1.


Зиме приелись русские, ушла она воевать в другие страны. Было это недавно, и сейчас она так делает каждый год.
Без материного пригляду февраль ради озорства грел землю до корней. Посулами весенней любви растревожил он вербы, и те, богохульные, забыв церковный календарь, бойко распушили почки.
Подобно вербам, распушив хвосты перед котами, бегали пьяные от тепла кошки. На мордах собак читалось: «Где тут наши собираются?» - и спешили они, радостно оскалив пасти, на свои грязные свадьбы.
Февраль взбаламутил всех тварей и забыл ждать того, что мать вдруг вернётся и заставит наверстывать холода до посинения, без сна и покоя.
Зима, и правда, вторую неделю рвала американцам электрические провода и гудела в трубы каминов: «Ууу, суууки!» На немцев она устроила снежный авианалёт, мол, помните? Злая ходила по Европам и сопела себе под бабий-ягий нос: «Кто тут у нас? Италия… Тепло ли тебе, девица?»

2.

По сухому нагретому асфальту шёл в город солдат срочной службы Павел Столбов, ротный почтальон.  Слишком русский из-за картофельного носа и маленьких глаз-чесночинок. Слишком зимний из-за бушлата и шапки.
Его обогнала девчонка на спортивном велосипеде, чуть-чуть взрослее школьницы. «Нормальный велик, - подумал Павел, - на таком я бы за пять минут добирался до почты».
Тот же велосипед обогнал ещё раз. «Откуда она берётся?» - Павел оглянулся посмотреть, где и как можно успеть сделать круг. Позади в даль тянулась загородная дорога, обросшая по обочинам хилыми кустами и редкими ёлками. Павел ахнул! Девчонка уже, не спеша, ехала за ним, следила. Чокнутая! Смотрит из-под козырька кепки. В розовом костюмчике, белых кроссовках. Не понятно.
На почте он получил стопу писем и, не медля, нашёл, конечно, те, что для него. Сразу два. От матери и Ирки. Первое прозрачное, второе – с затемнением.
Да! Во втором лежала сотня. Ну Ирка! Ангелок-хранитель. Не про неё злопыхает армейский фольклор, в котором девичье племя расписано гаже, чем в трактатах Святой Инквизиции или блатном шансоне. Ирка – в точности героиня сказок Роу, готовая плакать по жениху до конца фильма.
Павел купил шоколадку и пачку пахучих сигарет со вкусом вишни. Курить и есть он сел на одинокой скамейке, подальше от людей и домов, поближе к себе. Шоколадка лишь прошелестела фольгой, и её не стало, а сигареты показались ещё слаще, к тому же удовольствие от них было дольше.
Странный ветерок спугнул ароматный дым. Мимо промчалась велосипедистка. Та же, но в чёрном трепетном плащике и чёрных неофашистких ботинках с высокой шнуровкой. Когда успела переодеться и зачем?
Она объехала кругом скамейку и спросила:
- Вы солдат?
Голос её звучал жеманно, с манерностью пусть не московской, но подмосковной, что значило – местная.
- Да, солдат… - басовито буркнул Павел.
- Скучаете?
Павел пожал плечами, боясь, что она сейчас возьмёт и скажет: пошли влюбляться.
- А пойдёмте влюбляться! – смеясь, бросила девчонка, пролетая мимо него.
Павел стал вращать в пальцах сигарету, как слабонервный студент ручку.
- Я не шучу. Если хотите, то давайте за мной. Я не быстро поеду. Ну, бегом!
Взяв губами жгучий конец сигареты, Павел вскочил от боли, и побежал.
Сапоги громыхали, шапка изнутри осклизла, а бушлат набрался пота и потяжелел. Хорошо, что бежать пришлось по дороге к части. В любом случае не зря.
- Туда! – скомандовала бестия; она спрыгнула с велосипеда и пошагала сквозь кривые кусты в сторону перелеска.

3.


На поляне, плотно обнесённой елями, девчонка сидела поверх вытаявшего холмика. Под её распахнутым плащом пылал красный бюстгальтер. Павел сел у её ног, не веря в явь. Такой лесной сказки он не воображал себе в самые сокровенные минуты.
- Я Марина.
- Очень приятно, - прорычал Павел, забыв сам представиться.
- Иди ближе и разденься, что ли, а то, как дед, в сто шуб одет! – перешла она на «ты».
Ни один звукооператор не смог бы подобрать саундтрек к сцене раздевания Павла, чтобы сделать её сколько-нибудь эротичной. Разоблачив себя до белуги и кальсон, Павел предстал воином в погребальных одеждах, который приготовился умереть в битве с превосходящим врагом.
Бой был тяжёлый, в два раунда. После первого оба получили нокдаун, во втором - они окончательно победили друг друга. Нокаут. Сотрясаемому Павлу показалось, что он изверг в Марину саму свою душу, и Марина вобрала её в себя.
- Когда в следующий раз пойдёшь в город? – спросила она надломленным голосом.
- Послезавтра, - Павел глубоко дышал, сердце его билось на грани инфаркта. – Сегодня я заступаю в наряд по КПП на сутки.
- Тогда приходи сразу сюда. Придёшь?
- Клянусь!
Он кое-как оделся, ломая пальцы с каждой пуговицей, и побрёл, шатаясь.
- Стой! Тебя кто-нибудь ждёт? Невеста есть? Любишь?
Павел постоял, плавая по Марине взглядом, и отрёкся от Ирки:
- Не люблю я её.
- Иди уж, - улыбнулась Марина.
Ей бы играть в спектаклях лисичку, очень была она похожа. Узкое лицо, острый нос и раскосые глаза. Красивая плутовка, которую хотеть и бояться.


