Пеар – это майо фсио. Я так до паследнево времени думал. Я пеарицца висьма рано начал. Помню, плывем мы с поцонами. Темно, бля и стремно вокруг. И конца края не видно. Потсоны уже ацтавать начали и тармазицца кароче. Я тоже уже начал абламывацца, но вдрук на гаризонте замоячила зимля. Думаю: «Ща, кароче, нихуя... Ща, кароче, первым даплыву, астальным буду дарогу пакзывать. И будет мне за это слава и пачот. И медаль за спасение утопающих. И так меня это вдохновило, что я на одних морально-волевых доплыл, взобрался, стою и ору «Поцоны! Сюда!». А сам чувствую, что земля меня засасывает. У пацанов ужас на лицах они  давай сйобывацца... Это только потом я узнал, что земля оказалась яйцеклеткой. А эта история надолго отбила у меня желание выйобывацца на публику.

Второй случай попытки непроизвольного самопиара праизашол гораздо позже. Я уже был полноценной ячейкой общества – двадцатинедельным эмбрионом. Меня тогда на УЗИ принесли. Пяляцца, сцуки на меня: ой, бля, ношки! Ой, бля, ручки! А я – отъебитесь от меня, дайте поспать. А они опять - ой, твою мать, какое смишное и трогательное йебальце! А где ж хуйок? Нет хуйка?! Девачка, значит! Щас мы, блять, девачке розовые платьица и вапще фсякую хуйню розовую сашъйом. Ща мы, бля, кукол разных понакупим и фсякого гамна разново бабского... И имя еще придумаем такое… Ну типа, Даша. Ну, или как там щяс все девачек называют, Софья, блять, там. Или Полина. Ну лутше, канешно, Даша.

Тут я, канешно, вышел из себя. Какая, нахуй, Даша?! У меня есть хуй! Беру, кароче, и размахиваю им так спецыфически. А на УЗИ хуй видно, всмысле нихуйя не видно и они – «ой, бля, Дашенька тонцует!». Я – «Йоптваюмать, гамеопаты безглазые! Убейте себя ап стетоскоп! Ну, или ап холофайбер… Нармальново мужыка от бабы атличить не можете». А они опять за свое: «бля, кароче, калготочки с рюшами надо купить… А как сиськи расти начнут, то лифчег и прокладок комплект». Мне бы прекратить эти буйные фантазии зычным окриком типа: «Завалите вашы йебала!», но в утробе… В утробе, наверняка, сами знаете как. Не поорать, не зевнуть, ни даже пернуть толком нельзя. Вода, вода, кругом вода… Я уж и семафорить руками стал, но народ с той стороны матки нихуя морским наукам не обученый. Глухо не врубаецца в мой движняк. Смотрят все и умиляюцца только, дескать, вот какая Дашенька у нас активная. Я тогда правую руку вперед вытянул и левую на локтевой сгиб положил. Все аж ахуели: «Это ж, блять, типичный мальчег!». Про случай этот, потом в газете написали в рубрике «Нравы современной молодежи», и фотку мою с руками на передовице напечатали с заголовком: «Внутренний протест».

С момента рождения пеар миня приследовал буквально на каждом шагу. Стоило мне абасрацца в пеленки – вакруг сразу шумиха, движняк, все ахуют, охуют. Сабытие, блять! Нужно было срочно всем по телефону растрещять: «Мама, он абасрался! Чо делать?!». И так во всём. Зуб прорезался – бенефис. C кровати пизаднулся – аншлаг. Сказал: «Агу» – творческий вечер. Такшто нихуя не удивительно, что я решыл принять участие в литературном конкурсе про то «на что способен современный россиянин ради самопиара с вытекающими последствиями». Похуй, что мне два года всего. В конце концов – я типичный рассиянин. А если кто скажет, что я не современный, то пусть первый кину я в него камень. А паслецтвия, бывает что, дасихпор неажыданно из меня вытекают.

Брать пример я решыл с дяденек и тетенек по тиливизару. Первой попалась пиридачя про здаровье. Тётя Лена Малышева вела ейо фиерично висьма. Тема была, типа "как мы срём" или чото вроде. Кароче про гамно.

На передний план вытащили две вещи: унитаз и мужыка. Мужык аказался доктором и стал всем зачосывать за то, что много срать - это хорошо, а срать хорошо, но немного - это плохо. Дескать запор - это зло, а панос - это тоже зло, но жыткое. Хотя запор хуже. Но тут Малышевой стало скучно и она сказала, типа, чо это мы все про гамно и да про гамно. Давайте, типа, о вечьном. Вот, типа, у каво тут в зале запор пастаянно? Типа, не надо стисьняцца, выходите, не ачькуйте. Вышла баба: "А Вы мне патом йебальце чорным кводратиком закройете?". Тут Малышева закивала башкой: "Да, канешно, беспесды. Хотите чорным кводратиком, хотите каричневым пятнышком. У нас фсио анонимно", и сама такая в камеру левым глазом падмигивает.  "Садитесь", - гаварит, - "на унетаз и папробуйте пасрать".

