Алкоголь растворяет корку неприятия, лжи и ненависти, которой покрыт разум, жаль, что эта корка отделяет его не от счастья, а от безумия.

Зло половинчатое, потому что в понятии зла присутствует осознание добра, есть что-то третье, самое реальное – это бессилие разума, пустота.

Я познакомился с ней на концерте. Когда из Польши приезжали молодые ребята с незапоминаемым названием - Imperum или Empirium, что-то вроде того. Название – не главное, на сцене сверкал нержавейкой и плевался подвальный талант, к сожалению, отягощенный заезженной лирикой. Жестко. Можно было бы их пожалеть, если б только не их искренность. Не их брутальность и отрешенность от штампов. Было очевидно, что они видят Black Metal именно в таком затертом виде и с пути их не свернуть. В каждой песне чувствовалось собственное открытие и непрошибаемая уверенность. Выпив три водки с тоником, оставалось им только поверить. Стены клуба «Быки» содрогались от визга гитар, публика уже давно была исступленна. Начиналось то, ради чего мы ходим на концерты: ты еще при памяти, но уже не знаешь, где закончишь вечер: за сценой, - вспоминая два десятка польских слов, угощая вискарём музыкантов и объясняясь в любви к их риффам, или под соседним путепроводом с разбитым лицом. Но отсюда ты уже не уйдешь ни за какие деньги.
Её я заметил почти сразу после начала концерта. Простое черное платье, туфли на средних шпильках и аккуратная, с фантазией, прическа. У неё были светло-каштановые волосы средней длины, на правой стороне загнутый вперед широкий локон, покрашенный в чёрный,  который начинался у виска и заканчивался за ухом. Очень красивый, блестящий и длинный - ниже скулы. Она была бы похожа на красавицу готку, только чувствовалось, что она по-настоящему взрослая - вызывающая внешность как средство, а не личный вызов. Довольно интересно, а если не загоняться, то еще и эротично.  Я был пьян ровно на столько, чтобы уверенно познакомиться, но еще не настолько развязен и похотлив, чтобы не оценить ее странное поведение. В правой руке она держала стакан с алкоголем, голова ритмично вздрагивала, но меня привлекло не это.  Мне был непонятен азарт и полуулыбка, с которой она смотрела на беснующуюся перед сценой толпу. Взгляд, полный одобрения и коварства. Я вынужден был подойти. Как всегда, я был один, она, очевидно, тоже. Пытаясь перекричать колонки, я наклонился к её уху, она спокойно ждала, -  её веки обольстительно вздрогнули.
- Привет!
Она просто кивнула. Я улыбался. Теперь уже она подняла подбородок к моему уху:
- Уж не задумал ли ты меня снять? – (какая молодец!..)
- Нет, - я смутился. - Просто заметил твой интерес. Что скажешь?
- Нормально! А ты после концерта куда?
Я замялся, мне было жаль менять концертную неизвестность на свидание, пусть даже такое заманчивое. Но ответил честно:
- Пока не знаю...  А ты, что, здесь случайно? - Я кивнул головой в сторону толпы, слишком очевидным был её интерес к публике, и слишком спокойной реакция на музыку. Среднестатистическую готку, не говоря уж об обычной тёлке, этот визг и психоз, как минимум, заставили бы нахмурить бровки, а то и вовсе пьяно хлопнуть дверью клуба.
- Нет, я не случайно! – она неожиданно засмеялась и замотала головой. – Ну, так ты как?
- Не знаю, - я же сказал! – грохот музыки мешал сосредоточиться на словах, я видел только её губы, на которых во время вспышек софитов высвечивались незаметные мягкие  усики. И такую красивую шею…

***

Следующий кадр, это разговор с типами возле магазина.
- Э!  …  Эээ, чо за дела? – одной рукой я держу Сашину ладонь, другая сжата в кулак.
- Костя, успокойся. Не надо, Костя!
Я отбрасываю её руку и подхожу к трем фигурам (или это они подходят?)
- Закрой на хуй пасть! – дальше я не могу сформулировать свою неприязнь, кажется, кого-то бью в лицо… -  все-таки променял неизвестность концертного вечера на неизвестность собственной пьяной выходки…
К утру просыпаюсь от приступа стыда, хуже всего то, что придется идти на работу. Держать всё это в голове, смотреть в документы, узнавать чужие цифры… одно хорошо - точно помню, что довел Сашу до подъезда. Потом пил пиво с непонятным мужиком в кашемировом пальто. Хорош, нечего сказать. Видимо, напился раньше, чем пошел гулять с Сашей, успел принять сублетальную для разума дозу и уже было поздно… очень жаль.

