… Противник лежал немного поверженным и растоптанным. Сил не было и не будет. А Нашатырь взглянул на нево последний раз и пашол во вдаль. Где-то там, за горизонтам махровым цветом выростали гребы. Ядерные гребы. Не заражонные гребы, как в Чирнобыбле, а ностоящие ядерные гребы с дымом. И гарью и копотью. Со смертью и розрушением. Но тут вдруг он откликнул ево: «Эй, стой! Почему тебя называют Ношатырём?!». Он ему усмехнулся в кулак себе в руку и прохохотал в ему ответ: «Потому что, когда меня нюхают или открывают – я сразу даю в нос! ХА-ХА!». Зловеще так прохохотал. Развернулся и опять пошел в даль. А он остался лежать на земле побежденный и падавленный.

Ношатырь соврал. Он не всегда был таким. Кагда-то он был Шмуглым. Такое прозвание ему дала его приемистая мать. Но тогда он был маленьким и беспокойным. А теперь, кагда он стал бизжалостным тирминатором-убийцей, то канешно такое прозвание ему было не савсем уже к лицу. И оно никак не выделяло его на фоне остальных. После ядерной вайны кожа лица у всех пасмуглела. А ему нужно было выделение. Много выделения. Чтобы не казаться как у всех. И он был прав и лев, такого прозвищя не было ни у ково в современной постйадерной циовилизации. И только по ночям, в пылу сонного полузабвения ему чудилась та самая мать. И мягкое, нежное и теплое как кусочек мороженного, имя данное ему такой-то матерью.

Но щяс не время для сантиметров и грустить. И Нашатырь шол в пыли по запылённой дороге вдоль прямо к йадерным гребам. Ищо было много работы по убиванию и калечению мутантов и радиационных зомбе. Чистить мир от таких как все было удовольствием выше среднего. И зобавно и поучительно для остальных. Поэтому Ношатыря побаивались. И не дай гаспоть встретиться на его пути даже самому завалящему радиационному выкормышу. Пиздец ему тогда и полное забвение! С малых лет мутанты впитывали с молоком матери (ну или чо у них там), что Ношатырь это их всеопщая гроза и всецелый бич. Матеря поясняли детишкам, что испокон веков ходит по выжженой бомбами землей, злой гений санитарии – Ношатырь. И детишки боялись, чтобы не ходить по дорогам.

В одной из таких пищер тоже жыли детишки с иховыми матерями. И тоже боялись Ношатыря как огня. И вот пошли они подышать на солнышке. Играюцца и виселяцца в разные игры. В скалки и во впрятки. И пусть они выглядели ниважно: кожа свесала с рук и с ног, худые децкие коленки растопырились слегка. Хотя и уроды мутанские, но все же дети. Матеря следили аккуратно, штобы дети не шалили и не баловались руками вне помещения. Чтобы не поцарапались, чтобы хрупкие ручки и ножки не отваливались. Чтобы на полянке царил мир и спакойствие.

Самый маленький зомбе по прозвищу Кирилл заигрался с осколками ядерной бомбы и убежал на дорогу. Ево мать уже не находила себя от непонятности, где её сын. Она распростерла свои материнские ушы и вслушывалась в тишыну ночьной тиши. Но тут прорезался крик. Тучи от страха закрыли в небо. Это был Кирилл. Он кричал с той стороны дороги, где лежали трупы заказчиков. Заказчики были самой низшей кастой трудоблювов, но об этом не сейчас, потомушто на той стороне происходило действие. Мать сразу почуяла неладное. Ищо бы! Неладное лежало и тут и там! Но и это не важно! Важно что там, на той стороне, стонал и кричал от болей её мертвый сын. Оставалось кроме как бежать туда.

Притаившись за сеткой-рабицей, мать увидела страшное. К её сыну приближался Ношотырь — гроза и ужас всех зомбе. Сын кричал и таращился во все стороны. Матерный инстинкт дернул за самые тощие струны душевной организации мамы зомбе-Кирилла. Она преостановила путь Ношатырю своей мощной мутантской грудью. А своей второй мощной мутанской грудью она прикрыла малыша. А третьей закрыла сибе глаза, штоп не видеть тово ужоса, который несет Ношатырь. Ужос и впрямь выглядел неважно. Зостатый вразплох собирался пасцать, когда ево прирвали вопли Кирилла и вид евойной момашы. Вытащив хуй, на него глядели четыре маленьких боязненных глаза. И еще четыре глаза ево мамы.

Ношатырь тут жо принял ришение стрилять и спрятал ужос в штаны. А посцать можно было и потом. Он дастал ружье и изготовил на выстрел. Но ниажыданная мать Кирилла произнесла в ночной тиши: «Шмуглый?!». Да. Это он и был. А это была ево мать. Но старая и забытая как прозвище. Бональная драма разрывала стоявшую окрест тишину. Мудрый сын, ево пристарелая мать привратившаяся в зомбе и сопственно нипавинный Кирилл, вроде как брат мудрово сына, но тоже вроде как зомбе, хотя и маленькое.  Чо делать — кто знает?. Расстрелять — значит убить в сибе свои корни. Не расстрелять — значит пойти против своей существенности. Но Шмуглый завсигда славился своей мудрастью — и паступил как соломоново решение — пристрелил зомбе-Кирилла, приласкал мать, такую близкую и недалекую. А патом пасцал.

А затем всплакнул на дорожку. Сказал: «таковая судьба, но убивать тебя я не буду». И пашол дальше — сеять смерть и разрушения Кириллам. А если надо то и Мефодиям....