В нашем  взводе был здоровенный, под два метра ростом, но почему-то в жопе шире, чем в плечах, хохол  Коля Карачун (фамилия изменена по причинам, о которых узнаете ниже). Служили мы  в Костромской области, а вернее будет сказать, ишачили на строительстве ракетной шахты и сопутствующей ей инфраструктуры.  Объект считался сверхсекретным, мы все давали подписку о неразглашении военной тайны. Замполит, заезжие особисты  время от времени читали нам лекции об исключительной важности возводимого нами объекта  в деле укрепления обороноспобности страны. А  это налагало на всех нас особую ответственность в виде безусловного исполнения его величества Устава, добросовестной пахоты каждого на своем  участке с целью своевременной сдачи ракетной площадки.  Площадка эта, в виде 25-метровой дырки в земле и сопутствующих объектов, коммуникаций находилась в глухой лесной чаще, и в то же время  всего в паре километров от костромской автотрассы. Мы жили при этой подземной стратегической дырке в самостроевских щитосборных казармах.  Сам объект охранялся довольно тщательно, а вот территория части даже не была обнесена банальной колючкой.  Иди куда хочешь. Но куда было идти, когда за казармами сразу же начинался дремучий лес, в котором трещали кустами и хрустели чьими-то костями медведи, бесшумно бродили кистеухие и алчноглазые рыси, а  всего в нескольких  десятках  километров от нас еще в семнадцатом веке сгинул экспедиционный отряд  польских оккупантов, ведомый местным патриотом Иваном Сусаниным? 

Правда, километрах в восьми от части находилась  деревушка на десятка два домов  с задорным названием Петухово, до которой можно было добраться без  риска повторить судьбу бедных шляхтичей,  то есть не лесом, а по костромской трассе.  В этом Петухове имелся крохотный магазинчик, в котором  контрактники  и офицеры, а порой и солдаты (разумеется, независимо друг от друга)  иногда затаривались водкой. А жили в этом Петухове преимущественно бабки да дедки. Ну и было еще несколько более- менее молодых женщин. Но замужних. Причем мужья, суровые леспромхозовские  мужики с натруженными от топоров руками и всегда насупленными бровями, почти постоянно были при своих женах – спрашивается, когда же они валили лес?  Так что иного смысла ходить в это Петухово,  кроме как за водкой, не было никакого.  А вот ефрейтор Коля Карачун, командир одного из отделений нашей роты,  где-то с середины июня повадился туда шастать едва ли не через день. А вернее – через ночь, потому как из расположения части он исчезал сразу после отбоя. Как Коля хвастался, он в этом Петухове нашел-таки незанятую вдовушку, которая и ждала его с огромным нетерпением, чтобы дать Коле Карачуну.
- Ах, пацаны, як она подмахывает! Як подмахывает! – плотоядно жмурясь, рассказывал потом  в курилке  под недоверчивое  и завистливое молчание «пацанов» ефрейтор Коля Карачун. А кто ему там в Петухове «подмахивает», он так и не говорил («Шас, вам только скажи, всю малину мне обсерите!»). Но голодное солдатское воображение тут же рисовало перед каждым слушателем  судорожно дергающуюся меж широко раздвинутых,  сметанно белых ляжек  неведомой вдовицы  обширную карачуновскую задницу, и каждому хотелось от души дать пинка  этой блаженствующей жопе, чтобы тут же самому утвердиться между бесстыжих,  многообещающих вдовициных ляжек... 
Так бы мы Коле завидовали и дальше, если бы не один случай. Уже начался июль, и погода становилась еще жарче.  Прятавшиеся от зноя под сенью деревьев, травы и кустов  свирепые костромские комары (полосатые как осы, да  и размером чуть поменьше), с нетерпением дождавшись  захода солнца,  покидали свои убежища и зудящими тучами налетали на расположение части, чуя свежую, практически еще ничем не испорченную  молодую кровь. Их было так много, что даже спокойно посрать в общем сортире не было никакой возможности  - эти кровопийцы  поджидали нас и там  и с вожделением накидывались на оголенные солдатские жопы и все, что свисало по соседству. Поэтому срать  мы  старались ходить прямо в лес, предварительно прихватив лопату. Нет, не комаров ею убивать, хотя при случае  за один замах их на чьей-нибудь спине можно было замочить сотни полторы-две. Лопата нужна была, чтобы где-нибудь в укромном месте выкопать ямку, разжечь в ней костерок, накидать туда лапничку, дождаться, когда повалит густой дым, и только тогда присаживаться по своему как бы неотложному, но на время этих приготовлений отложенному делу. И вот эти полосатые долгоногие чудовища  с выставленными вперед как пики жалами злобно зудят вокруг тебя,  но до лакомого места добраться им не позволяет дым. А ты знай себе покашливаешь да лениво отгоняешь комаров от лица какой-нибудь сорванной с соседнего куста  веточкой  Красота! 

