На улице было свежо и тихо. На небе – ни облачка. Только Млечный путь да серп луны.
Куда девалась гроза?.. Была ли она?..
Была. И в этом мне пришлось убедиться незамедлительно: сойдя с крыльца, я прямиком угодил в глубокую лужу и промочил ботинки. Что ж, не возвращаться же. Как никак – дурная примета. А так даже удобней было – терять нечего. Почти бегом, я за две-три минуты покрыл приличное расстояние в направлении центра.
Нужные мне номера домов я отыскал быстро. Дома находились неподалеку от милицейского участка, наряду со скромными теремами служащих управленческого аппарата. Должно быть, им так удобней: пришла ночью мысль, как облегчить положение народа, – сразу: тук, тук, тук – в окно соседу. Глядь, к утру и вопрос решен. Удобно, правда?
Адрес на малом конверте привел меня к двум смежным калиткам. Чтобы случайно не перепутать, в которую из них заходить, в фонарном свете я стал разбирать надписи на прикрепленных к ним табличках. На первой значилось: «Кремеров В.А., − и ниже, − Осторожно! Злая собака!»
Последняя строка была жирно перечеркнута чем-то пачкающимся, – видимо, угольком, – а рядом, тем же орудием, коряво начертано: «Легавый пес!»
Я выбрал вторую калитку. Она тихонько скрипнула, когда отворялась. Соблюдать противолужную осторожность не имело смысла, и я смело зашагал-зачавкал к дому.
−    Стой, падла! Ни с места! – вдруг звучно раздалось в тиши.
Я встал как вкопанный, еще толком даже не поняв, что обращаются ко мне. Нельзя сказать, что я затрясся от страха, но… мурашки по телу пробежали.
−    Лицом к забору! Руки за голову! Ноги раздвинуть! Быстро! – поступило новое указание из темной глубины двора, и мне отчего-то почудилось, что все это происходит со мной во сне. Не в кошмарном – нет! – а в забавном, с приключениями и смешными переживаниями.
−    Меня, собственно, присл… – попробовал объясниться я с неизвестным горлопаном.
−    Заткнись, гондон! Делай, что говорю, иначе – стреляю!
В подтверждение слов раздалось щелканье затвором.
“Вот так сон, куда забавней”. Пришлось выполнять. Я сделал все, что от меня требовалось, сложив конверты на затылке.
−    Головой упрись в забор, – раздалось уже спокойней, без истерики. – Вот так. Отодвинься немного, что ты к нему приармянился. Так.
Запах сырых досок вернул мне ощущение реальности происходящего, а шаги за спиной пробудили еще и шестое чувство. Я теперь мог видеть и себя и того, кто ко мне приближался, как бы со стороны. Правда, пока неразборчиво, без деталей.
−    Ну что, сынок, попался, наконец? – произнес безликий детина, в костюме цвета хаки, с закатанными по локти рукавами. В руках у него был автомат Калашникова. Укороченный.
−    Я сейчас все объясню, – отвечал стоявший у забора я.
−    Заткнись, тебе говорю, не то в зубы получишь.
Он провел ладонями по моим штанинам, пощупал сырую рубаху под мышками – пусто.
−    Имя- фамилия. Адрес.
С этого и надо было начинать, подумал я.
−    Гудвин. Арчибальд. Живу…
−    В Нью-Йорке. Ты что издеваешься, щенок? – Голоса он не повысил, но угроза все же прозвучала.
−    Я ищу Симахина.
−    Ты его нашел, но не уверен, что останешься этим доволен.
−    Тогда у меня к вам письмо.
−    Где? От кого? Верно, от Ниро Вулфа?
−    От Вульфа, только Ивана, а никакого не Ниро. Я его помощник и секретарь. Письмо у меня на башке.
−    Бл…ь! И правда. А я и не заметил. – Он вытянул из-под моих пальцев конверты.
−    Для вас тот, что поменьше, – подсказал я боевику.
−    Без тебя разберусь, Печкин.
Послышался звук рвущейся бумаги. Боевик терзал большой конверт.
“Боже, как будет недоволен мной шеф!”
−    Тьфу, черт! Ошибочка вышла, парень, – молвил он. У меня задрожали ноги, словно все то время я держал на плечах мешок с песком, а затем мне позволили его сбросить. – Будем считать, обознался. А ты чего молчал? Тоже, значит, хорош.
