…лишь 8 часов без сна от Питера до Москвы

Человек в потрепанном бадлоне* вышел за ворота стройки и, замерев, запрокинул серое лицо к серому небу. Несколько капель прочертили замысловатый узор в покрывшей кожу цементной пыли и, мутнея, укрылись в неопрятной щетине подбородка.
Скверное время – конец сентября.
Уже ощущается в воздухе стужа, что скоро проберет город до последней его гранитной косточки. И уже здесь предвестница ее – мокрая мерзость с неба, льет и льет, конца не видно… и ветер, ветер с Залива – «порывами, временами до 20 м/сек», если я верно разобрал хрип навеки простуженной дикторши с радио «Маяк»…
Господи, как холодно! Но не надевать же на стройку единственную приличную куртку, так? Без того недавно разорился на химчистку – сломалась вставочка* во внутреннем кармане, залило чернилами подкладку, и куртку вернули в каких-то сомнительных пятнах… так что теперь ее – добить? Черт, были бы деньги! Простой китайский пуховик… разве я многого прошу? С утра в бадлоне еще ничего, но сейчас…
Но денег нет. И, кажется, не будет. Последний раз заплатили – за июль, и то только половину. А потом начался этот бред: будут достраивать газпромовский небоскреб, не будут… и где именно… и пока на верху все точно не решат, нам не заплатят, об этом бригадир, мазурик* этакий, сказал определенно. Господи, хоть бы дали добро! Какое мне дело до исторического облика Охты, когда так хочется пива, и что-нибудь пожрать, и сигарету, а по хребту уже течет ледяная струя?
Человек стянул на шее воротник бадлона и, ссутулясь, потрусил в темноту.
Пилить предстояло почти через весь город. На улицах которого – Аллах знает, почему – не найдешь ни одного ларька* с фаст-фудом… черт, а так хочется горяченького! А хоть бы и холодного: пол-палки* «Ливерной», да свежая булка* - вот все, что мне нужно сейчас… и пива, конечно. «Балтика 9», бодрящая, крепенькая… одну  бутылку – выпить сразу, не отрываясь, в шесть глотков… вторую – в метро, уже не спеша… и третью – домой, перед телевизором, это святое. Или, может, третью – на утро? Чтоб не так тошнило жить? А как же вечернее святое? Так – взять четыре, что ли?
Ээээ, парень, мысленно одернул себя человек, а ты не слишком шикуешь? Четыре ему, ага… А завтра на что пить будешь? И курить? Сегодня?
Курить хотелось смертно. Пальцы онемели от холода, и в горле першит… о боги, дыма мне, дыма! Пахучую, горячую, медвяную сигаретину «Петр I»… а нет – и хабарик* бы подобрал, какой подлинней, честное слово… Да только все они раскисли под дождем, не стоит и искать… но если я не затянусь – я рехнусь… вот и звон в ушах… а что это там, в самом деле, звенит?
Звон доносился из-за темной купы деревьев. В это время, на стыке вечера с ночью, он мог означать только одно: чудом припозднившийся трамвай пробирается там, спотыкаясь на осклизших рельсах. И если есть бог на свете, если хоть одна удача суждена мне сегодня, то ползет он в сторону метро… если поднажать – может, успею?
Человек бросился бежать и, споткнувшись о косо торчащий поребрик*, плашмя рухнул на панель*. В глазах его засверкали искры – «десяточка», огибая садик*, постукивала дугой по мокрым проводам. Конечно же, ни к какому метро она не шла – торопилась на петлю*, на ночной отстой, и в полутемном салоне угрюмо покачивалась единственная фигура, почему-то упорно не желавшая сесть.
Несколько секунд спустя тусклые кормовые огни трамвая растворились в дожде, но что-то еще мерцало там, разгораясь, шевелясь – и вот, полыхнув фарами, из переулка выскочил мотор*. Словно желая рассеять последние сомнения касательно бытия бога и удачи, машина окатила лежащего струей ледяной жижи. Потом в мире стало темно и тихо.
