Вы знаете, каково это - всю жизнь ощущать боль в висках? Жгучую, давящую боль. Сколько себя помню, столько болит голова. Считается, что человек способен привыкнуть к любой боли, если она постоянна. Не в моем случае.
Мое имя - Антон. У меня одна из вариаций ДЦП. Тяжелее всего дается управление ногами, руки - средне. Голова работает хорошо, как мне кажется. По крайней мере, нет ощущения отсталости от сверстников в умственных способностях. Хотя мимика, конечно, слегка страдает. Да и глаза косят к переносице.

Вырос я в типичной городской коммуналке. Знаете, это такие страшные высокие домища, стоящие колодцем возле шумного и пыльного проспекта. С уличной стороны вид здания вполне приличный. Но когда находишься внутри колодца - это жутко. Стены склоняются над тобой всей тяжестью своей грязи, старых окон, разбитых стекл в подъездах. Двор не менее суров. Для детей здесь имеется лишь одна песочница, образовавшаяся, скорее всего, случайно. Не раз отец оставлял меня в ней поиграться, когда я был совсем ребенком. А дворовые дети, не желая меня принимать в свое общество, кидали мне в глаза песок, крича, что я проклятый египтянин.
Моя короткая жизнь - череда сменяющих друг друга, а иногда идущих бок о бок, мук. Я первый ребенок в семье, от третьей беременности. Да и тот, болезнь ходячая, а вернее не ходячая. Бедная моя мать.
С детства я стремился к людям, но они меня всегда отвергали. Когда ты совсем маленький, ты не понимаешь, за что тебя не любят, обзывают, словом, отторгают.
Моя мама работала в поликлинике, лечила людей: делала уколы, давала людям нужные таблетки, меряла температуру и помогала с различными процедурами. Папа подрабатывал где придется. Охранял, строил, грузил. Обычная рабочая семейка. Да разве для счастья много нужно? Бабушек и дедушек своих я никогда не видел. Позже, лет в десять, мне сообщат, что их не осталось никого на свете.
Когда я немного подрос, родители устроили меня в детский сад с группой для детей с ДЦП. Боже, это было жутко. Когда тебя окружает десяток недоразвитых детишек и пара педагогов, становится противно, мерзко и страшно. Ни на секунду невозможно забыть о своей неполноценности. Уж лучше во дворе терпеть унижения здоровых детей, чем наблюдать беспомощных себе подобных. Вскоре мою группу закрыло правительство города, объяснив свои действия реформами дошкольного образования. Якобы вместо нашей группы можно оформить в садик гораздо больше нормальных детей. Да мне же и лучше, хотя родителям это подбавило хлопот.
Наверно единственным светом в моей жизни была любовь мамы и папы. Я понимал, что им тяжело со мной, но они все равно уделяли мне очень много времени, всячески меня поддерживали, играли со мной в мои любимые детские игры. Иногда в нашей коммуналке отключали свет. Любил такие моменты неописуемо, особенно, когда мы были дома втроем. Мать и отец ложились на кровать, а я сидел в своем инвалидном кресле, и в темноте мы играли в города или просто слова. Темнота давала волю моей фантазии, я представлял будто я здоровый сын, и мы играем дружной семьей.

