После трёх лет, совершенно бездарно потерянных мной на службе в Армии Обороны Израиля, наконец, настал день, когда меня отправили в двухнедельный отпуск, предшествующий демобилизации. 
    Как же я ждал этого дня. Сколько раз вызывал в воображении, тот момент, когда кончится срочная служба, и я обрету свободу, конфискованную у меня на  три долгих года.
    Всё, казалось, должно было петь и трепетать во мне, когда я пересёк контрольно-пропускной пункт военной части затем, чтобы не возвращаться снова. Однако я не испытал того восторга, который не раз представлял себе за долгие месяцы службы, даже когда повернувшись к базе лицом прокричал несколько матерных слов, потрясая средним пальцем вытянутой руки.
    Если задуматься, часто бывает так. Мы ждём чего-то, долго  напряженно, ждём. И вот оно пришло. А радости нет.
К тому же моя девушка решила прекратить наши затянувшиеся и никак не прогрессирующие отношения. Я, видите ли, не радуюсь и не говорю с ней о том, что мы скоро летим в Италию.. или в Испанию. Да плевал я на эту Европу. У нас в Израиле тоже, между прочим, весьма недурственные шишки.
    На третий день моего отпуска, мы с Рулей развалившись в креслах  его гостиной, созерцали бессмысленное чередование картинок в телевизоре, грызли яблоки и часто хихикали. Тут зазвонил мой мобильный телефон.  Я посмотрел узкими глазами на экран и с удивлением понял, что звонит прапорщик, мой командир - сорокалетний мужик с непростым характером, который успел выпить немало моей крови за годы службы. Несколько секунд я колебался, потом всё-таки ответил.
    Прапорщик просил срочно явиться на базу. Я напомнил старому вояке, что мой долг отечеству отдан сполна,  и я в заслуженном отпуске. Прапор ответил, что всё знает, но обстоятельства требуют моего присутствия и прибавил, что это дело государственной важности. «В девятнадцать часов у штаба с личными вещами», - закончил свою речь прапор и бросил трубку.
    Некоторое время я харкал матерными словами и демонстрировал справедливое негодование. Руля жевал яблоко и смотрел на меня с еле заметным интересом. Когда я, наконец, умолк, мой приятель изволил поинтересоваться: «Что случилось?». Он произнёс это таким тоном, будто спрашивал неразумное малое дитя, которое внезапно насупилось и ясно, что причиной огорчению послужило что-то несущественное. Эта его манера многих раздражала, но не меня. Я понимал, что этим Руля подчёркивал своё отношение к мимолётному и неподвластному человеку мгновенью под названием «жизнь». 

***

  Ровно в девятнадцать часов по Иерусалимскому времени, я стоял у штаба в мятой военной форме, с выпущенной рубашкой и в нечищеных берцах. Понятное дело, я был небрит. Царфати, так звали строгого прапора, окинул меня презрительным взглядом и, подавляя раздражение, приказал следовать за ним.  Я сунул руки в карманы и пошёл за прапором.  Мне доставляло удовольствие раздражать его своим видом. Я был уже практически свободным человеком и его власть надо мной кончилась. 
  Мы подошли к одноэтажному зданию клуба, Царфати отпёр навесной замок, распахнул дверь и кивком указал мне на вход. Я протиснулся внутрь, уселся на низкий прожженный десятками сигарет диван и уставился в выключенный телевизор. Прошло минут пять, и снаружи послышались шаги.
  В комнате появился подтянутый тип с пронзительным взглядом в форме разведчика, в чине майора. За его спиной показалась озабоченная физиономия прапора.
  Разведчик сел рядом со мной на диван, жестом приказал прапору исчезнуть и безо всяких вступлений начал  сухим деловым тоном.
  «Мы знаем о Вас всё,  даже больше, чем Вы можете себе представить. Помимо Ваших приводов в полицию и уголовных дел на гражданке, мы имеем сведения от Ваших товарищей, которые были уличены в употреблении наркотиков и других грубых нарушениях в ходе военной службы. Можете быть уверены под угрозой длительного заключения в военную тюрьму, они были с нами достаточно откровенны».
  Я давно привык к этой методе представителей исполнительной власти, которая заключается в том, чтобы сбить с толку блефуя и передёргивая факты, но что-то подсказывало мне, что этот тип знает, что говорит.
  - Короче, - перебиваю я разведчика,  - от меня вам что нужно?
  - В районе Бейт Шемеша, - начал майор голосом диктора Левитана, - неизвестными террористами арабского происхождения была захвачена вилла Главного Раввина. Захватчики опрыскали окрестность сильным психотропным веществом, предположительно ЛСД. Наши штурмовые бригады пытались пересечь зараженную территорию, но все они подверглись действию психотропного препарата, который мгновенно проникает через мельчайший оголённый участок кожи в кровь, и были выведены из строя. Через тридцать минут после начала операции, бойцы перестали выходить на связь…
  Разведчик умолк. Затем он поднял на меня свои серьёзные глаза и доверительным тоном продолжил:
- Сынок, (мне подумалось, что это обращение он  почерпнул  из американских фильмов про войну) мы знаем, что у тебя иммунитет к подобным вещам. Только ты сможешь пройти отравленную зону и вырвать Главного Раввина и его семью из лап этих арабов!
 