А может, сдохнуть? Вот прямо здесь и сейчас? Не вставая?
Неееее… сначала дойти. До метро. Делов-то – жалких двадцать минут, тем более что свежесть во всем теле необыкновенная. До трусов включительно.
И вообще, у меня в этом мире еще куча дел. Вот хоть бы и на завтра – номерок* в поликлинику, не абы что. Правда, в прошлый раз врач был предельно категоричен. «Ваша печень и «Балтика 9», батенька, явления отныне несовместимые» - кажется, так он выразился. Еще снимки какие-то сделали. Так вот завтра – приговор по результатам тех снимков.
Я верю, что он будет жизнеутверждающим. Мол, пейте, батенька, на здоровье еще полсотни лет. Потому что я все равно буду пить, там уж на здоровье или как. Потому что, если отнять у меня еще и пиво…
Пожалуй, вместе с жизнью только. Порознь не отдам.
…Тлеющая синим* бактерицидным светом «М», неизвестно как, вновь навела на мысли об операционной и грядущем memento mori. Вот уже привычно потянуло в боку, как вдруг – о чудо! – из струй дождя справа от сакральной буквы возникли празднично освещенные врата рая. «Шаверма»* - гласила вывеска, а витрины манили дарами Эдема. Сперва человек не поверил своим глазам, но с ближней дистанции разглядел, что вертящееся стальное шило все еще покрыто слоем мяса. Ну, правильно – ПБОЮЛ «Газанфармамедов и сыновья» добычу не бросит. Половина приютов для бродячих животных в городе закрылась – иди, побегай за начинкой…
Продавец, свежая и любезная, как любая девушка пятидесяти лет в конце рабочего дня, выслушав заказ (четыре «Балтики 9», две пачки «Пьетро Уно», шаверма), разинула было рот для вопроса, и пришлось парировать ее выпад отточенным взглядом. Кетчуп – да, майонез – обязательно, и горчицу всенепременно, да не оскудеет рука твоя, баллоны давящая. Бог даждь день, бог даждь пищу, бог даждь и кетчуп с горчицей… если завтра, после врача, мне все это еще будет потребно… а сегодня – не скупись, старая ведьма!
- В кулёк? * - окинув меня язвительным взглядом, каркнула ведьма.
О, да – это был ее реванш, и шансов отыграться не было. В кулёк – означало лишние десять рублей к чеку… но не спущусь же я, потомственный интеллигент, в метро с тремя бутылками пива, торчащими из карманов брюк! Если бы хоть куртка поверх… но куртки не было.
- В кулёк, - покорно кивнул человек, вытягивая на размен последнюю заветную тонну*. Сегодня гуляем!
- Куру* гриль не желаете? – торопилась добить ведьма, не спеша отсчитывать сдачу. – Свежая выпечка? Пышки?* Сахарные трубочки?*
- Вредно для фигуры, - буркнул я, срывая зубами крышку и присасываясь к горлышку. Толстуха-продавщица, кажется, приняла на свой счет… ааа, да ну ее в задницу, ведь сейчас наступают МОИ ПЯТЬ МИНУТ – пять минут, ради которых я изо дня в день волочу по мокрым улицам свое умирающее тело, которому для счастья нужно так немного… И пусть весь мир подождет.
…Карточка* любезно выдала «ноль поездок». Не миновать – пристраиваться в хвост очереди к кассе, но это уже было не страшно. «Балтика 9» работала без промашки: организм мог стоять вертикально, дышать, даже ворочать глазами без особой цели… а впрочем, зачем же – без особой? Какая-нибудь особа в репродуктивном возрасте была бы весьма кстати… все, все желания вернулись в напоенное дешевым алкоголем тело!