Спорить с ним не хотелось, да и бесполезно было. Повернувшись лицом, я понял, что шестое чувство сыграло со мной злую шутку. Во-первых, конверт был вскрыт именно тот, какой нужно. Во-вторых, передо мной стоял не молодцеватый детина в хаки, а лысоватый мужичек с ноготок с раскрасневшейся от нерегулируемо частого приятия спиртных напитков физиономией. Одет он был в джинсы и тельняшку, на которой там и сям виднелись дыры; босы ноги – продеты в потрепанные сланцы. И не существовало, разумеется, никакого автомата, хотя из-за пояса у него торчала рукоять пистолета. Видно, у страха глаза велики, а может – голос грубияна меня сбил с панталыку.
−    Да ты руки-то опусти, чего уж, – пробасил он, прочитав послание Вульфа и взглянув на меня. – Значит, вот какое дело, да? А что он мне на словах велел передать?
−    Сказал, что расплатится бутылью самогона.
Бутылку от себя я твердо решил не даровать ему, за причиненное мне посрамление.
−    Не густо. – Он помялся. – Ладно, попробую. Все-таки коллега, пусть и бывший. А эта почта кому?
−    Соседу вашему. Он не спит, как вы думаете?
−    Не знаю, – ответил он, рассматривая конверт. – Он то, наверно, спит. Это я, как пес блудливый, третью ночь рыщу. И при луне мне нет покоя. Тьфу, – незадача.
−    Караулите, небось, кого?
−    Да караулю, чтоб ему пусто было.
−    Секрет?
Он пожал плечами.
−    Иди спи, сынок. Нечего тут делать. А то тебя от любопытства еще бессонница хватит.
Я направился к калитке, но, открыв ее, вспомнил про надпись угольком.
−    У вашего соседа слева табличка испачкана, – сказал я ему на прощание.
−    Ка-ак?!! Опять!! – разнеслось по округе.
Симахин подбежал к калитке и, небрежно оттолкнув меня, вылупился на табличку.
−    То же самое! Опять то же самое – и никаких следов! – Он схватился за волосы и опустился на корточки.
−    Третью ночь не сплю толком, бляха… – заныл он сквозь зубы. – И все то же самое: “Легавый пес”. Первый раз с месяц назад появилась… думали, пацаны… с тех пор каждую ночь. Кремеров с ума сходит, дежурим с ним по очереди, а толку – во, – он показал кукиш. – Сегодня заступал, – не было ни черта. Ан вон… пожалуйте. Мистика, бл…ь, какая-то!
−    А что ж собаки у Кремерова не слышно? Спустить ее с цепи, она в миг порядок наведет, или хоть лаем сигнал подаст.
−    Пробовали, не выходит. Одно слово – “злая”. Спать да жрать только умеет. Сука. Своих не трогает, видать.
−    Сочувствую, – проговорил я.
−    Угу…
−    Ну, я пошел?
−    У…
Я двинулся дальше выполнять поручение. И нисколько мне не жаль было Симахина. Нечего, в самом деле, людей в ночи пугать – пес лег…
Ах, вот оно что! – посетило меня озарение. Истину скажу: проклят тот дом был. Сколько таких, как я, – безвинно пострадавших? И все ходят мимо, проклятья шлют. Вот те проклятья бесчисленные и проявляются еженощно на табличке. Это еще куда ни шло. В старину, говорят, гулящей девке ворота дегтем вымазывали, представляете? А ныне, аномальные явления в моде. Все цивилизованно происходит, гуманно: вышел мент из дома рано поутру, вытер рукавом с таблички очередной плевок, пока народ не узрел, и давай − продолжать блюсти свою законность.
Дом Рюшкина располагался через один от симахинского. Он разительно, с точностью до наоборот, отличался от всех остальных домов по этой улице: сам был выстроен из дерева, а туалет во дворе имел белокаменный. Таблички на воротах никакой не было, света в окнах – тоже.
Я обернулся. Симахин так и стоял у своей калитки, дымя сигареткой. Рванувшись с места, я в пару секунд оказался возле него.
−    Послушайте, – сказал я ему. – Хотите добрый совет? Снимите эту гребанную табличку. Снимите, к чертовой матери! Нет “злой собаки” – нет и “пса легавого”. Понятна мысль?
