Он просит называть его Володя. Мой нынешний сосед по старому деревянному дому в районе вокзала. Идейный арестант и бродяга, из своих пятидесяти семи лет, проведший на свободе, дай бог, двадцать. Иногда я зову его Володенька. Ему идет. Ростом с подростка, в старых, сделанных во всевозможных тюрьмах, лагерях и пересылках, партачках. Он ходит в застиранном халате и говорит, что идея изжила себя:
-- Допустим, я по мастям разложу, а что потом?

            По утрам чифирит на нашей общей кухне, целый день почти ничего не ест и всегда много курит. Сейчас сидит и пьет какую-то жидкость красного цвета. Утром сбегал на вокзал, помыл угол, а там шесть пузырьков, черт знает с чем. Коричневый дипломат из искусственной кожи, какой-то офицер зазевался.
            Я ему говорю:
-- Ну его на, Володя. Отравишься еще.
-- Тебе не предлагаю.
            Выпивает, закатывает глаза, выдыхает, бежит в туалет.
-- Сука военный, топливо у него ракетное там, что ли.
            Наливает еще одну порцию:
-- Хлебом надо закусывать, хлеб он на себя берет.
-- Остановись.
-- Ни кипешуй, тут главное тягу вовремя выхватить.
            Я это слово «кипеш», лет двадцать пять не слышал. Считай что с детства.

            Володя худенький и невысокий, сменил несколько криминальных специальностей, последнее время подворовывает на вокзале. Юркий старенький ребенок с лицом грустной макаки. Очень чистоплотный, в легкой курточке песочного цвета. Его в нашем районе сильно уважают.
-- Сейчас байданщиков не ценят – он закуривает – тут главное нерв держать. Работа не тонкая, но душок должен быть. А эти на чистый гоп-стоп. Или на развод трехходовый.
            Еще в его репертуаре, есть отличное слово – полупокерный. Подходит как прилагательное к любому сомнительному явлению.
            Я подарил ему на двадцать третье февраля бутылку французского вина. Он долго смеялся, потом унес ее в свою комнату, по-моему так и не выпил.
-- Я свою жизнь потерянной не считаю.
            Молчу в ответ, но такой подход мне нравится.

            У него нет телевизора, и иногда он приходит ко мне смотреть криминальные сериалы. Которые любит, но считает неправдоподобными.
-- Репертуар.
            Володя много читал в неволе и поражает знаниями из разных областей общественных наук. Например, спрашивает у меня:
-- Когда шмара лыкает, это как называется?
-- Чего?
-- Феллатио.
-- А когда наоборот?
-- Наоборот, офоршмачится можно, отрок.
            В блатной музыке много слов польско-еврейского происхождения. Варшава – воровская столица Европы конца девятнадцатого века. Мент-кент.

            Вчера утром, на кухне, во время нашего традиционного чаепития (у него – полпачки на алюминиевую кружку, у меня – пакетик), он мне выдал:
-- Ты бы в тюрьме не выжил.
-- ?
-- Нервный.
            Закуриваем. Володя просит:
-- Сходим в твои выходные, купим мне костюм?
-- Конечно.
-- У меня галстук новый есть.
            Тема галстука остается висеть в воздухе. В кухонное окно постучали с улицы, и Володенька ушел консультировать молодежь.

            Быть его соседом очень выгодно, со мной здороваются все темные личности нашего привокзального района. В ближайшем шалмане открыли долгосрочный кредит. Я как-то после работы забежал остограммиться, а денег едва на полтинник. А мне остограммиться – это двести и кружка пива. Сложно все. Но тетя Зина, сказала:
-- Занесешь. Как Володя поживает?
            Володя поживает нормально. Тихий и независимый, кормится профессией, из общака не берет или говорит, что не берет. Обожает ходить в зоопарк и даже перечисляет какие-то деньги на его содержание. Жалко зверей – сидят в клетках, дачек не получают, не раскумариваются.
            Ну и светлые костюмы. И бормотуху.
            Мы с ним купил-таки костюмчик, но галстук не подошел и, не смотря на сопротивление, я отдал ему один из своих. Поддельный итальянский. Обмыли это дело парой пузырей красноты.
            Володенька вежливо благодарил.
            Но меня это не особо умилило. Я знаю основные тезисы его учения, слышал, как он читал лекции пацанам:
-- Они не люди, мы – люди, а они родились, чтоб мы их делали – потом поворачивается ко мне и добавляет – к тебе это не относится.
            Пацаны ржут.
            Красиво. Удобно. Выборочно. Как у всех.

            В конце прошлого года я, наконец, переехал из нашего деревянного дома в однокомнатную квартиру. И заскучал. Без палисадника, утреннего чаепития с Володей и молодых гопников в шалмане тети Зины. Скокари и щипачи. Романтика.
            Самый талантливый из них – Русик – уже сел.
            Поскучал, повспоминал и стал привыкать к новому месту. Какие-то дела навалились. Да еще соседи верхние пролили. Пока делал ремонт, познакомился с очаровательной барышней, дочкой тетки затопившей мою кухню.

            В этих заботах прошло месяца три, а потом я узнал, что Володеньку убили. Профессиональный риск. Обратка исповедуемой философии. Паренек, встретившийся мне на центральной улице, сказал:
-- Здоров. Слышал? Володя исчез. С концами. Да? Как лист дрожащий был, а гляди.
            Гляжу.
            Хрен с ним, думаю, с его воровской идеей и выборочной философией. Схожу в зоопарк к медведю, выпью за упокой души бывшего соседа, потомственного вора Володи.
            Погоняло – Шкет.
            Вот ведь, всю жизнь человек чалился, другие по сто раз кликухи сменили, а этот, как был на малолетке Шкетом, так и остался.
            Уважал традиции человек.