Вот пялят бабу на навозе:
Её трясётся голова,
Она стоит в анальной позе,
И ни жива, и ни мертва.

А им другой не надо нынче,
Хотя кругом красИвей – тыщи,
Но нет её милей и чище,
И похуй, что в говне мудищи.

Ах, эта женщина большая,
Бела, нежна, словно из снега.
И для любви её душа, бля,
И тело создано для неги.

И я лежал бы с нею рядом,
Но лишь смотрю печальным взглядом,
Как с ней резвятся целым стадом,
И как мотает падла задом.
 
Ах, эти грубые мужчины,
Неумолимые созданья.
У них огромные хуины,
Они не знают состраданья.
 
Вон тот, особенно, пузатый,
Вонючий, лысый и поддатый,
Своей елдою, как лопатой
Её терзает, гад мордатый.
 
Уж комары от сна восстали,
Грядёт начало летней ночи.
А мужики с моею кралей
Резвятся из последней мочи.
 
К ним не приходит утомленье,
Влекут их странные стремленья.
Они достигли исступленья
В попытке семяизверженья…
 
Меня зовут с собой ребята
На скотный двор, где есть телята,
Где козы, свиньи, поросята,
Где ждут доярочки-девчата.
 
Ах, от спиртного распалятся
Греха заветные мечты:
Мы прижимаемся к дояркам
и называем их на «ты»…
 
Они же грубыми руками
Нас, вместе с нашими мечтами
Берут. И гонят прочь пинками,
И вслед орут: «К ебене маме!»

Унылый вечер. Хмель, побои,
Стояк, пропавшие надежды…
В башке – бардак, во рту – помои,
На нас – не белые одежды.

А чувства женские – потёмки
Для наших низменных мозгов…
Ну почему ж не пялят тёлки
На сеновале чуваков?!