Майор, по-видимому, пытался сыграть на моём патриотизме. Однако он не мог знать, что у такого типа как я, чувство патриотизма атрофировалось ещё в детстве, когда в стенах московской школы, мне читали чудовищные рассказы о пионерах-героях.

  Я с тоской подумал, о своём прерванном отпуске, однако само задание было настолько необычным, что во мне проснулось любопытство. В бытовых условиях я был паршивым солдатом, но когда речь заходила об опасном задании, какая-то непонятная сила подталкивала меня к самым решительным действиям.
- Ладно, - я рассёк ладонью воздух, - но я хочу взять с собой друга. Тяжело справиться с таким делом одному.
- Гражданский? – поморщился  догадливый разведчик.
- Да, но человек проверенный, к тому же в плане иммунитета к психотропным веществам, один из лучших на всём ближнем востоке.
Военный колебался, но  решимость, которая светилась в моих глазах, в конце концов, убедила его.
- Через три минуты у КПП тебя будет ждать машина с номером 3245, - сказал майор и поднялся с дивана.
***
  Руля очнулся, когда я уже минуты две насиловал звонок. В недрах квартиры послышалось недовольное «сейчас иду» и затем шарканье тапок.
- Ты чего спишь то? – спросил я с порога.
- Да что-то отрубило меня, - промямлил он, потирая кулаком глаз.
- Собирайся, едем! Всё в дороге расскажу.
- Надо умыться, чаю попить, -  взмолился  Руля.
- Нет времени, одевайся, там машина ждёт!
  Мощный «Storm-m240» мчал нас на север по дороге, которая пролегала по степи. Сидя на заднем сидении, повернув ко мне голову, недоверчиво вскинул бровь  Руля. Я только что закончил свой пересказ беседы с разведчиком и, надо признать, поверить моим словам было не просто. На передних сидениях, молча, следили за дорогой два широкоплечих спецназовца.
  Руля, чтобы лучше осмыслить сказанное закурил и покрутил ручку на двери. В окно с шумом влетел ветер и тот спецназовец, что был не за рулём вежливо, но настойчиво попросил прикрыть бронированное стекло.

- ЛСД значит? - протянул Руля и улыбнулся.
- Оно.  Причём, надо думать, очень концентрированное.
- Это замечательно.
    Руля прикрыл глаза и откинулся на спинку сиденья.

