Знакомый американец русского происхождения, имени сказать не имею права, должен был приехать в Удельную ко мне в гости.
В самом начале девяностых в магазинах не было нихуя. А угощать надо. Поехал я в Пивную на Сретенке к шеф-повару, помог он с продуктами – сервелат, горбуша, печень трески, даже красная икра – самые заветные угощения тех времён на столе разместились. Самогонки тройной перегонки выставил. Водка Шацкая по сравнению с ней –  сущая отрава!
Ну, посидели, песни попели под гитару. Сам-то я в завязке был — восьмой год – ни капли. Потом говорю ему, слушай, у меня место есть хорошее, база охотничья, там и рыбки половить можно и на стенде по «бегущему кабану» пострелять. Поехали завтра? Ровно в 17:00 за тобой заедем. Да, может, я девчонок пару захвачу, а ты в «Берёзке» возьми Ballantine’s и бутылку ликёра – бабы его любят.
Он всё купил, ещё Абсолюта пузырь в придачу. А девки обе хорошие, но у одной, у буфетчицы-Ирки — месячные, хотя и пила за двоих. Вторая – уборщицей в пивняке работала, красивая, молодая совсем – двадцать два года — только что педагогический институт закончила. Но выпить тоже любила. И поебаться. Говорили ребята – минет охуенно делала. Она посидела, выпила прилично, потом поглядела на нас с пониманием и говорит:
— Я спать пойду…
Я было за ней, а американец мне остановил:
— Петь, у нас в Америке пьяную женщину ебать нельзя!
— Как это нельзя? А для чего мы её поили?
— Дурак ты, Петя. Вот она утром проснётся, ты узнай у неё, захочет ли она тебя?
— А чего бы ей меня ещё и с похмелья хотеть, когда я её на двадцать лет старше? Момент ловить надо.
— За такой момент у нас в Штатах в тюрьму сажают. И надолго.
Ну, думаю, не познать мне всей прелести Наташкиного отсоса. Ему-то что, он пьёт рюмку за рюмкой и свои нравоучения впаривает. Скорее всего, хуй у него не стоял, ведь виагру тогда ещё не придумали. Сижу, как мудак, под американца канаю. Потом Ирка пришла с месячными, и доказывать стала, что в Москве лучше живётся и деньги показывает, целую кучу. Хотя по баксам там не больше полтинника было. Гость мой взял их и сжёг – говно, говорит, ваши деньги, бери, мол, эквивалент в долларах. А та ему, да пошёл ты нахуй – это моя дневная выручка, завтра столь ещё заработаю и с тобой я по краям за виски и ликёры.
Я хотел к Наташке было смыться, минета небесного испробовать, а он – посиди со мной, давай песни русские попоём. Так всю ночь дурака и проваляли.
Утром шофёр за нами приехал, Ирку на Ждановской высадили – ей на метро до Тушина хуячить, но с месячными – кому она нужна?
А как к Наташкиной квартире в Кузьминках подкатили, американца разобрало что-то и он к ней на чай, культурно так напрашиваться стал. А у неё толи голова болела с пережора, толи не глянулся он ей, хуй их баб поймёшь… Ваще-то мужик видный был, голым в пруду искупался... Хуй там чуть не по колено.. Но отказала Наташка, короче.
И как-то после этого он поблек. Я уже к метро идти собрался, но американец остановил:

— Петя, поехали в ЦДЛ, там Вознесенский обедом меня обещал угостить.
Я сразу вспомнил «Мастера и Маргариту». Неужели это тот самый кабак о котором я в своей любимой книге читал? Согласился, конечно.
Приезжаем. Андрей Андреевич, красиво одетый такой сидит, и Зоя Богуславская с ним – только о Вознесенском и разговаривает. Любила наверно. А хуле его не любить?
Перекусили неплохо, а я сижу и молчу всё, неудобно как-то... думаю, сказать что-то надо. И вспомнил, что Вознесенский Евтушенко, кажись, недолюбливал. А года два назад я случайно прочитал стихотворение в газете «Правда» — «Уберите Ленина с денег». Ну, думаю, такую хуйню только Евтушенко и мог написать. И рубанул с плеча:
— Андрей Андреевич, вот читал я стих Евтушенко – «Уберите Ленина с денег», ну ведь хуйня же полная, как мне кажется…
Вознесенский покраснел, как-то неуклюже стал извиняться, мол стих этот его, но всё случилось давно, когда он ещё верил в идеалы коммунизма.
Я от стыда сквозь землю готов был провалиться – хорошо Окуджава в чёрном кожаном пиджаке прошёл мимо нас – сильно пьяный, мне отчего-то легче стало.
Вскоре распрощались, а друг мой американский при выходе из кабака ёбнул мне локтём по рёбрам:
— Ну, ты, Белинский, не мог, молча сидеть?
Но на машине до дома подвёз.