Fort Lee. New Jersey. Сижу один в пустой огромной квартире на девятнадцатом этаже. Сын мой сюда из Бруклина переезжает.  Его с  работы  не отпускают, а у меня как раз выходной. Курю на балконе, жду доставку мебели. Когда утром в дом заходил, охуел, вход весь гранитом отделан, холл с диванами кожаными, ручки вокруг позолоченные, по стенам водопадики маленькие, с живыми цветами над ними. Doorman такой настоящий, пожилой, в форме и фуражке. Улыбается  во весь рот, как родному, хоть и видит меня в первый раз. Англосакс. Красиво так говорит:
- Don’t worry, sir. 9 AM, your son told me…
- Thank you.
    Я смотрю на землю с высоты птичьего полёта. Всё чисто, ухожено. Кто бы мог подумать, что жизнь так повернётся...?

    1979 год. Институт Пушного Звероводства и Кролиководства. Посёлок Родники, Раменского района. Прикольное место. Я работаю и.о. младшего научного сотрудника отдела Кормления. Зарплата 115 рублей в месяц и пьянка беспробудная. Начальник Давид три дня уже на больничном, мы с Владом пьём, вообще никого не ссым. На четвёртый день взаймы уже не дают, а похмелиться страсть как охота! Влад Бубский за старшего теперь, сидит, ключи на пальце крутит и выдаёт:
        - Петь, ты у нас недавно работаешь, не застал, а мы год назад спирт из ФРГ получили. Особый какой-то. Очистки невероятной, даже не флюоресцирует. Всего шесть бутылок по литру каждая. Сто баксов за литр.
        - Зачем ты мне это говоришь? Давид узнает, яйца вырвет. И у тебя первого.
        - Да этот спирт год уже стоит никому не нужный! Выпьем полбутылки, снова в коробку поставим. Ленту только с крышки незаметно отколупнуть надо.
        - А где спирт-то?
        - У начальника в кабинете. У меня ключи есть, щас притащу...
    Бубский приносит пенопластовую коробку с множеством этикеток и жирно напечатанной химической формулой – C2 H6 O.
        - Бля, Влад, ты же знаешь, что спирт C2 H5 OH. Количество атомов, конечно, сходится, а вдруг изомер какой-нибудь? Отравимся на хуй...
        - Петя! Я, кажись, придумал. Пойдём вниз к Валерке-художнику, пусть он попробует, а там увидим, что за спирт.
        - Ты что, а если ядовитый?
        - Да я на девяносто девять процентов знаю, что это спирт, и спирт заебательский! Нам на двоих литр всё равно до хуя – а у него  пожрать всегда есть.

    Валерка-художник по образованию был ветеринаром, только пил много, работу прогуливал, поэтому его из отдела  попёрли. Но рисовать умел здорово – Ленина, Карла Маркса с Энгельсом, плакаты разные... Вот и дали ему небольшую комнатушку под студию, там же  плитка электрическая, раскладушка с матрацем. Волосы у него длинные, до плеч. И не потому, что художник, просто денег на стрижку никогда не хватало.
    Постучались. Валерка трезвый. Полдесятого утра ещё. Влад ему честно говорит:
        - Мы спирт получили немецкий. Глубокой очистки. Сто долларов литр. Только формула – C2 H6 O. Правду сказать - нам пить боязно, а ты будешь?
        - А где он?
        - У нас, наверху.
        - Хорошо. Я картошку пожарю со свининой, а вы через полчаса ко мне приходите.