***

В десять утра звонок с незнакомого номера. Я мрачно отвечаю:
- Слушаю.
- Привет, боец, а ты бодрячок! – сердце радостно стукнуло, - она все-таки успела вчера взять мой номер!
- Привет… я с утра не в восторге от себя, давай без шуток.
- Ооо… -  к моему удовольствию, голос в трубке явно в замешательстве, но я так люблю. Саша быстро взяла реванш:
- Ну что, давай без этих..? Вечером встретимся?
- Легко. Кино любим?
- Любим!
- Тогда в «Баррикадах»?
- Легко. - Она просто говорит, не пытаясь что-то изображать, это супер, кроме неё, я не знаю таких женщин.

«Странная кожа» Грега Араки. Круто, второй день подряд мне везет, ни грамма фальши, - я с похмелья, мне нравится всё: мне нравится памятник Шиллеру и перекресток возле драмтеатра, где мы неожиданно оказались, юные эмы на скамейках, их стройные, готовые улыбнуться, черноволосые парни с проколотыми губами, их яркие девушки, желтые листья на тротуарах, девяносто пятый бензин, то, что мой друг наконец-то купил машину, я снова пьян, мне нравится Саша. Я вижу под платьем её восхитительные ляжки, предчувствую мягкую, слегка липкую… то что между ног. Ну вот, - снова пьяный, только сегодня совсем по-другому. Сегодня враждебность мира обходит меня стороной, и мне не нужна его любовь, сегодня я сам всех люблю.
Её вопрос заставил меня удивлённо поднять брови.
- Как ты относишься к пидорасам?
- …! нормально. Мне все равно. Я типа пацифист. Православный сатанистический пацифист, - я улыбаюсь. Час подряд за последние три месяца. Мне для счастья нужно немного. Красивая тёлка, и чтобы знала, что такое Katatonia, на большее не рассчитываю.
- А вообще, просто слишком кино люблю, режиссеров и их жизнь, я очень уважаю… - язык начинает заплетаться. - А если ты спрашиваешь про действительность, то мне и в самом деле все равно, кто с кем спит. Возвращаясь к кино, я тебе повторю, реально мне все равно, я непримирим к насилию, знаешь, мне в свое время объясняли, что к чему: что такое греховность, что такое обман. А разницы, как таковой, нету, что жизнь, что кино, просто наглядней. Я считаю, есть только жесткие рамки личности, они были всегда, просто мы ошибочно стали думать, что готовность нарушить правила, это сила. Это не так, сила совсем в другом. Я тебя даже не спрашиваю, как ты относишься к христианству, здесь таких нет, мы все знаем цену спекуляции. Мы, как бы и так… в смысле, в курсе происходящего, – меня окончательно понесло.
- Костик, а ты знаешь, что тебе пиздец? – Саша ласково обняла меня за талию и с улыбкой заглянула в глаза.
- Во-первых, я не люблю, когда меня называют Костиком, а во-вторых, еще подергаюсь… - (умничать начала, только не это…)
Однако, умничать она сразу перестала, наверное, правильно поняла выражение моего лица…
Возле зоопарка нам встретилась моя знакомая, когда-то вместе играли, вместе куда-то вечно ездили, ходили на концерты. К моему удивлению, они были знакомы:
- О, Саша! Привет. Привет, Костя, - она чмокнула меня в щёку.
Ей ответила Саша:
- Ну что, созванивалась?
- Да, спасибо большое, мы там такое мутим! Всё реально! Спасибо за телефон.
- Что реально?
- Секрет!
- Саша, что они там мутят? Что за секреты от старых друзей?
- Потом расскажу, сейчас рано – примета плохая. Пошли, пошли. Пока, Юля!
Но она так и не рассказала мне, а я забыл про тот случай, я же был пьян.
Третий раз мы встретились через три дня, в субботу. Погуляли по городу, отметились на Вечном Огне. Когда стемнело, пошли ко мне домой - мне не терпелось показать ей свою берлогу. У меня была двухкомнатная хрущевка, жил в ней и сходил с ума я один. В прошлом году я снял все, что было настелено на пол предыдущими хозяевами. Обнажившиеся доски слегка ошкурил и покрасил в матовый черный. Стенку между кухней и залом снёс и положил на пол рельефную серо-коричневую плитку. Получилось пусто и мрачновато. Ощущение усиливало отсутствие корпусной мебели: даже кухонная мойка на ножках, в зале вместо традиционного дивана кованая кровать.
От моего интерьера Саша была в восторге.
- Ну, теперь ты точно попал, красавчик!
- Попал, попал… - я с удовольствием обнимал её талию и целовал ароматную шею. Глядя мне в глаза, она аккуратно высвободилась.
- После мороженого я весь вечер думаю только об алкоголе, - организуй, пожалуйста..
Я вытащил из холодильника литровую бутылку джина (обожаю большие бутылки, жаль, что в продаже нет трехлитровых…), лимоны и лед. Потом поставил Discouraged Ones Кататонии. Подумать только, девяносто восьмой год, с выхода альбома прошло уже десять лет! Эта мысль просто ошеломила меня, и я застыл возле музыкального центра со стаканом в руке – да я же пиздецки старый! В чувство меня привёл её возглас.
- Как классно… кто это играет?
- Ну ты даешь! С металлистами тусуешься, а таких вещей не знаешь.
- Я и не тусуюсь, я вообще от тебя узнала, что вы металлисты. Я думала, вы все готы, просто смотрю, народ такой прикольный, пошла за вами… посмотреть, что вы там, - сидя, поджав ноги на кровати, она немного смущенно смотрела на меня. А я под этим взглядом просто рассвирепел.
- Какие ещё, на хер, готы? Нет никаких готов, их журналисты придумали. Есть пОзеры, которые любят эпатаж и, которым, в своё время, понравилось, как выглядят металлеры, только оказалось, что музыкальный экстремизм они не выволакивают, но за то их до хуя. Вот они и ходят… в этих своих…, - мысль моя иссякла, а готов я терпеть не мог;
- Мне недавно их музычку присоветовали. Umbra et Imago и еще что-то, не помню уже. Довольный такой, припёр домой, включаю, в динамиках какое-то невнятное гавно. Я думал, Winamp заглючил, потом еле компакты в магазин вернул. И что такое готическая музыка, мне еще никто не смог объяснить. Запомнилась только их бесючая идея из журнала: “Гот, это тот, кто ощущает себя готом, вне зависимости от музыки, которую слушает!” Какое-то мудачество, на мой взгляд! - я выговорился, и мне полегчало:
- Ладно, давай о музыке попозже поговорим, если эта надоест, кстати, - сразу говори,  я попроще найду.
- Да нет, мне реально нравится. Попроще не надо, лучше, наоборот.
Приобнимая её за плечи, я думал над тем, о чём с ней поговорить:
- Саша, а где ты работаешь?
- В областной больнице. Я онколог.
- Чего?
- Онколог.
- Ни хрена себе, - выдавил я.
- А ты?
- … да так, на компьютерах…
- Понятно. - Красотка насмехалась...