***

Через час мы остановились на бездорожье там, где начиналась ореховая роща. Бойцы указали нам на белое пятно на вершине холма, вокруг которого раскинулся обширный орешник, дали два автомата    М-16, несколько обойм и рацию.  Пожелали удачи. С тихим урчанием коричневый джип скрылся за поворотом, и мы остались одни.
- Вообще-то полагается проводить инструктаж, - заявил я, заряжая автомат.
- Разберёмся, - деловито ответил Руля и двинулся в сторону рощи.
  Я ухмыльнулся и последовал за ним. Просто удивительно, как преобразился мой товарищ едва в руках его, оказался автомат. Будучи человеком далёким от армии, как, впрочем, и от любой другой общественной деятельности, Руля всё-таки в глубине души хотел быть полезным и как только перед ним поставили  задачу, он подобрался и исполнился решимости.
    Мы прошли метров пятьдесят  в сторону холма, когда я почувствовал привкус на языке.  Вне всяких сомнений, это  была «кислота».
- Руля, ты это чувствуешь?
- Да, забористая штука, сигарету будешь?
- Давай.
Закурив, мы  пошли дальше по рыхлой и пыльной земле, мимо  посаженных ровными рядами деревьев в человеческий рост высотой. 
    И тут нагрянуло. Накатило. Пронеслась по листве Нимфа прекрасная и могущественная. Обвила шею воздушной рукой. Прошептала нежно и властно на ухо «хашшшш».  И вот уже меняется, поёживаясь, мир.  Взбунтовались краски стали чуть приглушенней, но в тоже время обрели сотни новых оттенков. Обострился слух, впитывает каждый шорох, словно тысячи новых ушей выросли на теле и каждое внимательно ловит свой отдельный звук. Ноги приникли к земле, льнут к ней стопами, черпают из родной земли силу.
    Я был удивлён, что ЛСД подействовало так быстро. Объяснение оказалось простым и ужасным. «Кислота» была разбрызгана  в чудовищных дозах, капли вещества лежали мелкой росой на листьях ореховых деревьев, частицы его витали парами в воздухе. Наша кожа впитывала микрочастицы вещества каждую секунду пока мы пробирались через орешник. Я сделал ещё несколько шагов и стукнулся ботинком обо что-то мягкое.  Посмотрев под ноги я, похолодел. На земле лежал боец спецназа с дырой в затылке, через которую виднелись мозги. Рядом лежал автомат.
  За спиной послышались шаги. Я нервно обернулся и увидел Рулю. У него был какой-то подозрительный взгляд. Мне показалось, в глазах моего товарища таится враждебность, но никаких мотивов для этого у него быть не могло, и я отогнал тревожную мысль.
- Вышиб себе мозги, - сказал я севшим голосом, указав рукой на землю, - не выдержала психика.
-Ага, я вижу. Идём, ему наша помощь уже не нужна.