В казармах он полчищ комаров также  стоял неумолчный зловещий  звон – за день через без конца открываемые-закрываемые двери и открытые для проветривания  форточки  их набивались мириады.  И чтобы обеспечить личному составу относительно спокойный и бескровопролитный сон, специально выделенные старшиной бойцы перед отбоем выкуривали кровосовов из казармы дымом от хвойных лап, разожженных в ведрах. Но все равно самые хитрые из комаров оставались спрятавшимися под койками, где-то в других укромных  углах и, как только солдаты укладывались спать и в казарме гас свет, то тут, то там слышалось: «Зззззззз…Хлоп, хлоп, блядь! Зззззззззззз,  хлоп, хлоп, сссуки! Ззззззззззззззз. Хлоп, хлоп, да чтоб вы сдохли, твари!!!» А проснувшись поутру, каждый из солдат находил на своей простыне частые  пятна крови от раздавленных опившихся комаров.
Вот в одну из таких душных комариных ночей я стоял у тумбочки дневальным  по роте. Когда все пацаны «отбились», а  старшина роты закрылся в каптерке пить водку  с контрактниками-сержантами, ефрейтор  Коля Карачун сполз со своей кровати и при полном параде – гимнастерке и галифе из пэ-ша,  - направился к выходу из казармы.
- Что, опять в свое Петухово? – дружелюбно  спросил я его. По Уставу  я, конечно же,  должен был спросить совсем о другом: дескать, куда это ты, товарищ ефрейтор, направляешься  при полном параде? Уж не в самоволку ли? И должен был  задержать его или хотя бы доложить (сиречь стукнуть) пьющим сейчас в каптерке водку старшине и командирам взводов-контрактникам.  Но в стройбате, тем более в глухом сусанинском лесу, Устав действовал довольно условно. Здесь существовали  свои законы, смысл которых сводился к одному: «да пошло оно все!»
Коля Карачун загадочно улыбнулся мне, сделал ручкой и вышел из казармы, осторожно прикрыв за собой дверь. Прошел час. Моя родная третья рота, заходясь в дружном здоровом храпе, дрыхла без задних ног. Храп этот перемежался частыми шлепками по телу -  пацаны и  во сне продолжали изничтожать досаждающих  комаров, - да становящимся все интенсивнее попердыванием, так как на ужин была гороховая каша с тушенкой. Очень хотелось спать и мне. Через полчаса можно было идти будить сменщика. А пока я решил сходить поссать да глотнуть свежего воздуха - казарменный дух становился все плотнее и насыщеннее, и передать словами  его оттенки и нюансы я не берусь.  Моего отсутствия у тумбочки сейчас  все равно никто не заметит, наши младшие командиры вместе со старшиной уже начали горланить песни под гитару и курить на улицу не выходили, а дымили там же,  в каптерке.
Ночь была  чернильно темной, но звездной и ласково теплой – дневная жара ушла. Территория части освещалась редкими фонарями у входов в казармы, столовую  да около штаба батальона и гаража. До других, большей частью хозяйственных строений,  их слабый желтый свет едва дотягивался. В туалет я, конечно, не пошел, но и около казармы писать было западло. И я решил зайти за темнеющую сразу за  столовой бревенчатую баню. Ее,  как и все вокруг, солдаты выстроили сами.  Баня  имела, как ей и полагается, предбанник, помывочное отделение и парилку. Мылись мы в ней повзводно, на каждый сеанс выделялось по  два часа,  и эта вроде небольшая с виду банька за субботу и воскресенье пропускала через себя весь наш батальон, все  четыре  роты. В остальные дни она скучающе стояла себе под замком, дожидаясь очередной помывки.

Я дошел до бани, подсвечивая себе фонариком – он всегда лежал в тумбочке дневального на всякий случай, - встал под стеной предбанника и только начал поливать все вокруг тугой дальнобойной струей – о, сейчас бы мне такую струю! -  как услышал подозрительный звук. Он доносился из-за небольшого застекленного оконца предбанника. Закончив свое мокрое дело, я прислушался более внимательно. Звук этот был похож на тот, который сейчас в дружном хоре  подбрасывал крышу над оставленной мной без присмотра казармой. То есть, в предбаннике, похоже, кто-то храпел! Хм, кто же там может быть – баня-то под замком! Я подошел к двери, посветил фонариком – навесного замка на ней не было. Толкнул дверь, она была заперта изнутри. Храп стал слышен более явственно. Надавил на дверь посильнее, и в образовавшемся зазоре высветил фонариком железный пруток - дверь была закрыта изнутри на крючок. Я просунул в этот зазор палец, поддел им крючок,  и дверь распахнулась.
- А, кто это? Чого надо? – услышал я  испуганное бормотание и высветил фонариком привставшего с широкой деревянной лавки  всклокоченного… Колю Карачуна!
- Хы, а где же твоя вдовица,  чтоб мне удавиться, а, Коля? – только и спросил я. – И кого это ты тут, с позволения сказать, ебёшь с таким зверским храпом?
-Бачишь ли, тут вопрос не в том, кого  я ебу, - усмехнулся наконец пришедший в себя  Карачун. – А в том, шо мэне здесь не ебуть эти сволочные комары, трясца их матери!
Вот и все таинство Колиных самоволок. Когда в казарме становилось особенно душно и комары зверствовали пуще обычного, он уходил спать в баню (ключ раздобыл в хозвзводе). А чтобы пустить нас всех по ложному следу – ни с кем не хотелось делиться прохладным предбанником,  - да и придать ореол романтичности своим отлучкам и возвращениям в казарму перед самым подъемом, - Карачун и выдумал эту саму «подмахивающую» ему вдовицу.
Надо отдать мне должное, я по убедительной просьбе Николая никому  в роте не открыл истинную причину его «самоволок». Вот рассказываю эту историю  только сегодня, спустя …дцать с лишним лет. Мне бы в разведке  служить с такими качествами, а я,  блин,  в стройбат угодил. Хотя… Хотя в стройбате было куда интереснее! Уж поверьте мне…