4.

Наряд по КПП хорош тем, что сутки ты можешь и обязан видеть картинку из внешнего мира. Пусть пред глазами Павла красовался не городской пейзаж, а дремучий шишкинский лес и просторное левитановское небо, но и они были отрадой солдатскому глазу.
За полночь  Павел увидел велосипедистку. Под грозным лучом прожектора она смело покружила между заградительными ежами, ненормальная, а затем умчалась в глубь пейзажа.
За время суточного наряда он видел её трижды, и всякий раз по-новому одетой. То в коротком белом сарафане, то в синем джинсовом комбинезоне, а затем на ней оказался  натовский камуфляж.


На почту он бежал.
- Где?! Где?! – трясущимися руками искал письмо от Ирки.
Нашёл, вскрыл – там пятьдесят рублей.
- Ай да сука! – выругался Павел при людях. – Швея несчастная!
На позавчерашнюю скамейку он свалил остальные конверты и, хватая по одному, принялся щупать и просматривать их на свет.
- Здесь нет. Здесь фотография. Что-то, вроде… ага! – рваный конверт и чужое письмо падали под ноги.
- Двадцать рублей, тьфу! Нищеглоты.
На земле скопился ворох комканой бумаги. Жалкие теперь тетрадные странички,  исписанные под диктовку любви. Павел поспешил поджечь их, чтобы не видеть, а сам косился, подмечая имена адресатов: «Сумарокову Денису», «Халилову Балафету», Лебедеву Ивану», «Зубову Антону»… Он злобно сплюнул, будто отхаркивая совесть, но сердце уже настойчиво стучало, говоря: «Эй, слышь? Ты что делаешь? Здесь-то ладно, не узнают, а если бог есть? Ты представь, как он потом тебя при всех опозорит!»
Павел сунул в карман собранные с семи писем деньги и тщательно растоптал грешный пепел.
Не зная цен, он думал, что купит много роз, но хватило лишь на худосочные хризантемы. Купил, и надо было идти с ними по городу. Встреться ему сейчас кто из офицеров – на почту в следующий раз пойдёт уже другой солдат.
На загородной дороге успокоился. Однако одолела другая тревога, не придурок ли он – с цветами? Позавчера Марина поработила его, как негра, поймала, как жука, а сегодня он вдруг преобразился в галантного покорителя. Сначала бы вшей вывел из формы. Кстати, да. Надо будет, как вернётся, прогладить утюгом швы, а то подмышки расчесал уже в кровь. Так что с цветами? Павел подумал, и выбросил.
На поляне ждала очередная сказка. Туристический столик, сервированный громадной бутылкой водки и пластиковыми тарелками, на которых… Павел поперхнулся слюной.
- Шашлык остыл почти! – встретила Марина упрёком. – Хотя я горячий покупала. Давай живей, боец, блин!
Павел сел на складной стульчик.
- Боязно… - с ухмылкой сказал он, глядя на бутылку.
- А я старалась! – Марина всплеснула руками.
- Да я не отказываюсь! – грубо взъелся сам на себя Павел. – У меня впереди два часа.
После первого стаканчика, да съев кусок мяса, Павел приосанился. Хорошо!
Неизменный велосипед стоял у сосны, а на счастливом холмике лежал палаточный матрас. Павел восторженно хохотнул про себя. Марина, кто, фея?
- Что сидишь? Угощай меня по второй! - показала она на бутылку.
- Я думал, ты спортсменка, - плохо пошутил Павел.
- Я всякая, - сдержав мимику, ответила Марина.

5.

    Три раунда! Павел вставал с матраса, выпивал водки и снова шёл в бой. Тем тяжелее оказался нокаут.
    - А времени-то у меня уже нет, только на дорогу, - сказал он, поверженный.
    - Побудь ещё десять минут, - шепнула Марина.
    Павел закрыл глаза, и солнце тепло поцеловало его веки.
    Сказка…
    - Значит, не любишь свою невесту?
    - Вырвало бы сейчас на неё, - ответил Павел сквозь дрёму.
    Вскочил он от звериного холода. С болью разодрал веки, которые смёрзлись ресницами. Вокруг темень, и сплошной снегопад. Форма оледенела, и не отряхивалась.  Марины не было.
    Китайские командирские показывали конец света. Уже пять часов, как Павел должен был вернуться в часть.
    Он бежал, рыдал и матерился, а на полпути заметил, что ставит ноги в раскоряку, потому что в паху тянуло и сводило от холода, будто кто вколол туда многократную дозу зубной заморозки.
    Марина посмотрела на него сверху и улыбнулась. Вместо велосипеда под ней уже была метла. Чёрная старость застыла в её глубоких морщинах, и ветер трепал её снежно-седые лохмы.
    Марина… Мара… Морена… богиня зимы и смерти, она хрипела:
    - Расслабились без меня! Я вам яйца-то остужу!