  Руля потянул меня за рукав, и я поплёлся за ним, вздымая ботинками пыль с рыхлой сухой земли.  Руки мои вспотели, немного сдавило виски, подташнивало.  Все эти симптомы мне были знакомы, теперь главное сохранять спокойствие, ни в коем случае не поддаваться панике, иначе пиши пропало.
  Тут, боковым зрением я заметил какое-то движение и, повернув голову, увидел карлицу в оранжевой робе дорожно-строительной службы. Она бежала меж деревьев, смешно перебирая своими коротенькими ножками, и то и дело оглядывалась на нас, подмигивала и улыбалась. На спине озорницы была надпись: «ГУП РЭП Якиманка».
  Я задумался и неожиданно для себя громко произнёс: «Интересно,  разве на карликов шьют спецодежду?» И тут же осознал, что поступил неосмотрительно.  Ведь я не мог быть уверен, что карлица действительно существует, это могла быть галлюцинация. И произнеся эту нелепую фразу, я,  возможно, дал понять своем у товарищу, что уже потерял связь с реальностью, что брежу… а ведь у него автомат. Но он же, чёрт возьми, мой друг! Он же должен меня понимать, должен понимать в каком состоянии я нахожусь. Я покосился на Рулю и застал след улыбки, вызванной моей репликой на его сосредоточенном лице и опять, вид его показался мне чуждым и враждебным. Паранойя протянула свои ледяные щупальца к моим рёбрам. Мысли смешались и закружились в моей бедной голове.
  Деревья вокруг ожили. Ветки извивались, словно толстые коричневые черви. Облака на синем небе принимали причудливые формы.  Я остановился, закурил и сплюнул на землю прямо в копошащихся у моих ног змей. Эта галлюцинация была мне знакома, и я даже не сомневался, что ползучих гадов, рисует моё воображение взбудораженное психоактивным веществом. Совсем другое дело – карлица.  Это был тот редкий случай в практике психически вменяемого наркомана, когда невозможно было понять что передо мной, видение или явь. Доза ЛСД, которую мы получили, была просто чудовищной. Любой другой наркотик принятый в сопоставимом количестве, давно убил бы нас. Но, как известно, ЛСД не токсично. Сведений о передозировках нет. Зато о помешательствах – сколько угодно.
  Солнце уже начинало клониться к горизонту. Я посмотрел на вершину холма и прикинул, что до дома Главного Раввина идти минут пятнадцать. Но мы уже целый час бродим в этой ореховой посадке!
Держать себя в руках, тем временем, становилось всё сложнее и сложнее. Мысли, вернее какие-то недодуманные обрывки мыслей вспыхивали кометами на сводах мозга, будто на куполе планетария, проносились молниеносно и исчезали, чтобы уступить место другим. Странные неописуемые ассоциации, обличенные в графические образы, звуки-мысли, цвета-эмоции, запахи-слова весь этот феерический бред кружился и пульсировал под моей черепной коробкой. И мне стало казаться, что голова моя похожа на скороварку, в которой забились клапана и её вот-вот порвёт на части давление паров.
  Я то и дело забывал, где я и зачем, собственно, здесь нахожусь. Приходилось напрягать мозг, чтобы вызвать в памяти события последних часов.
  Таким образом, я совсем упустил из виду своего товарища.  Кричать было нельзя, нас могли услышать в доме и я стал озираться по сторонам, нагибаясь, чтобы смотреть ниже крон деревьев. Метрах в пятидесяти я, наконец, заметил своего напарника. Руля сидел  на земле, рыдал и загребал руками комья песка перемешанного с чернозёмом. Подойдя, я склонился над ним и попытался его ободрить.  Внезапно я понял, что означал его загадочный враждебный вид. Внутри него шла ожесточённая схватка, он боролся с безумием, которое наступало на ослабленный наркотиком разум. Потому лицо его было таким напряженным и подозрительным. Мой друг, так же как и я, отчаянно пытался не потерять рассудок. Я снова окликнул его по имени, но Руля, казалось, не замечал моего присутствия и причитал неразборчиво, продолжая копаться в земле.  Тут он замер, и неожиданно произнёс, подавшись вперёд: « А не изволите ли опиума выкурить?»  И тут же ответил себе самому, склонив голову на бок: «Премного благодарен, не откажусь».
  «Ну, вот и  всё» - подумал я в отчаянии, - остался я один одинёшенек в этом психотропном аду. Был единственный  товарищ, но и тому кислотой мозг выжгло.
  Руля тем временем поднялся с земли, отряхнулся и, рассмеявшись, как-то неестественно громко сказал, окинув меня взглядом, снова обретшим осмысленность.
- Вот это концентрат, вот это загребает! Это тебе не картонки облизывать, не капельки глотать.
  И, оставив меня в полном недоумении, перебросил ремень автомата через плечо и бодро зашагал в сторону холма.
  В сторону холма, мы шли очень долго. Так долго, что жаркое августовское солнце уже  склонилось  к лысым Иорданским горам. Каким-то непостижимым образом дом ускользал от нас. Мы шли. Шли, прямо к нему, но в какой-то момент, дом неизбежно оказывался у нас за спиной. Я совсем выбился из сил, всё ещё стояла сильная жара. И тут меня осенила мысль, которая в обычной ситуации, показалась бы бредовой. Я вспомнил Льюиса Кэррола, вернее не самого математика-сказочника, а его Алису в Зазеркалье. Оказавшись в Зазеркалье, Алиса вскоре обнаружила – чтобы куда-то придти, нужно идти ровно в противоположную сторону. Я изложил Руле свой гениальный план, и, как ни странно, он сразу согласился. Через десять минут мы очутились во дворе виллы на холме.