Девушка, стоящая в конце очереди, была не молода и не стара. Осанка, стрижка, разворот ног выдавали в ней очередную покорительницу Северной столицы. Руки крепко сжимали тележку на колесиках, набитую крепкой и неказистой, как и сама хозяйка, продуктовой снедью. Такую, пожалуй, стоило попробовать уболтать… такие пока еще ведутся на коренных петербуржцев с пропиской. Бадлон, конечно, подкачал-с… ну да проканает за неформальный стиль… в конце концов, мадам тоже не в горностаях!
- Девушка, простите, вы последняя?*
Девушка обернулась.
Ни слова не было сказано, но человек, зябко передернув плечами, сделал шажок назад, пробормотав «за вами буду…». Лицо перед ним будто кричало: да, я – последняя! Самая последняя!! Безмолвный этот, но недвусмысленный напор был страшен, он мгновенно смыл жалкую пелену пивной эйфории, вернув человеку возможность рассуждать трезво.
А хоть бы и согласилась – ну, куда я ее? В нашу единственную комнату, где книжные полки вот-вот рухнут на продавленный диван, а в холодильнике дожидается вечная закопченная латка* с вечной, подгорелой же, опротивевшей от года к году пустой гречей*? Или – сидеть с ней на кухне и пить пиво… моё пиво – три бутылки, каждая из которых мне нужна, как доза лекарства, строго по часам? А потом что?
Да имел я тебя, девушка, в задницу*.
А главное – как же та, что ждет меня дома? Мама, старушка… и приволочь к нам в дом эту лярву – ну, нет. И без того уже волнуется, наверное. Кстати, не позвонить ли? Успокоить, что успеваю на метро, и уже скоро…
Человек потянул было из-за пазухи трубу*, но вовремя остановился. Аппарат – казенный, и денег на счету не так чтобы очень, а внеслужебные звонки допускаются лишь в экстренных случаях. Вряд ли этот случай можно расценить как экстренный. Проверять вызванные номера, конечно, никто не станет, но ноль на счете – как минимум, повод для лишнего, тягучего и неприятного разговора с бригадиром. А как максимум… Короче, незачем мне звонить, все равно через час дома буду. Мама подождет.
В задницу их* всех, в задницу. Всех и вся – в задницу.
…Подземка выплюнула человека на поверхность на станции «Ленинский проспект». Дождь почти перестал, зато ветер, ничуть не менее сырой и студеный, разыгрался не на шутку. И стемнело уже окончательно.
Фонарей здесь и в прежние времена было негусто, по нынешним – не осталось вовсе. Человек, сутулясь все сильнее, почти на ощупь пробирался мимо старых осклизших заборов, то и дело натыкаясь на кусты, стряхивая на себя новые и новые водопады ледяных капель. Ноги разъезжались на глине. В ботинках уже не хлюпало – квакало, хрюкало, попискивало…
Блин, скорее бы дойти до своей точки*! Батареи, конечно, еще не продули, но есть же горячий душ! Телевизор, пиво, любимая греча… Жутко подумать: и это все, о чем я осмеливаюсь мечтать? Вот уж вправду: дошел до точки, такой вот каламбур – горче пива, солонее слез. Дошел до точки…
Из мороси проступила знакомая стена, дрожащим полукругом желтого света подмигнула знакомая арка*. Человек свернул в рукав* и заторопился к парадной*, в которой, как обычно, не было видно ни зги – то ли лампочку снова выкрутили, то ли так и не вкрутили с прошлого раза. И окна были уже черны, лишь в одном или двух мелькали сполохи телеэкранов. Зато справа, в садике, вдруг обнаружились огоньки. Они приближались. Четыре колючих алых точки, мерно качающихся на ходу – вверх, вниз, снова вверх…
- Паацааан, труба есть?
Треснувший этот, вязко растягивающий слова голос и не старался скрывать свои намерения. Гопники*, кто же еще? Огоньки приближались, привычно перестраиваясь в полукруг… Ну, нет – трубу я им не отдам!
Человек бросился бежать. За спиной его застучали каблуки, настигая. Пальцы человека уже вцепились в ручку двери, но тут в затылок с хрустом ударили чем-то железным, и мир, в последний раз вспыхнув разноцветными трамвайными искрами, плавно перевернулся и погас.