***

Снимая её лифчик, я с удовольствием вдохнул оставшийся в ткани запах – как будто в каждой половинке только что лежало по яблоку. Голова отъехала без колебаний. Пьяный секс, это дар цивилизации, нужно всего лишь обуздать свою животную жадность. И потом, ебаться с врачом... незабываемо.
А потом она на некоторое время пропала. То дежурства, то просто уставала, мы не виделись целую неделю, но из телефонного разговора с ней я сделал вывод, что по-серьёзному я её не интересую. Это было обидно, но что поделать, сердцу не прикажешь. Встретившись со мной в следующую субботу, она вела себя как на первом свидании, (странно…) а потом снова пропала недели на две. И вдруг звонит сама:
- Как дел?
- Нормально, рад слышать.
- Я хочу пригласить тебя на ритуал. С элементами эротики.
- Как понять?
- Ну, вот так и понять. Что, ты не знаешь, что такое ритуал?
- Нет, я-то как раз знаю. А вы там что, клятву Гиппократа даете? С элементами эротики?
- Да ладно…  Просто потусуешь с голыми тётками, потом выпьем, будет весело! Подумай и звони через полчаса. – Она отключилась.
Собственно, думать было нечего, раз уж из всего, что я могу предложить, ей интересен только секс, так тому и быть. Набрав номер, я немного помолчал, всё-таки, это очень странно, гадания, что ли? На суженного… с элементами эротики.
- Ну, я согласен…
- А то! Приезжай в субботу на Есенина, к семи.
- Часам?
Она засмеялась.
- Да, я тоже этот фильм люблю! Ну всё, до скорого.
- Да, до связи.

