Застучали холодные замки, где-то скрипнуло и на пол хлынул белый свет, озарив на мгновение длинный, молчаливый коридор, с тусклыми жёлтыми лампами по бокам. Дверь захлопнулась и показались двое. Невысокий, дюжий охранник, рано постаревший, с нездоровым блеском в глазах, и он, долговязый, худой, с уже затравленным взглядом и растоптанной надменностью, безразлично рассматривающий всё вокруг. Замок на железной двери щёлкнул и угрюмый охранник пихнул долговязового в спину.
«Пошёл!»,- узник вздрогнул и несмело засеменил по коридору. Тени от их фигур стали медленно то удлиняться, то укорачиваться, сменяя друг друга.
«Все-таки есть справедливость на этом свете… раз я здесь», -  горько усмехнулся про себя осужденный, торопливо повинуясь командам - «похоже свершилось. Говорят, в такие моменты перед глазами проносится вся жизнь. Неправда. Ничего никуда не проносится. Единственное о чём думается это…»
«Руки за голову! Смотреть вверх. Губами не шевелить!» - негромко, но отчётливо отдавал команды сопровождающий, с любопытством рассматривающий лицо арестанта, ласково трогая свою кобуру и уже предвкушая, как, именно его руками, наконец свершится возмездие, которое ждёт полмира и чувствовал, что он как перст судьбы. Начало и конец.
«И зачем?.. Господи зачем, ради чего я всё это совершал?.. Ради славы? Горькой славы безумца? А может власти?»,- думал он, обречённо идя по бесшумному, свежевымытому полу,-«Для общества я только чудовище, над которым наконец свершится возмездие. И для них я останусь им навсегда. Чудище незнающее даже тени жалости,  которого ловили долгих 12 лет. Но, нет!»,- на мгновение глаза осветились восторгом  а шаги замедлились,-«Не о бессмысленной славе я мечтал. О-о-о нет!!! Я жаждал другого. Я жаждал удовлетворения! И жаждал безумно, страстно! Как можно только желать молодую,  роскошную, безумно красивую женщину ту, которую ищешь всю свою беспокойную жизнь, зная, что всё равно на свете такой нет.  Эта самая жажда и сжигала остатки моего слабеющего разума и она же давала силы для нового безумства. Как упивался я своим величием, когда знал что держу в страхе Великую страну! Поймать меня? Мне это казалось тогда невозможным. Но время идёт и оно притупляет всё: и чувства, и жажду, и  удовлетворение. А в памяти остаются лишь скомканные образы изуродованных лиц. Да прав был Кобо Абэ… Чужое лицо… И вот тут удовлетворение сменяется страхом. Простым, животным, ничем ни прикрытым страхом. Страхом возмездия…»
В конце коридора замаячила какая-то дверь. Рядом, прислонившись к стене, стоял старенький покосившийся стол без одной ножки, с отбитым уголком. На полу стояла настольная зелёная лампа, со съехавшим на бок абажуром. На двери не было ни номера, ни замков.
«Всё, стой», - они остановились, открылась дверь, «Входи, остановишься в середине комнаты, руки опусти, лицом ко мне»
Они вошли в пустую, душную комнату, казалось, будто здесь собралась вся скорбь земли и её можно потрогать руками. Полковник прикрыл дверь  и незаметно открыл кобуру.
«Вот и всё»,- медленно протянул он,- «Ты понимаешь, что сейчас произойдёт? И какие будут твои последние слова?»
Взгляд осужденного неожиданно замер, он поднёс пальцы к лицу, как будто хотел запомнить себя и, наконец, выдавил,-
«Ничто так не обезоруживает… как доброта случайного прохожего…»