***

У Раввина было одиннадцать детей. Надо отдать ему должное, он всегда точно знал их количество.  В момент нападения террористов, в доме помимо самого Главного Раввина, находились ещё пятеро его отпрысков. Остальные гостили у родственников вместе с супругой.
Эстер – старшая дочь, которой уже исполнилось восемнадцать, занимала отдельную комнату. Второй по старшинству  - Йоав, которому минуло тринадцать (по еврейским  законам он считался взрослым, так как прошёл обряд «бар-мицва») делил с просторную комнату с четырьмя другими детьми в возрасте от четырёх до десяти лет, так как был поставлен следить за маленькими.
  Террористы ворвались в дом на рассвете. Многие в доме уже не спали, но запугать оружием горстку детей и тучного священнослужителя, не составило труда.
  Капсулы с концентрированным  ЛСД, арабам привезли добровольцы-французы из  ООН под видом медикаментов. Им подробно объяснили, как пользоваться психотропным оружием и дали письменную инструкцию. Однако арабы не умели читать по-французски, к тому же с рожденья не отличались сообразительностью.  В связи с этим они пренебрегли наставлениями военных экспертов и, распыляя препарат по орешнику окрест, получили такую дозу ЛСД, что вернувшись к перепуганным евреям, уже не помнили, зачем они захватили дом.
  Однако их товарищи по борьбе, наблюдавшие в бинокли за домом Раввина, позвонили куда следует, объявили о захвате заложников и изложили свои требования. Израильские власти должны были в течение  дня направить к дому вертолёт, в котором бы находились освобождённые из израильских тюрем террористы в количестве трёх человек. Вертолёт следовало приземлить на маленьком пустыре позади дома, забрать тех двоих, что захватили семью и транспортировать всю команду в палестинский город  Хеврон.
  Израильское командование никогда не вступало в переговоры с террористами, однако  личность захваченного была настолько известной, что высшие военные чины поддались  давлению религиозных общин и всячески тянули время, лихорадочно ища выход из непростой  ситуации.

