В Шереметьево.
Начало майских праздников. Идет посадка на египетский чартер.
Приятный мужчина пристраивается в хвост очереди. Крепкое волевое лицо менеджера слегка-выше-среднего звена, строгая офисная двойка с галстуком, строгий же «Самсонайт». Куда он такой строгий к бедуинам собрался?
Ах, вот оно что: на часы поглядывает, кольцо обручальное с пальца свинчивает. Кольцо отправляется в кейс, а сам мужчина – «простите, отойду на минутку?» - порысил, порысил к камерам хранения. Ну, ясно: не на даче же, не на грядках праздники коротать? В командировку его, бедного, отправили, к вящему огорчению семьи.
Вот уже и обратно чешет. «Самсонайт» с кольцом остался дожидаться хозяина в камере, в руке у мужчины – веселого вида пляжный баульчик, и гаваечка пестрая выглядывает. Переоденется он в самолете.
Дождался! Вот и Она – идет, сияет «красотой тысячезвездной жаркой ночи, в соревнованье света с тьмой изваяны чело и очи». Каблучками игриво пощелкивает. Хороша, весьма даже хороша. Пердак, разве что, слишком решительный – рубенсовской кисти. Но для знойного Египта такой – пожалуй, как раз в тему, под настроение. Отдыхать так отдыхать!
Кольца, конечно же, нет, да и вряд ли было: главное ее кольцо, на котором построено ее загорело-цветущее благополучие, сокрыто от глаз людских. Но офисный Ромео о наличии того кольца явно осведомлен, уже имел честь, помнит предыдущие встречи и предвкушает грядущие…
А вот три богатыря врываются в двери. Три мушкетера, потерявшие благородного Атоса – жизнерадостный юркий Д’Артаньян, очень земной, плотский Портос и пиздоглазый Арамис. С этими все ясно: уже хорошо вдетые, и полны решимости добавить, каждого встречного и поперечного по плечу – хлоп: братишка, не в курсах, в дьюти-фри куда бежать?
Владелец «Самсонайта» и пердака, не чинясь, рассказывает – куда. А мушкетеры объясняют – зачем. Текилу они будут пить, текила здесь хорошая – девять баксов за поллитровку. Весь аэропорт уже знает, что в ближайшую неделю они будут пить дешевую текилу. Пропадите вы пропадом – все это море-хуёре, эти сфинксы-хуинксы с пирамидами сраными.
…Все мы люди, и у каждого есть желания. Но до чего же нехороши бывают порой наши лица, подсвеченные откровенным ПРЕДВКУШЕНИЕМ…
Стою, жду, рифмую на автомате: люблю грозу в начале мая, когда весенний первый ТУ, беспечно тучи рассекая, разряд поймает на лету!
Я-то сегодня никуда не лечу. Я – встречаю. По делу.


За городом, на шашлыках. Погодка теплая, пивко холодное.
Приятная молодая пара. Он безумно влюблен в нее – глаз не сводит, это очень заметно, и она влюблена так же сильно – но только в себя. В общем-то, нормальная ситуация, ничего страшного, но…
Она красива, она любит красиво жестикулировать красивыми руками, любит поговорить – о себе, конечно. «Я пошла», «я сказала», «я думаю», «я считаю»… Он привычно кивает носом: да, конечно, милая, все так и есть – ты пошла и ты сказала, и я за тобой.
Но иногда в этот поток – нечасто – врывается неожиданное «мы» - «мы собираемся поехать в…», «мы хотим купить…» - и контрольный взгляд на него: ты понял? Ты правильно понял?
О, она знает цену своему нечастому «мы»! Знает, как он ждет этого заветного словечка, как каждый раз затягиваются дымкой нежности его глаза, а рука – инстинктивно и покорно тянется к бумажнику. Да будь уверена – и поедешь, и купишь все, что хотела – тебе, тебе, все тебе. Он никогда не отведет своего собачье-преданного взгляда даже и без этой маленькой косточки.
Зачем ты такая сука?
Японская пословица говорит: в любви из двоих один держится за рукоять меча, второй – за лезвие. Мудры самураи: очень верный образ. И очень больно, когда рукоять ложится в руку равнодушного, в руку эгоиста.
Да только иначе и не бывает никогда. Истинно любящий всегда первым схватится за острие, чтобы уберечь любимого. И всегда будет хвататься – пока не изрежет до кости и ладони, и сердце.