Вот так! И я с легким сердцем, не дожидаясь ответа, зашагал обратно к дому Рюшкина. Войдя во двор, я стал с опаской вглядываться в темноту и озираться по сторонам, в ожидании новой напасти. Не то чтобы я боялся чего-то, просто ненавижу неприятные сюрпризы. Хватит с меня приключений в эту ночь. 
Едва торкнувшись в дверь, я отошел от нее и принялся обходить дом в поисках предполагаемых окон спальни. Два боковых окна, выходивших в огород, были распахнуты настежь.
−    У-ур-ру-у! Му-у-у! Ур! – донеслось сиплое рычание из черных глазниц дома.
−    Ах-ха-ха! Ну и шутник вы, Сидор Карпыч! – отозвался на рычание звонкий голосок. – Ах-ха-ха! Шутни-ик!
−    Я, Марусенька, не особо богат, да и не молод, – это правда. Зато многое знаю… про всех нынешних… очень даже многое, – просипел, видимо, тот же чудик, который ранее рычал и мычал. – А знание такое, Маруська, дороже денег.
−    Да куда уж другим до вас, Сидор Карпыч! Ах-ха-ха! – весело журчал в ответ голосок.
−    А ты не смейся, я дело говорю…
−    Ах-ха-ха…
−    Да и шут с тобой – смейся: му-у-у…
−    Ха-ха-ха!..
−    Э-эх. Что с бабы взять. Пей вон лучше бражку. Хы-хы-хы.
Я постучал по наличнику костяшками пальцев. В доме послышались возня, приглушенный говор и звяканье посудой. Вскоре в окне появилась молоденькая пышка в ночной сорочке. У нее были светлые заплетенные в косу волосы. Овал – нет – эллипсоид лица в темноте выглядел искусственно белесо, как у восковой фигуры из музея мадам Тюсо.
−    Че те, парень? – спросила она игриво, окатив меня запахом перегара.
−    Мне – Рюшкина, – ответил я.
−    А можа, ты выпить хошь? – продолжала она заплетающимся языком. – Самогон али брагу? Сидор Карпыч! Тут…
−    Уйди с глаз, бесстыжая, – вступил в разговор Сидор Карпыч, под звонкое “ха-ха-ха” показавшийся из-за занавески. Он обрядился в белую простыню, словно древний римлянин в тогу, и мог бы с успехом работать кукловодом без темных одежд, потому как был настолько черен, что кроме тоги из мрака окна не проглядывалось почти ничего. Так что судить можно было только о его объемах и о возрасте: то и другое я округлил и приравнял к вульфовским.
−    Ну? Че те?
−    Вы –Рюшкин? – осведомился я на всякий случай.
−    Ну, допустим. – Мне показалось, что его голос еще больше осип от недоумения или дурного предчувствия. Немудрено. После того, что он здесь только что плел своей пассии, у любого бы возникли мысли о чем-нибудь вроде Гулага, или НКВД, или, на худой конец, о бетонном саркофаге, как в гангстерских фильмах. 
−    Вам послание. Велено передать лично в руки.
−    От кого это?
−    От Иоганна Вульфа.
−    Кого-о?! – Такого сарказма я не ожидал и подумал, что сейчас он меня пошлет куда подальше.
−    Вульфа, кх-м… – выдавил я. Теперь у меня голос сел.
−    Ваньки что ль?
−    Ну.
−    Ваньки?! – вмешалась пьяная Маруся. – Сидор Карпыч, пущай Ванька тоже сюда придет, а? Сидор Карпыч? Вы, посмотрите, какой он душка…
−    Цыц, баба! Не встревай, когда мужики разговаривают, – оборвал ее Рюшкин на полуслове, − и мне:
−    Пить будешь?
−    Будет, – не унималась Маруся из-за занавески.
−    Не-а, – ответствовал я, протягивая ему увесистый конверт.
−    На службе не потребляешь, значит? Похвально, – одобрил он, принимая его. – Ладушки. Так и запишем. Что в нем?
−    Не знаю. Вульф настаивал, чтобы срочно…
−    Сейчас у всех все срочно. Передай: как только – так сразу. Все у тебя?
−    Так точно.
−    Ну, ступай тогда с богом. Да смотри осторожней – не ровен час в канаву какую сверзишься.
