и решила пойти ва-банк. Но пошла к себе в дом и предложила гостям чечевичный суп, гречневую кашу со шкварками, квашеные помидоры и себя. Рома накинулся на суп, шкварки и помидоры, а Кукла Геннадий на все остальное. «Остальное», ликуя, заманило Куклу Геннадия в сарай под предлогом показа чуда природы – трехглазой, но одноногой курицы, где упало на сено и широко раскинуло ноги. И не просто разбросала копыта абы бы как, а именно эротично. И не сам широкий жест конечностями восхитил Куклу Геннадия до эрекции, а полное отсутствие трусов между ними.

Ебля в сене – занятие больше щекотное, чем приятное, но лжебарон с таким энтузиазмом ринулся в копну, в полете срывая с себя подтяжки, что почти слету вонзил свой видавший виды хуйц в ошибившуюся учительницу. Через три минуты все было кончено. Александра Сергеевна с удовольствием отметила, что сделано это было в неё и весьма обильно.

Голые женщины тоже бывают умны, и Сашенька не сразу заговорила о свадьбе – минут пять она потерпела. Кукла Геннадий противоречить не стал, и в надежде выебать шуструю бабенку еще разок в более удобном месте, заявил, что готов в ЗАГС хоть послезавтра. Саша ни на чем не настаивала, но попросила хотя бы показать их будущий дом. «Говорят, там феерично», – сказала она. Кукла Геннадий цинично повел ее к баронскому особняку, здраво рассудив, что максимальной угрозой его наебавшемуся всласть организму будет грубая нецензурная брань, как известно, не виснущая на воротнике его несвежей рубашки.

Троица подошла к огромным кованым воротам. Кукла Геннадий неуверенно нажал звонок, и ворота тут же открылись. Охранник вытянулся по стойке «смирно». В глубине двора, огороженного двухметровым забором, вольготно раскинулся огромный трехэтажный домина. Все мыслимые архитектурные эффектности и украшения присутствовали в этом доме, причудливо переплетенные и сжатые между собой, словно брикет горохового концентрата, отчего дом барона в народе носил почетный титул «Миллион баксов. Проёбанный, причем бездарно». Крыльцо особняка охраняли два надраенных до блеска бронзовых льва в натуральную величину. Внезапно отворилась позолоченная китайская дверь, и на крыльце появился хозяин.

Кукла Геннадий удивился до ахуения, возведенного в степень бесконечности. На Куклу смотрел он сам, только одетый, как нелепый дурак. В глаза бросилась треуголка с приклеенными буклями и белый волочащийся по земле фрак. Поверх фрака блестела золотая цепь в виде сарделек «Молочные» в натуральную величину, а в волосатой груди запуталась зеленоватая икона, похожая на картину Пабло Пикассо «Женщина в шляпе». Украшали композицию «Наркобарон Мюнхаузен» пышные могучие усы, золотые перстни на пальцах рук, более похожие на кастеты, и браслеты из того же благородного металла, протяженностью от локтя до запястья.

  – Это еще что за конкурс двойников на выезде? – грозно спросил всех сразу владелец иконы от Пикассо. – Кто пустил? Федор? Вывести в поле и расстрелять. Шучу, шучу, – барон подошел ближе и стал внимательно изучать свою потасканную копию. – Ты кто такой?
  – Кукля Геннадий Богданович, – пробормотал забывший о конспирации Кукла. 
  – Как Геннадий?! – ахуела учительница, почуявшая подвох уже при выходе хозяина. – Так ты не Артур? Не барон?
  – Нет, я – сварщик из Одессы, – скромно потупился Геннадий и ковырнул носком испанскую плитку, которой был вымощен баронский двор.
  – Как так?! У меня же овуляция сегодня! Я…я…не знала…Артур Богданович… Я думала он – это вы, и там, на сене, растерялась как-то…О! Меня изнасиловали! – засуетилась Александра Сергеевна.
  – Да не пизди ты, марамойка! Сама без трусов шлендрается, а еще учительница! – Кукла Геннадий захотел даже немножко переебать лгунье лопатой, прислоненной к жопе одного из львов. На крики выебанной с подвохом быстро собиралась толпа. Печального вида молодые люди с огромными клетчатыми сумками модели «мечта оккупанта», набитые мобильниками, наборами ножей и углошлифовальными машинками; пожилые и не очень цыганки в пестрых длиннополых юбках, промышлявшие по рынкам гаданием и кесаревым сечением дамских сумочек; разнокалиберные дети–попрошайки – вся эта шумная толпа, кочевавшая некогда по Бессарабии, а ныне с успехом подвизавшаяся на ниве прямых продаж и воровства, громко обсуждала сходство из вожака с неизвестным типом. Хай стоял, как на токийской бирже.

  – Тихо, бля! – цыганский Наполеон с трудом поднял вверх отягощенную золотым запасом Нигерии длань и шум мгновенно угас: – Собрание акционерного общества «Ромалы и сочувствующие» переносится на завтра, всем разойтись по рабочим местам, капусту рубить!