Скоро я пошел в школу, как я и просил родителей, в самую обычную. Отец каждый день привозил меня в школу и забирал после уроков. Мне очень тяжело было писать, но упорство и старательность брали верх. Я даже научился читать быстрее и лучше остальных, несмотря на немного косившие глаза. Одноклассники не любили меня. За то, что я хорошо учился, за мой постоянный вид безумца, за то, что я никогда не опаздывал, никогда не баловался, за мой завистливый взгляд на уроках физкультуры, даже мое медленное произношение слов досаждало некоторым ребятам.
Недавно, я уже учусь в восьмом классе, отец пришел встречать меня после уроков в очень плохом настроении. Я рассказывал, как прошел мой день, но он меня не слушал. Не слушал он меня и дома. Он все стоял возле окна и много курил. Я чувствовал, что произошла какая-то неприятность. Вечером пришла с работы мама, она была удивлена резко изменившемуся отцу.
- Антон, нам с мамой нужно поговорить один на один, будь добр, покинь комнату, - после таких слов отца, я немного растерялся даже, но выехал в прихожую. Дверь за мной тут же захлопнулась. Однако я все равно слышал их разговор почти целиком.
- Дорогая, тут вот ведь какое дело, - говорил папа, нервным и тревожным голосом, - я у доктора  проверяюсь, сдал кучу анализов.
Долгая пауза.
- И вдруг узнаю, что я бесплоден. Ты уж постарайся воспринять мою реакцию, - голос становился значительно возбужденным, - я стараюсь держать себя в руках. Но вот ты мне, любимая, объясни, почему я долгие четырнадцать лет, считаю себя отцом Антона, душу вложил в мальчика, в тебя. А оказывается я бесплодный лопух, живущий с гулящей бесчувственной бабой и чужим сыном, да еще и не подозревающий ничего.
Мама плакала, папа курил, я сидел в своем инвалидном кресле за дверью. Они еще долго ругались, мне неприятно про это писать.

Отец перестал возить меня в школу, поэтому я бывал на уроках через день, когда мама не работала и могла отвезти. Папа теперь постоянно старался как-нибудь ущемить маму. Обзывал ее всячески, грубил.
Так прошло пару месяцев. Однажды в воскресение, я сидел дома, родители работали. Вдруг пришла мама. Она была очень подавлена. Она села на кровать возле меня.
- Сынок, ты уже подрос и должен уметь разговаривать на взрослые темы, - я был растерян, - я люблю тебя, папа любит тебя. В жизни так бывает, что люди ссорятся очень сильно и больше не могут жить вместе, - по ее щекам покатились слезы, я сидел стараясь не шевелиться.
-Пришло время и нам с папой расстаться, он стал невыносим для меня. Да и как выяснилось, он не родной тебе отец.
- Мам, но я не хочу этого, - совсем растерявшись, промямлил я, - давайте оставим все как раньше!
- Нет, это невозможно, принеси лучше пока водички, из-под крана, - попросила мама.
Стоило мне выйти в прихожую, как дверь за мной захлопнулась, а я услышал, как мама плачет. Она попросила сквозь слезы у меня прощения. Что было потом я плохо помню, я стучал к соседям, кричал о помощи, вцепившись в общий телефон, старался набрать скорую. Но пальцы меня не слушались, а в голове был шум.
Как сказали медицинские работники, ее смерть была безболезненной. Она вколола себе в вену воздух. Глупо звучит, умереть от воздуха.
Теперь мы жили вдвоем. Не мой отец и не его ребенок. Он не возил меня в школу, забывал кормить. Он ушел с работы и сильно запил. Во мне медленно зарождалась ненависть к этому человеку. Человеку, который хоть и вырастил меня с любовью, но он довел мою маму до суицида.

Дни мои проходили одинаково. Я сидел в темном углу комнаты и пытался читать очередную книжку с полки. Отец в это время либо пил, либо курил, либо спал. Он будто не замечал моего присутствия. Когда я был голоден, ехал в кухню нашей коммуналки и там просил у соседей что-нибудь перекусить.
В жизни отца не осталось и капли смысла. Этой капли не было и у меня. Эволюция беспощадно отсеяла нас от здоровых людей. Мы выпали из всеобщего потока жизни. В моем от природы и от обстоятельств нездоровом сознании родилась замечательная идея. Я уже все хорошо продумал и подготовился. Я собрал все пластмассовое в комнате. Мои игрушки, мамин фен, пара пластиковых бутылок, целлофановые пакеты, шариковые ручки и много еще всего. Скоро отец снова напьется и вырубится. А я порву книжки, скомкаю листочки, возьму спички. И подожгу все это, закину всю найденную пластмассовую утварь, чтоб было больше ядовитого дыма.
Нам нечего делать на этой планете.
По крайней мере, потухнет боль в моих висках. Жгучая, давящая боль.