***

В Октябре в семь вечера уже совсем темно. Стоя на трамвайной остановке, я набираю её номер.
- Я здесь.
- Ты на трамвае?
- Ага.
- Тогда давай вперёд, до дома с зеленым гаражом.
- Есть, товарищ комиссар!
Внутри дома я понял, что у девушек всё серьёзно, и моя легкомысленность сразу испарилась. На втором этаже, куда мы сразу поднялись, было всего два помещения: древняя, ещё с немецкими трубами и без ремонта, ванная, и огромный зал. Совершенно без мебели, пустой как космос. Но в центре него стоял большой деревянный помост. Он выглядел здесь нелепо и жутко. Грубо сколоченные доски были покрыты лишними отверстиями от выдернутых гвоздей и замятинами от гвоздодёра, так что становилось понятно, что его не раз собирали на новом месте, но всё было сделано очень качественно, без щелей и торчащих торцов досок. Ступени грязные, отполированные ногами - и такие же грязные, захватанные перила.
- Расслабься! Давай выпьем немного, знакомься, это две Лены и Диана, - Саша сияла от удовольствия.
- Очень приятно.
Лены и Диана захихикали. Годков им было под сорок. Хотя это становилось заметно только вблизи, тётки были, что надо. Жаль, что мой задор исчез.
Мы немного поболтали, но отвлечься не удалось, женщины были в ожидании, а я откровенно нервничал. - Бог с ними, с элементами эротики, лицом бы в грязь не упасть…
- Так. Ну что, начнём? – Саша перестала улыбаться, видимо, надоело. Нагнувшись, она закатила стакан в угол, - прокатившись по полу, он ударился о стену и остановился. Звон стекла был похож на удар часов. Их лица изменились, улыбки и смех исчезли.  Разговаривала со мной, по-прежнему, только Саша.
- Раздевайся и подожди нас немного, мы войдем через две минуты, ты уже должен будешь стоять там, - она кивнула на обращенную к нам сторону помоста.
Когда они вышли, я разделся и поднялся наверх. Высотой помост был чуть больше метра, квадратный, если смотреть сверху. На полу, под квадратным отверстием в центре помоста, стояли четыре зажжённые свечи. Та сторона, на которой стоял я, взявшись за углы перил, была самой высокой, остальные три стороны были сделаны одна ниже другой, как спортивный подиум, снаружи и изнутри - где внизу были свечи, их ограждали перила. Моя сторона была без перил, и к ней вели ступени, словно проход к центру со свечами.
Как только я поднялся, погас свет, и в зал зашли женщины, каждая из них несла ещё по две свечи. Обернувшись, я увидел, что Лены и Диана обнажены, из одежды на них были только спущенные до середины бедер трусики. Мой член, про который я и думать забыл, слегка дернулся, давал знать о себе алкоголь: кажется, я всё же слегка расслабился. Саша была одета в чёрный хлопковый балахон с капюшоном. Они встали каждая со своей стороны помоста, а Саша у меня за спиной. Постояв секунду, они, как по команде, поставив на помост свечи, взобрались наверх и молча выпрямились.
- Лаборант!
Одна из Лен, услышав команду, опустилась на четвереньки. Её место было слева от меня, на самой нижней стороне платформы, то есть ниже сантиметров на тридцать.  Взяв меня за яйца свободной рукой, она одним невероятным движением запихнула их вместе с членом в рот и застыла, краем глаза посматривая на Сашу за моей спиной. Иногда Лена слегка сглатывала  слюну, заставляя меня вздрагивать от удовольствия, однако, подыгрывая им, я сохранял серьёзное выражение лица. Третья женщина стояла передо мной, а четвертая справа; кто из них Лена, кто Диана, теперь уже невозможно было определить. Саша прижалась к моей спине, левую ладонь она положила мне на горло, а правую на ягодицы. Сделала короткий вдох, и они по очереди начали читать четверостишия, мешая русские и латинские слова. Четверостишия были нелепые, с абсурдными вставками латыни. Моё сердце учащенно забилось, стало по-детски страшно, ведь я тоже играл какую-то роль в их ритуале, но не знал, какую. 