Двор моментально опустел, по всей видимости, дисциплина в диаспоре поддерживалась бароном железной, а точнее – золотой рукой, чему свидетельствовали многочисленные зазубрины и вмятины на мягком металле перстней-кастетов. Спустившись с крыльца, он, как вокруг статуи, обошел застывшую фигуру Куклы Геннадия, чему-то хмыкнул в свои роскошные усы и распорядился:
    – Фёдор, бабу и пацанёнка постереги покамест, а у нас с этой ксерокопией разговор будет. Дооолгий разговор…Да и скажи ребятам, пусть начинают яму долбить в собачьем вольере, – барон внимательно осмотрел долговязую сутулую фигуру Ухозада: – Метр восемьдесят на семьдесят примерно, и пусть поглубже выкопают.  Забетонируем, если что. А вас, Геннадий Богданович, я попрошу пройти в дом.

    Кукла Геннадий, деревянно перебирая конечностями, поднялся вслед за хозяином на крыльцо. Через полчаса взаимных расспросов, сверки родимых пятен и формы яичек выяснилось, что детдомовец Геннадий и сирота Артур – братья близнецы, разлученные во младенчестве цыганами. По этому поводу барон решил устроить маленькое веселье. Рома Ухозад был освобожден из-под стражи, и, после рекомендаций Куклы Геннадия, угостил барона отменным зельем из старых запасов. Хозяин приказал приказал принести водки с закусью и привести Александру Сергеевну. Через час вся компания в самом веселом расположении духа вывалилась во двор.             

  – Федя! – позвал барон Артур, – запрягай в Жигуар медведей. Цугом пойдем! Душа праздника просит. Гена, ты за руль, а я из люка править буду. – Когда шестеро медведей были готовы, Кукла Геннадий послушно уселся на водительское кресло, а Рома и Александра Сергеевна  забилась на заднее сиденье. Близнец высунулся по пояс из люка и гаркнул заправским кучером:
  –  Ннно, пошли косолапые! Подскоком пошли, красивые! –  хлопнул кнутом, натянул вожжи, и медведи рванули.
 
Звенели бубенцы, срали медведи, визжала сзади Александра Сергеевна, лицо барона трепал ветерок первейшей свежести – и цыган поймал кураж:   
    – Квакушка! Блядь ты сизая, а не голубка, ланфрен ланфра, перестайвайся, твою мать, перестрайвайся! Румыны,  гре-гре-гре! Гре-ки, гре-бля бля бля! Тире сука тире! Страус – певчая птица, отпусти на волю! Ха-ха-ха у вас вся спина белая и жопа в крошках! Привет-привет, минет-минет! Пошли, залетные!  Завтра всех подкую, будете цокать! – бессвязно выкрикивал он и щелкал кнутом. На улице Ленина медведи вынесли машину на тротуар. Учительница русского языка обливалась слезами и пыталась выпрыгнуть из безумной повозки. Рома удержал её от этого опрометчивого поступка за маленькую сиську фасона «ищи свищи».

    – Эякуляция! Жопа делает па, парадокс парадного – парадигма поребрика, – продолжал выкрикивать густым басом в сторону прохожих усатый кучер, –  Папа-па-парам…Кеннигсеп-папа, хоррроший городишко, все засрали. Железобетон плывет кролем! Ахуеть! Припев! Ва ва ва! Ин ин ин-на секунду, на секунду опоздал в тундру! Это красиво! Ломай меня! Двигай снами, Фрейд! Наяривай лохматкой, наяривай! Угар нэпа –  выебать бесплатно некого! Все по сто евро! Цирковой медведь зимой сосет педали! Бабушка, почем килограмм кротов? А по ебалу? Ну, не хотите, как хотите, никакой, блядь, духовности! Шампанского дюжину взял бы, а оно поштучно! Ваинственные муравьи утонули в местном сортире! Цэцэцэцэцэцэ! Баян! Ааааууууууумммммм, – хлестал все чаще кнутом барон, и медведи набирали скорость.

Пересравший Кукла Геннадий жал на тормоза, но скорость не менялась, тяжелую машину не так-то легко было остановить. Рулить тоже не имело смысла. От возгласов барона, шума машин и криков ахуевших прохожих медведи совсем ополоумели, и ломились, куда выпученные глаза глядят.   

  – Дегенерат-мозоль!  Травинка, жимолость, гавно! Ура!  Пля пля пля пля пляп не ляпай на меня, свинья! Рис рис рис рис рис сука!  Кланц кланц, граб совсем мертвый! Та что ж такое! Опять попятили всю хуйню! Из тюбика лезет котлета с глазами! Аааааа, бля прёёёёёёёт! – барон орал все громче, шестеро косолапых уже неслись, не разбирая дороги, по вспаханному полю в сторону леса, а Жигуар болтало по колдоебинам. Внутри плакали, подпрыгивали и драли ногтями обшивку попрощавшиеся с жизнью пассажиры.             

Вдруг раздался ужасный треск – машина врезалась в первое попавшееся дерево. Медведи, оборвав сбрую, разбежались по лесу. Вылетевший из люка барон валялся на травке, не совсем понимая, что произошло. Через несколько минут он пришел в себя:
    – Славно прокатились, давно такого не было, - он распахнул заднюю дверцу и с силой потрепал по щеке Рому. – Ну, химик, ну, ты дал! Сработаемся! Сегодня снимите квартиру, отдохнёте, а завтра поговорим о деле.
    – Я могу сдать одну комнату, – пропищала невредимая и предприимчивая Александра. Потерпевшие крушение удивленно на неё посмотрели и молча побрели в сторону города.