                                                * * *

Человек в пурпурной водолазке** вышел на ступени «газпромовской» башни** и на мгновенье замер, запрокинул молодое лицо к небу. Мелкие брызги дождя приятно освежили гладкую кожу щек. Человек глубоко вздохнул и зажмурился от удовольствия.
Чудесное время – конец сентября.
Наконец-то отступила жара, от которой даже кондиционированный воздух в машине делался безвкусным. Теперь впереди – долгожданный горнолыжный сезон, а сейчас – те недолгие дни, когда даже в центре столицы живое существо может находиться на открытом воздухе… Гулять в легкой одежде, ловить ртом частички озоновой влаги, наслаждаясь движениями молодого сильного тела, которое так ловко облегает пурпурная водолазка!
Человек обернулся, высматривая на стоянке хищный приземистый силуэт. Машина, разумеется, была на обычном месте, но человек уже ощутил в груди внезапное решение – и поддался ему. Так – пешком, может быть, сегодня пройтись? Потрогать город руками, ощутить на вкус, в кои веки?
И – пожевать какой-нибудь кошатины в первой попавшейся палатке**!
А потом – спуститься под землю, в метро!
Паломничество в детство…
Я спустился на тротуар** и, немного подумав, вышел на самую кромку проезжей. Как в детстве? А это значит: шагать строго по бордюрному** камню, широко, через один, на швы не наступать, а то не щитово! – направился навстречу приключениям.
Красная**, манящая (словно знаменитый москворецкий леденец на палочке) буква «М» обнаружилась вскорости. Здесь же приткнулся и ларек: стеклянные витрины смаковали целые пирамиды пончиков** и вафельных рожков**; пронзенные навылет, вертелись румяные курицы**-гриль. И, само собой, никуда не делся апокалипсический зазубренный штырь, на котором изо дня в день кончали свой век бездомные твари всех сортов.
Человек усмехнулся, вспомнив случайно прочитанное: с недавних пор «шаурма**» попала в немилость, теперь это вездесущее блюдо маскируется где под надменно-арабской вывеской «донер-кебаб», а где и по-простецки – «мясо в лаваше»… Слегка кивнул продавцу, похожему на здоровую курицу-гриль - только богато покрытую усами, бровями и прочей растительностью.
- Шаурму, будьте любезны.
- Кэтчуп, маанэз? Гарчиц? – рявкнул мохнатый продавэц, раскатывая белый тестяной кругляш.
- Горчицы. Немного.
Курлыкнул в кармане мобильный**. Номер не был подписан, но показался знакомым. И тут же я вспомнил: ну да, сам его и покупал три дня назад, вместе с «Верту» - безобразным, вычурным, сплошь усыпанным идиотскими розовыми стразиками (разумеется, «от Сваровски»). Даша.
Хочет чего-то? Или, наоборот, демонстрирует тоску-любовь-преданность?
- Алло?
- Милый, как ты? Ты голодный? – защебетало в динамике. - Я сегодня решила приготовить тебе уточку по-пекински, уже и купила все, помнишь, ты хотел? А ты когда домой? Во сколько приедешь? Чтоб не остыла?
Понятно, вариант №2… Вообще, конечно, девочка стоит того. Свеженькая, только-только из провинции, еще пахнущая сеном, медом и молоком. Фигурка – превыше любых похвал. Говорит, ей восемнадцать, да так и выглядит – ну, разве что годик-полтора приврала. Четыре дня как в Москве, из них три – у меня в квартире. В быту деликатна: не начала раскладывать свое барахло, не переставляет мое – молодец. И быстро учится, осваивается хорошо: вот уже и кредитной карточкой пользоваться научилась – уточку, вишь ты, купила… И телефончик уже за две штуки** енотов заработала. Заработала? Заработала-заработала, не привередничай, бесспорно заработала. Да и сегодня еще будет отрабатывать, куда денется…
- Ни в коем случае не остывай, дорогая! А то приеду – еще тебя разогрею кое-чем, хехе… часа через полтора. До скорой, целую в попочку**
Приодеть ее придется, подумал я, тыча в клавишу отбоя. На выходных Виктор Владимирович приглашает, взять ее с собой, там многие с девочками будут – ну, не в ее же обносках везти? Купим что-нибудь, даша-то достойная вполне, так и показать не стыдно чтобы было. Хотя я уже сейчас чувствую, что обойдется мне эта девочка весьма и весьма недешево…
- Восэмдэсят рублэй.
