Мыши, как мне думается, никогда не осознавали моей личностной природы, скорее они воспринимали меня как страшное стихийное проявление сил природы, и детей своих они учили просто: если в комнате зажегся свет, значит надо съёбывать, иначе тапочкой паиблу. Да и я, надо заметить, никогда в них личности не замечал, и мочил их чем ни попадя, пока один странный случай радикально не изменил ситуацию.
  Однажды, с сильнейшего бодуна, зайдя на кухню, я увидел мышонка, который сидел прямо посреди комнаты и точил кусочек печеньки, я уже было схватил тапок, но вопреки моим ожиданиям этот мыш не стал ломиться от меня в ужасе куда глаза глядят, а напротив, подбежал к моим ногам, и положил свою печеньку и встал передо мной скромно потупив взор... я от такой подачи, надо сказать опешил, этот мыш не просто осознал меня как личность, он признал моё безусловное главенство в этой квартире.
  Дотянувшись до стола, я взял кусок лежавшей там со вчерашнего заветренной ветчины, и подал его мышу, потом налил пол стакана водки, и буквально затолкал её в отчаянно сопротивляющийся организм. Проснувшись на следующий день, я проследовал на кухню намереваясь сварить себе кофе, но картина, которая предстала моему взору поразила меня настолько, что о своём намерении я мгновенно позабыл.
  Посреди комнаты на полу стоял маленький алтарь из спичечного коробка, возле которого стоял мой мыш, держа в  лапках пыльный и заплесневелый кусок хлебной корки, но от того как проникновенно он возложил эту дрянь к моим ногам, я снова умилился, и снова дал ему кусочек ветчины, кстати уже позавчерашней.
    Вот так и начали развиваться наши отношения, он приносил мне свои мышиные жертвы, я вознаграждал его и его семью объедками, даже коту запретил их трогать, кстати говоря, остальных мышей, тараканов и прочую домашнюю паразоту я мочил как  и раньше, даже ещё более жестоко, так-как имелся прецедент твёрдо убедивший меня а том, что они могут вести себя нормально, просто не хотят…

  Однажды вечером, придя домой с работы, я обнаружил своего мыша в плачевной ситуации, его алтарь был перевёрнут, а он сам побитый и помятый лежал рядом, кожа на его голове была рассечена, из раны сочилась кровь, при моём появлении от него во все стороны разбежались побившие его еретики, я понял...  он пострадал за веру... ну уж хер там, подумал я, единственное в этом доме существо, которое знает что такое вера и верность не будет страдать. Я наклонился, аккуратненько взял мышонка в руки и отнёс в ванную комнату, там я омыл его раны, помазал его зелёнкой, и заклеил его рассеченную голову кусочком лейкопластыря, потом я положил его спать в пенопластовую боковинку  от компьютерной колонки, а сам проследовал на кухню.
  Проснувшись утром, мой мыш увидел в углу кухни огромный (по его конечно меркам), храм, там было всё, и настоящий алтарь, из майонезной баночки, и ёмкость с водой, немного подслащённой сахаром, чтобы все, кто до сих пор не уверовал, могли в живую ощутить благодать мою, в этом храме так-же имелись колонны из когда то забытых у меня дома племянницей старых и неисправных фломастеров, и занавеси из аккуратно разрезанных мной лоскутков старой тряпки, и даже старый полуголый пластмассовый греческий солдатик с мечом в одной руке и щитом в другой, который стоял на возвышении посреди храма и символизировал, естественно, меня. Немного поодаль от храма стояла виселица на которой висели трое из его вчерашних обидчиков с некрасиво высунутыми языками.
  Мой мыш был в шоке, создать такое великолепие всего за одну ночь, это не укладывалось в его маленькой мышиной голове. Единственное что он теперь твёрдо знал, что эта неведомая и ужасная сущность, чью личностную природу он так недавно признал, имеет разум и волю, и может не только казнить и миловать, но и творить настоящие чудеса если снизойдет до этого в минуту великой своей милости.