Я снял автомат с предохранителя. Руля последовал моему примеру.  Дверь была не заперта.  Мы переступили порог, и я ощутил духоту и, одновременно неприятный запах. Это был запах неухоженного дома. Запах неубранной вовремя еды и грязного белья. Для меня, однако, это был запах внутренней несвободы, застоявшейся философии, гнилых предрассудков ультроортодоксальной еврейской семьи. Мне сложно объяснить почему…
Первый этаж был также неряшлив, как  двор и совершенно пуст, за исключением овального обеденного стола и нескольких стульев.  Наверх вела бетонная лестница, облицованная серым гранитом. Тут мы услышали крики и возню, доносившиеся со второго этажа.
  Мы взбежали наверх и очутились в полутёмном коридоре. Слева метрах в пяти светился проём приоткрытой двери. Руля толкнул дверь рукой, и мы увидели две волосатых арабских задницы. На двуспальной кровати, на мятом белье возлежала полнотелая дочь раввина. Однако она не просто возлежала как девы на портретах творцов эпохи ренессанса, а отчаянно отпихивалась ногами от террористов, которые пытались стянуть её белые кружевные трусы.
- А ну стоять! – истошно завопил Руля,  - руки за голову! Арабы, надо думать,  не знали ни слова на русском языке, но послушно встали на колени и убрали смуглые руки за головы.
Казалось, враг был взят в плен и всё кончено, но тут мой товарищ, будучи в праведном гневе случайно нажал на курок автомата, раздался оглушительный хлопок, и пуля, просвистев над головами голозадых террористов, впилась в белую штукатурку стены напротив.  Несостоявшиеся насильники, словно гигантские лягушки, выпрыгнули один за другим в распахнутое окно и, шлёпнувшись о землю, тут же замелькали голыми пятками в сторону деревьев. Я снова заметил карлицу в оранжевой робе. Она скалила зубы и швырялась в беглецов орехами. Мы дали ещё несколько залпов в воздух для острастки и переключились на девушку. 
  Эстер, дочери Главного раввина, как было сказано ранее, недавно исполнилось восемнадцать лет. Она была хороша, как бывают  хороши толстушки до определённого возраста. Чёрные большие глаза игриво смотрели на нас из-под густых бровей. Одной рукой она прикрывала обнаженную грудь. Пальцы аккуратных ножек захватили складку простыни. Завершали картину широкие гладкие бёдра с коричневым загаром.
  Первым не выдержал Руля. Он присел на кровать и погладил Эстер по голове. Она улыбнулась ему и убрала руку с груди. Тем временем до меня донёсся удивительный аромат её тела. В этом запахе перемешалась девственная чистота со спелым желанием, она пахла молоком и мёдом и ещё какими-то цветами. Я погладил её по ноге, а затем, опершись на кровать, медленно провёл языком от ступни к колену. Девушка застонала. Мой приятель в этот момент уже мял в руках округлые груди…
  Потом мы лежали  на спине, раскинув руки. Она посреди, мы - по бокам. Эстер вдруг звонко и счастливо рассмеялась, показав ряд ровных белых зубов. Мы что-то запели вразнобой, но неожиданно где-то за стеной, заглушая нас, раздался громкий басовитый хохот, от которого, казалось, сотрясся весь дом. Раскаты хохота становились всё чаще и громче и мы с Рулей, наспех натянув штаны, вышли в коридор, посмотреть на источник шума. Дверь в соседнюю комнату была заперта.  Пришлось её высадить – постарался Руля. Я заглянул внутрь. Прямо на полу сидел большой бородатый человек. Вокруг него были разбросаны десятки толстых книг в красивых переплётах, многие были раскрыты.  Это были книги по иудаизму. Вне сомнения, перед нами был Главный Раввин. «Добрый день», - поздоровался Руля. Ответом ему был новый взрыв оглушительного хохота. Раввин смеялся, широко раскрыв алую пасть, закинув голову и мелко тряся курчавой бородой.  Смех был раскатистым, переливчатым и до того задорным и заразительным, что мы, переглянувшись засмеялись сами. Да что там засмеялись, мгновенье спустя, мы зашлись таким же истеричным хохотом, как хозяин дома. В этом смехе было что-то расслабляющее, я даже сказал бы, освободительное. Прежде не знакомые люди, мы стали очень близки за эти несколько минут безудержного гоготания. В конце концов, у нас заболели животы, и мы потихоньку успокоились.
  Старик всё не унимался и я вдруг понял, что он сошёл с ума. Я посмотрел на разбросанные повсюду фолианты, и меня осенила догадка. Раввин искал ответ в книгах, исступлённо искал причину изменения своего сознания и, не найдя ничего свихнулся. Кто знает, какие видения вызвал наркотик в его насквозь религиозном мозгу?
  Мы оставили несчастного и снова зашли к Эстер. На этот раз мы овладели ей по очереди. Групповой секс, мне лично, никогда не нравился.
    Вдоволь нарезвившись с дочерью раввина и даже поиграв в настольные игры с ребятишками, мы, наконец,  вспомнили о долге. Я вышел во двор, достал из кармана сигнальную хлопушку и дёрнул за верёвку. В сумерках над виллой взвился красный огонёк.
  Через пятнадцать минут над нами завис вертолёт ВВС. Покрутившись немного, он пошёл на посадку. Мы с Рулей курили и наблюдали за тем как с поднявшейся пылью, разлетаются по двору пёстрые игрушки – пластмассовые кубики и погремушки. 
    Когда машина приземлилась, из неё выскочили люди в герметичных костюмах на подобии тех, в которых работают  на радиоактивных производствах.
    Мы сдали оружие и уселись на скамейку внутри вертолёта. Кто-то вручил нам по фляге с горячим чаем.
- Руля, я давно тебя хотел спросить, ты тоже видел оранжевую карлицу?
- Очень может быть, неопределённо ответил Руля.
- А нельзя ли  выражаться точнее, - настаивал я.
-Можно, - уверенно сказал Руля, и больше ничего не говорил.
  К окнам виллы в центре  второго этажа прилипли любопытные дети, а в крайнем окошке показалась  очаровательная Эстер. Мы замахали ей руками, и она широко улыбнулась, а глаза её увлажнились. Впрочем, может, последнее мне только почудилось.
Двое космонавтов (так окрестил солдат Руля) вывели под руки  бородатого раввина. Он отчаянно икал и в коротких перерывах пытался ржать.
  Снова заработал мотор, и смех стал дробиться под взмахами винта. Мне показалось, что смеётся уже не один человек, а несколько… потом всё провалилось в темноту. Темноту прорезали размазанные красно-жёлтые огоньки, смех нарастал и вдруг…
  Я очутился в парке, лёжа на спине. Рядом стояла початая литровая бутыль из-под газировки наполненная желтоватым  молоком.  Вокруг меня заливались неистовым хохотом  Виталик и Руля. Приподнявшись на локтях, я удивлённо разглядывал своих приятелей. Виталик, катаясь по траве, и забавно суча ногами, с большим трудом выдавил из себя цитату: «Руля, ты тоже видел оранжевую карлицу?». И снова захлебнулся идиотским смехом. Руля, утерев слезу торжественным голосом произнёс: «С дембелем тебя, комрад!»