- Что, простите?
- Восэмдэсят рублэй, - повторил продавец, протягивая готовую шаурму.
- Разуме… - я открыл бумажник, не сразу сообразив, что кэша там нет. Хотя обычно держал в кармашке сотню енотов, для дорожных ментов – но вот давеча оказался без обычной своей нюхательной трубочки, свернул из той сотки – и забыл, кажется, на столике. В каком-то кафе, кажется.
- Скажите, вы пластик принимаете?
- Чито пиринимаэтэ?! – дико сверкнул из-под лохматых бровей продавец-гриль. Словно я предложил ему принять, по меньшей мере, за щеку.
- Кредитные карты.
- Крэдытны – нэт, денги бером, - буркнул, утягивая в окошко мою шаурму.
- Подскажите, а банкомат здесь поблизости есть?
- Тот магазын, - сунулся в окошко корявый палец. Спасибо, не в глаз.
…Банкомат в супермаркете встретил приветливой табличкой «Отключен». Зато на кассе, кажется, принимали кредитки. Желание устроить пикник никуда не исчезло, и человек в водолазке, зло окинув взглядом бесконечные ряды пакетов с подорожавшей гречкой**, выбрал себе батон** «Оленьей» сырокопченой, батон** белого и баночку швепса.
- Распишитесь, - неопрятная продавщица, конечно, пододвинула все кучей: пакет** с покупками, пластик, чек и ручку – отчетливо обгрызенную с торца. Оттолкнув гадость, черкнул своим пером** «Ронсон» (подарок Виктора Владимировича) и стал запихивать пластик в бумажник. Изгрызенная с обеих сторон (едва ли не хуже, чем продавщицына ручка) карточка оставила на новенькой вишневой коже портмоне очередную царапину…
Ебаные жулики**! Всю страну разворовали, а сервис нормальный наладить – нет, не могут. Обосрали настроение. Вспомнить хоть Теннеси, или тот же Гамбург – да в каждом придорожном гниднике принимают пластик! И банкоматы, между прочим, тоже везде, и работают нормально, хотя они им без надобности, наличные и в глаза-то редко видят – к чему они, когда сервис налажен?! Не-ет, валить отсюда надо: болото, тысячу лет гнило, и еще тысячу прогниет, никогда здесь ничего не будет по-человечески…
Человек вышел из магазина и уже поднял было руку, собираясь тормознуть тачку**, но тут же и вспомнил: наличных по-прежнему нет. Оставалось следовать ранее утвержденному плану: пикник на свежем воздухе, далее пешая прогулка до метро, далее везде… И, насколько я помню, в ихнем** гребанном метро тоже надо платить? Впрочем, в этом долбанном метро на входе, кажется, теперь уже есть банкоматы… или нет?
Единственный расположенный неподалеку скверик** к пикнику отнюдь не располагал. Из двух имеющихся лавочек одна была безнадежно заблевана, вторую окружали живописные груды бычков**, битых бутылок, мятых банок «Балтики 9», скомканных пакетиков из-под чипсов, обрывков газет, наплеванной подсолнечной шелухи… И ни одной урны, конечно. Да и кто ими пользовался-то отродясь? Ебаное быдло, шпана**-гегемон… На вытоптанной травке газона почти в шахматном порядке расположились кучки дерьма: некоторые – собачьего, а некоторые, кажется – и человеческого генезиса. Москвичи свой город засрали? Нет, блядь – просто мы обожаем пикники на свежем, блядь, воздухе.