  С тех пор у моего мыша началась другая жизнь, он служил при храме, гордо носил приклеенный  мной пластырь, и все приходящие в храм должны были к нему (пластырю) приложиться, а количество прихожан, надо сказать всё росло, мышки тащили на алтарь свои маленькие подношения, я щедрой рукой одаривал их разными съедобными ништяками. Если приходил больной, мой мышонок оставлял его в храме на ночь, а я приходя с работы брал его в руки и уносил в ванную, кого мог, я лечил, кого не мог вылечить просто придушивал, и возвращал обратно в храм, но его близкие не скорбили об умершем, ведь на его голове всякий раз был наклеен кусочек лейкопластыря, а значит это Я призвал его к себе, и значит у него всё в порядке.
  Вскоре очередь к алтарю стала нескончаемой, а мне надо было ходить на работу, и поэтому я, каждое утро оставлял в специальном ларце за статуей в храме кучку ништяков из которой мой мыш должен был одаривать всякого, кто пришел поклониться.
  Иногда мне удавалось скрыто понаблюдать за тем, как он это делает, и вскоре я заметил некоторые детали: бедным и тощим мышам, которые приносили на мой алтарь явно последние крохи, он давал скудно, иногда даже не из того, что я ему оставил, а из того, что приносили мыши побогаче и потолще, которых он в свою очередь, вознаграждал как-раз щедро, сам он тоже в накладе не оставался, позволяя себе безлимитный доступ как к ларцу с моими дарами, так и к подношениям мышиной паствы.
  Вскоре моего мыша было не узнать, толстый, сытый, довольный он сидел у подножия моей статуи в окружении многочисленных наложниц, и выглядел весьма благополучно. Потом я заметил, что поклонение в моём храме перестало заключаться в простом подношении на мой алтарь даров.
  Дабы укрепить своё положение мыш ежедневно вводил всё новые правила и ритуалы, законы и табу, сначала он объявил от моего имени, что самый лучший кусок с каждого мышиного стола должен быть отдан в храм, потом, что ни одна молодая мышка не может вступить в половые отношения ни с одним мышом, предварительно не проведя ночь с самим патриархом, установил налоги на всё, на норы, на шкуру, на еду, на воздух, на пописать, и на потрахаться, и поверьте мне тут-же появилось достаточно желающих стать его, так сказать, полномочными представителями, быстро сколотилась банда крупных молодых и здоровых крыс, готовых в любую секунда порвать любого мыша, проявившего малейшее несогласие с режимом.
  Но всё это мне казалось не более чем просто забавным, ведь, каждый раз когда я заходил на кухню, мой мыш бросал все дела и мчался ко мне навстречу, подносил мне самый лучший из имеющихся в его распоряжении кусков, и смиреннейшим образом мне кланялся, соответственно мне мгновенно становилась, глубоко похер моральность или аморальность его поведения.

  А между тем, поведение моего мыша было далеко от идеального, мало того, что он жирел не по дням, а по часам, у него явно проявились признаки мышиного венерического заболевания, а так-как он трахал всё, что мог догнать, вскоре над всей популяцией нависла угроза эпидемии мышиной гонореи, или чем они там болеют. Кроме того его жажда власти достигла просто невероятных масштабов, сотни тощих, голодных, полуобнаженных мышей подгоняемых крысиной шоблой трудились над постройкой храмов и гробниц по всей кухне, и в этих храмах были только алтари и НИКАКИХ МОИХ СТАТУЙ, там просто шел сбор податей, и ничего больше.
  Кстати вся эта система уже давно перешла на самообеспечение, и стала независимой от моих даров, и соответственно, эта жирная сволочь от раза к разу всё спокойнее и спокойнее реагировал на мои появления, уже без особого энтузиазма он шел ко мне неся в лапах уже не лучший, а просто первый попавшийся кусок, и кланялся больше формально, и однажды я вдруг осознал, что не являюсь больше не только предметом культа, но и мало-мальски уважаемой личностью в своей собственной квартире.
  В один из дней зайдя на кухню, я застал своего мыша за нехорошим занятием с молоденьким мышонком МУЖСКОГО !!! пола, НУ ЭТО ВАЩЕ АХТУНГ, возмутился я поднимая с пола свой старый армейский ботинок...