    Картошку он пиздил с колхозного поля у платформы 33-й км. А “свинятину” доставал в опытно-производственном хозяйстве. Там норок, песцов и лисиц фаршем кормили. В его состав свинина входила, китовина, минтай, углеводы, витамины и прочая хуйня.  Поросятина в ОПХ завозилась в виде голов, утративших изначальную привлекательность и свежесть, но вполне годных к употреблению.
    Художник их парочку через проходную пронесёт, щёки отрежет, ещё чего вкусного, и с картошкой жарит. А в этот раз и луку где-то раздобыл, ароматный дух из его студии по всему коридору гуляет.
        - Ну, вот он, спирт, - говорит Влад, - и бутылку из-за пояса достаёт, Валерке вручает. Тот особо и глядеть не стал, набулькал  четверть стакана, водой из-под крана разбавил и в рот себе залил.
    Мы наблюдаем. Он даже не поморщился. Свиным пятачком закусил и молвил:
        - Спирт охуенный! Мягко так пошёл, лучше водки любой в десять раз.
    И лицо его просветлело.
        - Ой, бля... Как курнул!
    Влад со мной договорился, как только наш подопытный выпьет – ждём сорок минут. Почему сорок, не сказал, но если с ним ничего не случится, тоже пить начинаем. А художник  нам картошки горячей с мясом в тарелки положил. Остывает. Я не выдержал:
        - Знаешь, Бубский, ебал я сорок минут ждать. Наливай!
    Короче, прикончили мы этот пузырь ФРГэшный. Никогда я такого спирта вкусного не пробовал, не до, не после... Влад наверх за вторым литром сгонял, мы где-то треть и оттуда  убрали. Время незаметно за разговорами пролетело. Тут я вспомнил:
        - А который час?
        - Четверть седьмого.
        - Блять! Мне же сына из садика в шесть забирать!

    На непослушных ногах потрусил в сторону детского сада. Прибегаю, всё закрыто, только на ступеньках  крыльца воспитательница сидит злая, а с нею сын мой, Яшка.
        - Ой, извините, опоздал!
    Я вообще всё смутно помнил, какая-то пелена перекошенная перед глазами стояла, а взгляд молодой девчонки, которая за руку сына держала, до сих пор забыть не могу. Смотрела она на меня с нескрываемым отвращением. А как на меня, урода такого, ещё смотреть можно было?
        - А Вы Яшу домой сможете довести? Может, я его ночевать у себя оставлю?
        - Нет... ничего...  дойдём.

    Институтский автобус на станцию Удельная давно ушёл, и нам пришлось добираться в Быково напрямик, через  кооператив Искра. Октябрь на дворе, дачники уже съехали в Москву и мы, в наступающих сумерках брели по пустым переулочкам. Спирт, выпитый на посошок, продолжал безжалостно бить по мозгам, меня  кидало из стороны в сторону, а пиздячить ещё километра три, не меньше. Тут откуда-то женщина молодая появилась:
- Девушка, как в Быково пройти?
    Женщина бегом от нас. Мы за ней. Яшке шестой год, ничего не понимает. Да и я не очень. Она калитку открыла, пробежала через участок и исчезла куда-то. У меня сил больше нет, последние на преследование израсходовал. Гляжу – здоровенная  гора опавших листьев собрана у дома. Говорю сыну:
        - Яш, ты в листьях спал когда-нибудь?
        - Нет...
        - Давай поспим.
        - Давай...
    Я пальто расстегнул, к груди его прижал, обернул полой, и начали мы пожухлыми листьями себя засыпать. Темно стало и тепло, кто первый заснул, не помню. Помню только, как проснулся – не видно ничего, тьма  кромешная. Где я? Умер, что ли? Руками начал сучить, чуть сына не ударил. Но листву быстро стряхнул и как кабан из гайна, оттуда вылетел. Темно уже. Яшка проснулся, сладко потягивается:
        - Хорошо мы, пап, в листьях поспали!
        - Да, сынок, хорошо... Но пойдём скорей, торопиться  надо, дед с бабушкой волнуются, небось, – где это мы теперь? Минут через сорок дома были. Весь путь я себя казнил, ну что же я таким мудаком на свет уродился? Господи, что же мне делать?

    Да...
    Сижу на балконе, гляжу  сквозь прозрачное заграждение. Машины маленькие, а люди ещё меньше.
    Мог ли я такое себе представить, когда вылетал из кучи облетевших листьев? Интересная штука – Жизнь. Сколько её ещё осталось?
    Я подошёл к перилам, перегнулся и плюнул вниз.