Человек долго разглядывал лавочку, затем вытащил из кармана платок и собирался уже постелить, но, подумав, сначала вытер нос. На белоснежной льняной ткани осталась длинная бледно-розовая полоса.
Н-да-с, подумал я, присаживаясь… колумбийский кокаин калечит не только пластиковые карточки. Хрупкие перегородки носа он тоже не щадит. И, пожалуй, на следующей неделе мне стоит все же взять талончик** к Юлию Менделевичу и соглашаться, наконец. Конечно, это вылезет мне дороже всех даш, вместе взятых, зато – гарантия качества и, конечно же, конфиденциальность, которую даже не нужно обсуждать. Чего стоит один только рокочущий басок Юлия Менделевича: «злоупотг’еблять, батенька, не г’екомендую в любом случае… однако с сег’ебг’яной ноздг’ей вы таки нанесете себе гог’аздо меньше вг’еда!». В любом случае, контракты на десятки лямов, закапанные сукровицей из носа – не совсем то, что ждет от меня Виктор Владимирович… Таки да.
Человек в пурпурной водолазке раздраженно бросил под лавочку пустую баночку швепса и огрызок батона и направился в сторону метро.
Банкомат в вестибюле был. Он работал. Получив несколько замызганных купюр, я заинтересованно пристроился в хвост очереди за проездными**. Впереди на дешевых, вызывающе-длинных шпильках покачивалось нечто эфемерное. Безвкусная курточка a-la «черкизовский гламур» отнюдь не скрывала ни приятного разворота бедер, ни стройных ног, ни хрупких плеч, на которые волной спадала чудная каштановая грива, пока еще не тронутая никаким паршивым «Суперблонд Плюс».
- Девушка, вы крайняя**?
Девица обернулась, мазнув по человеку привычно-обещающим, задорным взглядом. Ничего не было сказано, но выражение глаз было красноречивым: еще какая! Крайне раскрепощенная, крайне опасная, крайне страстная… крайне жадная до всех радостей жизни. Ну да – такие стабильно ведутся на успешных москвичей, они за этим и приезжают. Наивные Дианы-охотницы, не подозревающие, что они сами – дичь, причем вполне заурядная. Такую недолго уболтать и на классику, и на попочку, комплект стандартный: ужин в пафосном ресторане, средний по цене мобильный – в подарок, пообещать недорогую иномарку – в перспективе… И все: можно ехать в гостиницу, хоть и сейчас. Но – а как же та, что ждет меня дома?
- Простите, а вы не пробовали сниматься в кино? Видите ли, я продюсер, а у вас очень подходящий типаж для нашего нового проекта… Как вас зовут? Возьмите мою визитку. Если будет желание, позвоните мне в эту пятницу, часиков в восемь вечера, хорошо?
Наманикюренные пальчики сцапали визитку так ловко, что сомневаться не приходилось: желание будет. Позвонит. В восемь ноль три, вроде как для приличия. В конце концов, почему бы не взять к Виктору Владимировичу эту дашу вместо той? Заскочим по пути в бутик, куплю ей пару тряпок и приличные туфли, пару часов официального застолья, и – здравствуй, попочка! А в воскресенье вечером – пинком под жопу, пока не слишком размечталась. Впрочем, посмотрим как отработает…
Человек неловко потыкал проездным в турникет, отвыкшими ногами ступил на эскалатор, балансируя. Парой ступенек ниже обнадежено виляла хвостом и лыбилась девушка. Виляй, виляй, молодец. Подзаработаешь. А все-таки в этих прогулках по городу, черт возьми, что-то есть!
…Подземка выплюнула человека на поверхность на станции «Ленинский проспект». Моросить почти перестало, ветра не было, и последние мельчайшие частички влаги окутывали ряды фонарей возле остановки трамвая радужными праздничными шарами переливчатого света.