Последнее предостережение оказалось как нельзя кстати. «И что за привычка отключать освещение по ночам», – пришло мне в голову, когда я подымался на ноги в проулке, меж покосившимися заборами, где света и в погожий день не хватало. Не жалуют в Загуляево ночных визитеров, экономят на них. Это уж точно.
Вдруг до меня явственно донеслось урчание большой машины. “Может быть, это кран работает на какой-нибудь стройке? – размышлял я на ходу. − Нет. В Загуляево и днем-то народ не сильно перетруждается, а тут – ночь. Наверно, просто, воруют чего?”
Чем дальше я шел, тем громче становилось урчание. Выйдя из-за угла на финишную прямую, я, наконец, понял, что это было. Недалеко от нашего с Вульфом дома, стояла пожарная машина. Она и урчала. А округу в замедленном темпе сканировал синий проблесковый маячок. Рядом с машиной трое пожарных, покуривая, беседовали о чем-то.
“Акт составляют! –догадался я. – Доигрался шеф! Получил-таки огонь из полешка! Пикассо хренов!”
Гари в воздухе не чувствовалось. Да и дом наш – сколь можно было различить – выглядел снаружи целым. По крайней мере, сени и оконные рамы не обгорели. Я все ускорял шаг, и когда уже готовился вскочить на крыльцо, стремглав пронесясь мимо пожарных, услышал оклик со спины:
−    Эй, ты! А ты куда?!
Я притормозил и обернулся. Мне ухмылялся тот самый стриженый парень, который чуть не свернул себе шею, разглядывая меня, когда с товарищами промигивал путь Чепыжеву.
−    Туда, – тяжело дыша, ответствовал ему я.
Он подозрительно оглядел меня с головы до ног, затем – в обратном направлении. Я вспомнил о своем недавнем падении в грязь и понял, о чем, примерно, он подумал.
−    Живу я в этом доме, – пришлось пояснить мне. Я даже попробовал весело и непринужденно улыбнуться ему. Ох, и глупый же у меня вид был, верно, в тот момент!
−    А-а. Ну-ну. – Он опять ухмыльнулся. – Слышь, земляк, вынесешь попить, пожалуйста, ага? Баночку, ага? Вишь нас сколько.
−    Что ж у вас, – я заглянул ему через плечо, – бадья-то пустая? Всю воду успели вылить?
Я задал этот вопрос, но на душе у меня было уже спокойно. До меня дошло, зачем они здесь.
Пожарник тоже посмотрел на свой “Урал” и с горечью возгласил:
−    Откуда вода! Если мы заправленные будем целыми днями раскатывать, представляешь, сколько бензина он сожрет?!
−    Ладно, – растрогался я. – Сейчас вынесу.
Но выполнить обещание мне было не суждено. Входная дверь дома отворилась, и из нее показалась мадам Рохман, несмело ступавшая под руку с коренастым мужчиной в темном выходном костюме. Возраст мужчины был за сорок. Его черные волосы, зачесанные назад, смотрелись как парик. А лицо, видно, от природы имело постное выражение: бульдожьи глаза, пустые и не моргающие; маленький нос-пипка, под ним – пучок усов, как у Адольфа Гитлера. Отвисшие щеки соединялись тонкой переборкой губ, загнутых уголками книзу, словно улыбка наоборот.
Старуха держала свободную руку у груди и смотрела себе под ноги. Ее спутник что-то говорил ей вполголоса. Вид у обоих был траурный. Вообще, от этой сцены веяло замогильным холодом. Создавалось впечатление, будто тело покойного уже вынесено и погружено в машину, а теперь настал черед скорбящей вдове выйти на всеобщее обозрение.
−    …Зачем ты сюда отправилась? ¬– наговаривал ей на ухо Чепыжев-брат, когда они поравнялись со мной. – Мы же обо всем договорились. Тебе не нужно было вмешиваться в это дело.
−    Я хотела как лучше, – дрогнувшим голосом отвечала она.
−    Видишь, а получилось как всегда. Больше не предпринимай ничего без моего ведома. Ты должна…
Они вышли за пределы слышимости и продолжали двигаться к урчащей машине.
Время было два часа ночи. Я понял, что торжественная часть на этом закончилась, но еще какое-то время стоял на крыльце, восхищаясь бестрепетностью старухи, позволившей дюжему пожарнику подсадить себя под зад и лихо втиснуть в железного монстра.