Баба стушевалась, типа неудобно и всё такое.  Но Малышева была столь убедительна, мол, срать - это так естественно и мы патом это вырежем. И в камеру опять левым глазом, типа беспалева так, зырк-зырк.

Баба убежденная, что все зайебись, села на унетаз. Но срать не может. Говорит, дескать, мне бы шырмачьку. А Малышева: нет, мы не можем шырмачьку, вдрук вы за ней насрете и спрячете гамно куда-небудь, а патом скажете, что у вас запор. Вдрук вы так просто пропеарицца хотите за казенный щот. А баба: ладно, ладно, хуйсней с шырмачькай, просто йебала завалите и не камментируйте, а я, так и быть, пасру. Малышева всем сказала призаткнуцца, и в камеру так: тсссс! Я говорить не умел, но тоже замолчял.

Баба сидит, глаза у нейо из арбит лезут, кряхтенье по фсему залу раздайоцца. Старайецца вопщем. Прям ачевидно. Тут это фсе прекращаецца и она с надеждой так вопрошает Малышеву: мне п пирдануть... Малышева: типа, да пажалусто, мы тут все всё понимаем и вапще у нас мидицынская пиридачя, тут не то, што пирдеть можно. Тут э-эх! Тут даже и йебуцца в сраку инагда. Убедительно так абйисняет. Ну а баба: ну это все панятно, но я в апсалютной тишыне пирдеть не могу, байусь реноме падарвать. У меня тагда, помню, уже закрались некатарые самнения в таком способе пиара. А баба не врубалась. И потому савершенно напрасно байалась за свайо реноме.

Кароче мучалась она так минуты три, пока Малышева таржественно не абйавила: "ВОТ! Вот видите! Вот видите как страшен запор! Эта нищясная женщина савиршенно не может пасрать!". Блять, если бы на меня полстраны пялилось, я бы тоже не смог пасрать. Даже не по принцыпиальным соображениям, а просто потомушто стрёмно. А Малышева, давай кароче, зачосывать о вреде запора, что типа сидит такая бедная баба, вроде и замужняя и с харошей работой, а пасрать не может. Щяс мы йейо праблемы решым. И чесала так минут пять. Тут вдруг на передний план вышел мужык с чорным кводратегом в руках: "Извините, апаздал. Приспичело чото. Сидел срал. Ну чо? Кому тут йебало закрыть надо?".

Тут баба в крик: "Педорасы, блять! Гандоны натуральные!". Ну типа, дашло до нейо. Вскачила, пабижала и жопу даже не вытерла. Малышева сночала недаумивала, а затем пожала пличями и заглянула в унетаз. Глаза ейо расшырились. На мгновенье. А затем опыт взял верх. И она объявила рекламу, предварительно соопщив, что проект "здаровье", призванный помогать людям, в ачиридной раз пабарол неизлечимый недук.

После рекламы была другая тема. Унетаз убрали. Вакруг унетаза тоже убрали. На сцену вышел мужык в белом халате с линейкой. Малышева объявила, что следующая тема "о праблемах маленьких хуйов". Она пригласила в студию анонимного мужыка с такой праблемой. Вслед мужыку, палучив нихуйовый тычок в спину, вылетел мужык из предыдущево ипизода с чорным квадратом в руках. Он ловко крутился закрывая летсо анонимного мужыка от камеры. Малышева начала: "Мы пригласили в студию Михаила Сергеевича <...пи-и-и..>...ярского из города Санкт-Петербург. У него очень маленький хуй - 2,5 сантиметра. Это очень стрёмно. К тому же он очень известный актер, поэтому мы пошли навстречу его желанию посетить нашу передачу анонимно и будем скрывать его лицо".

Но мне эта хуйня уже была неинтересна. Хуле здесь интереснова?! У меня хуй тоже два с половиной сантиметра. Я же не кричу аб этом по телевизору. Я тоже инагда не сру по три дня. И не щитаю, что тут есть чото ниабычное. Может я маленький ищо? Может, кагда я падрасту, то тоже буду сапережывать бабам с запорами и мужыкам с маленькими хуйами. Буду читать про сватьбу Киркорова с Галкиным, развод Земфиры и Литвиновой. Буду пялицца на роды Джыгурды. А сийчяс мне все это глубако похую. Потому как мне кажецца, что для меня лично это не имеет никакой пользы, а главное - смысла.