Господи, а какая помойка была тут совсем еще недавно! Пока не закрыли окаянное шуховско-апаковское депо, не заменили его аккуратным новым кольцом** (без всех этих угрюмых ремонтных лабазов) – ведь болото было, чистый Гарлем. И все эти престарелые местные «кулики» рвались в бой за свое болото, на митинги лезли – защитим трамвай, блядь… Проклятые железные коробки начинали грохотать под окнами как раз в тот час, когда нормальные люди ложатся спать. Рельсы – посреди дороги, а остановки – на тротуарах, и вечно эти полудохлые ползли не спеша… все им куда-то ехать надо было… в поликлинику? Лучше бы в колумбарий сразу.
Ну, ничего. Земля-то здесь стоит семь лямов за гектар – митингуй, не митингуй… И разве не лучше стало? Инвестор положил асфальт, установил фонари, а все лишнее засеял «канадой грин». Выкрашенные фасады, аккуратные заездные** дорожки к каждому дому, чистые подворотни**. А на месте депо строится нормальный жилой комплекс – 26 этажей, культурно-развлекательный центр и четыре пентхауса. Кстати, не взять ли один из них? Люблю Москву с высоты птичьего полета, и район не менять…
Размышляя, человек неспешно шагал вдоль Вавилова. Тихонько простучал мимо №14 - обреченный, но пока живой. Справа плыли добротные здания желтого кирпича, почти не изуродованные рекламой, но тоже обреченные – Академия, Вычислительный центр. Эта Москва, стремительно уходящая в прошлое, но пока еще ощутимая, как тело дорогого покойника, настраивала на мрачный лад, и я почти обрадовался, завидев свой подъезд**.
Консьерж приветливо поклонился, вызвал лифт, и сияющая прохлада зеркальных стен, как всегда, напомнила человеку о серебряной визитнице в кармане брюк. Заправив ноздри порошком и не касаясь звонка, он тихо открыл дверь ключом. Уточка, говоришь? Приходи, родная, с гусем – я тя трахну, и закусим… Возьму ее прямо на кухонном столе. Сейчас.
Квартира встретила неприятной тишиной и странным отсутствием запахов – точно нежилая. Человек, сбросив туфли, прошел на кухню – Даша стояла там, прижавшись попой к кромке стола. А на столе сияла утятница**, и губы Даши морщились в полуухмылке – виноватой, вызывающей и напуганной одновременно. Почему-то не эта блудливая улыбочка, и не бегающие глаза – больше всего напрягла утятница: массивная, накануне купленная, сияющая тефлоном, но безо всякой обещанной уточки. И без крышки. Не пойми куда девшейся, тяжелой чугунной крышки.
- Даша, что…
Глаза девушки остановились, сузились, уперлись в точку чуть правее и выше уха человека. Тихий шелест. Тень… Кого ты привела, сучка? Где и как ты наебала меня, что ты задумала, тупая дешевая сука?!
Мускулы под пурпурной водолазкой мгновенно напряглись, но тут в затылок с хрустом ударили железом, и мир, в последний раз вспыхнув белыми кокаиновыми искрами, плавно перевернулся и погас.

                                                * * *

Стен не было. Как не было и ни потолка, и ни пола, хотя ноги, по колени скрытые в белом тумане, определенно на чем-то стояли… опирались обо что-то… словом, не проваливались – спасибо и на том.
И, если осторожно ступать, можно было бы дойти и выйти в одну из двух дверей – двух неподвижных прямоугольников в плывущем и дрожащем молоке, затопившем остальной мир. Никак не обозначенные, двери все же несомненно вели: одна – в Петербург. Вторая – в Москву.
Мне туда?
Если ты хочешь, ответила пустота.
Или туда?
Выбор за тобой, шепнула тишина.
Почему?
Потому что я троицу люблю, сказала млечность.
Но меня там убьют.
Теперь ты знаешь. Измени судьбу. Это твой последний шанс, дохнул в ухо туман.
Я не могу ничего изменить. Эти города… они сильнее. Они давным-давно все решили за меня. Я могу лишь барахтаться, но я безумно устал, и плыть по течению я устал тоже. Мне нужен покой. Я не прошу Света, но дай мне покой, как некогда ты дал его Мастеру. Ведь тебе нетрудно.