В гостях. Все малознакомые, все настроены ровно-благожелательно – а чего нам? Выпьем, потрещим и разбежимся.
Парнишка, приятный во всех отношениях: балагур, анекдотчик, в доску свой с первой рюмки. Хорошенько закусив, простодушно объявляет – на посрать пробило, которая тут дверь в дабл-ю-си?
Хозяин квартиры показывает, еще и заботу проявил: газету, говорит, возьми, а то бумага кончилась. О, отлично, говорит гость – совмещенный санузел, прям как у меня. Не надо ему газету. Я, говорит, привык, как посру, сразу на ванну перепрыгнуть и жопу душем подмыть. Дома даже бумаги туалетной не держу, не покупаю. Экономика должна быть экономной!
Смеется. И скрывается за дверью.
Зачем он это сказал?
Сразу весь аппетит пропал, и настроение с ним вместе.
Бог в мелочах, а времена нынче непростые. В моде жопничество, с жопником столкнешься в любом офисе, в любой толпе, в любой компании. Или… да вот хоть бы и за праздничным столом.
Вот сидит он там сейчас, пальцем в очке шевелит, другой рукой – струю воды направляет половчей… А ты с ним потом рюмками чокайся, так? За руку прощайся. Да ведь и здоровались уже.
Противно. Даже если он не гомик – зачем о своих милых пристрастиях вслух распространяться? Или он, все же, таким образом месседжи окружающим посылает – нравится ему, мол, в мокрой жопе пальцем ковыряться… и вообще все такое… Тьфу, блядь.
Или это я уже гоню? Приятный же парень, анекдотчик, весельчак…
Да все равно – будь ты проклят, гнойный пидор.
За это и не люблю малознакомые компании. Пойду-ка я отсюда.


Пляж на юге Москвы. Мутная водичка, травянистый бережок.
Две мамашки с детьми, малым лет по шесть, мамашкам – около тридцатника. Загорелые подтянутые приятные девчонки – это они сами о себе такого мнения. На самом деле – обгоревшие, слегка согнавшие зимние жиры тетки.
И говорят о себе – «тетки». Модный тренд. Намекает на независимость, решительность, раскрепощенность и незамороченность возрастом.
Разговоры. О мужиках, конечно. Мужей, не мужей – всех по фамилиям. Мутная, вязкая, ненужная речь. Озлобленность, почти не прикрытая. Словесная грязь. Ни одного нежного слова, ни о ком. Ни одного.
Банки «Алко» в руках – без этого никуда. Вот одна на ребятенка своего заорала: вылазь из воды, кому я сказала?! «Опять заболеть хочешь, придурок? К бабке поедешь, я с тобой сидеть не собираюсь!»
Как вообще можно жить, никого не любя? И зачем жить?
Шагах в пяти сидит женщина лет сорока пяти – скрестила ноги на маленькой подстилочке, повернулась к солнцу, глаза закрыты. И все ее сорок пять – при ней, она их и не думает скрывать – они ей к лицу. Вся она – словно отголосок той эпохи, когда женщины еще были женщинами, не тетками.
Уши ее не ловят творящейся рядом дряни. Улыбается чуть грустно, чуть мечтательно чему-то своему, внутри. Она просто пришла сюда на свидание с солнцем, с водой, с травой – и ей хорошо.
Посмотрите на нее, тетки…
Хотя вам вряд ли поможет. Лучше бросьтесь в воду – и пусть течение несет вас в Нагатинский затон вместе с дохлыми жирными московскими дворнягами, житью-бытью которых так завидуют иногородние…
Нет – продолжают на детей орать. «Я что тебе сказала?»
Да ничего ты ему не сказала.