Ты не Мастер, возразило беззвучие. Покой надо заслужить. А ты всего лишь счастливчик, выигравший в лотерею. Впрочем… что ты хочешь?
Поближе к природе, например. К земле. К простым людям.
Что ж, попробуй, ответило молчание.
И туман расступился, открыв третью дверь.

                                                * * *

Побуревшая от дождя вывеска сообщала – «Бологое». Человек в свитере с высоким воротником поднял глаза к небу и зябко повел шеей. Было не то чтобы холодно, но промозгло. А хляби, похоже, разверзлись всерьез. Сюда, под навес перрона, брызги почти не залетали, но дощатая крыша вся сочилась каплями, а в двух шагах впереди лило уже стеной, кипели лужи, и сгорбившиеся фигуры бродили там, поблескивая дождевиками и тщетно выбирая место посуше, чтоб наступить.
В карманах обнаружилась пачка с единственной надломленной сигаретой, зажигалка, брелок без ключа, какие-то крошки и – деньги. Оторвав фильтр, человек закурил и принялся пересчитывать купюры. Выходило не так чтобы много, но и не мало. При должной экономии – месяц можно протянуть, а то и полтора. Сейчас главное – крыша над головой, дальше разберемся…
- Что ж это ты, милок, богатством трясешь, а сам без плаща?  Аль потерял?
Карга в черном дождевике с капюшоном, полностью закрывавшем лицо, опиралась на видавшую виды клюку. Впрочем, и так было понятно, что бабка очень стара, сварлива, говорлива и охоча до денег. Но выбирать не приходилось. Среди дождя и бабка была – шанс.
- Бабушка, мне нужно снять квартиру или комнату. У вас в Бологом квартиры сдаются? Вы мне не посоветуете?
- Сдаются, сдаются, отчего не сдаются, - заворковала старуха, - я и сдаю. Хорошая квартирка, тут и недалеко, все есть – телевизор есть, и диван, колонка есть, душ горячий с дороги-то принять хочешь поди? Я и провожу, дорого не возьму с тебя, на-ка вот пока плащик накинь, есть ведь запасной у меня, а придешь – так и обсушишься, милок, чаю напьешься…
Последнее было особенно кстати: едва сойдя с перрона, человек по щиколотки увяз в липкой холодной грязи. Продранный бабкин дождевик не спасал, окурок в руке размок в считанные секунды, и я с сожалением бросил его в канаву. Впрочем, скоро тропинка пошла в гору, а там и киоск вынырнул из пелены дождя на обочине – сияющий огнями, украшенный аляповатой зеленой, невесть что означающей буквой «М», битком набитый всеми привокзальными радостями. Половину витрины занимали ряды «Балтики 9», в другой виднелись сигареты, какая-то выпечка – и вечная, всесильная как учение Маркса курятина в лаваше с овощами.
- Погоди минутку, бабуль, - попросил я, - у меня ж нет ничего. Я еды какой-нибудь куплю и сигарет. И пива.
- Да пойдем, милок, - потянула за рукав старуха, - пойдем, чего деньгами-то сорить, нешто не накормлю тебя? Есть у меня. И картошка есть, сальце, и табачок есть, от деда еще остался. Водочка есть – своя, домашняя, дорого не возьму… Пойдем, говорю, пока не промок до нитки-то.
- А скажи, бабушка, - внезапно, повинуясь какому-то наитию, спросил человек, - а кокаин у вас в Бологом есть?
- Есть, милок, как не быть, - радовалась старуха, напористо, как паук, увлекая человека в сторону серой, коченеющей в струях дождя, надгробного абриса многоэтажки, - в Бологом все есть. Сам увидишь!
В голосе ее хрустело железо.


* - петербуржский диалект
** - московский диалект
(см. http://www.newsru.com/russia/21jun2005/slovarik.html)..