Пусть маленькая жизнь принесёт эпидемии цвет
InterfEron  заставит плоть испугаться
  Кожа его инкубатор,
  Расплавит структуру
    Преддверия Царства - откроет врата…

Дальше я не запомнил, эти слова ужаснули меня, знакомое латинское слово всколыхнуло память: “нтерферон, интерферон…” - что-то из микробиологии или цитологии, первый курс…, немыслимо тяжелые сессии... Мне захотелось пригнуться и спрыгнуть с помоста, но было уже поздно – моё тело сковал животный страх. Я почувствовал, как горячий палец Саши сполз вниз и надавил на мой анус. Ёщё одно бредовое четверостишие, её палец входит внутрь на полфаланги, и у меня между бёдер растекается жжение и ощутимые электрические судороги, начинает тошнить, в животе как будто пять литров солоноватой тёплой воды. Господи, произошло что-то непоправимое! От библейского ужаса в груди вспухает холодная пустота. Потом  я упал на доски и меня вырвало. Но хуже всего было молчание женщин и какое-то неоформленное воспоминание из тех времён, когда у меня хватало ума из чистого любопытства набирать в строке поисковика что-то вроде “Antichristian phenomenon” или “Corpse of Christ”, а иногда по-русски - например, “Репрессии сатанистов регион”... В памяти возникла старая, наполовину переведённая статья в Интернете, найденная два года назад, про американского врача, сумасшедшую бабу-проктолога, которая периодически воровала на работе удаленные раковые опухоли, а когда её забирали полицейские, в доме были найдены заботливо сделанные игрушечные ясли, провонявшие протухшей плотью. Во время задержания она была невменяема, царапала и кусала полицейских, грозила уничтожить обе Америки,  и не успокоилась, пока её не скрутили в машине. Через неделю она была помещена в психбольницу, где скончалась (или была переведена куда-то) на следующий день с невыясненным диагнозом.
А что теперь со мной? Не идти же в милицию, - что они мне сделали, какое преступление совершили? - прочитали стихи с неграмотной латынью, засунули палец в зад? Я никого ни в чём не мог обвинить, хотя понимал, что со мной сделали что-то очень нехорошее. Подбирая на ходу одежду и путаясь в расшнурованных HD, я вывалился во двор, кое-как обулся и побежал. По-настоящему заснуть в эту ночь мне не удалось. То мне казалось, что всё произошедшее сон, и я с облегчением просыпался, то, наоборот, засыпая, понимал, в каком кошмаре нахожусь. Лёжа с открытыми глазами, я упрекал себя то за то, что не перекалечил это блядское гнездо, тут же понимая, что, кроме себя самого, винить было некого и лишний грех мне ни к чему. В ту ночь я пережил многое: смирение и гордыню, отчаяние, страх, слабость. Это тянулось час за часом, я лежал в кровати, покрытый вонючим холодным потом и не верил в то, что взойдет солнце. Мне казалось, что к утру я поседел, но, конечно, это было не так.  Я встал в семь утра, не зная, куда пойти и что предпринять. Сашин телефон выключен. Выпил две таблетки баралгина. Помылся. Поел. Позвонил на работу и сказал, что сегодня не приду:
- Виктор Сергеевич, я сегодня не приду.
- Бывает.
- Завтра тоже.
Молчание в трубке.
- Почему?
- Так получается…
Я выключил телефон. Мне было очевидно, что ходить на работу бессмысленно, есть дела поважнее.
Ситуация открыла глаза на реальность – позвонить и рассказать, что со мной произошло, было некому. Я не мог даже представить себе этого разговора. “Саня, привет. Постарайся мне поверить… я вчера с одними сатанистками…”.
Абсурд…

****

Я вспомнил человека, с которым меня познакомили около года назад. Фактически это был уже дед… Со скрюченной спиной и кривыми руками. Безумный взгляд из-под лобья, седые брови - внешность пророка-сектанта. Я был уверен, что этот человек уже не живёт в нашем мире, мне он представлялся знамением божественного.  Дед в своё время сгорел от радиации в Чернобыле, до чего был бравым военным химиком, его долго лечили, через какое-то время медики  ввинтили ему в позвоночник болт, откручивая который, в любое время могли брать анализ спинномозговой жидкости. Он был полностью сломлен и уничтожен. Ещё это был целитель и неимоверно умный и проницательный человек.
Я поехал к нему на восьмичасовом автобусе до Мамоново. Постучав в дверь, я услышал, как он медленно сползает с кровати, – он жил в маленьком гнилом домике в глубине района, – и прошаркал к входной двери. Приоткрыл её, не пуская меня внутрь, и через щель выслушал мой рассказ. Мне было неловко рассказывать эту бредятину, я заикался и посмеивался. Когда я закончил, то заметил, что он занервничал и торопится снова скрыться в темноте своего дома:
- Знаешь, здесь с тобой уже ничего не сделать. Ты хороший парень и живёшь, как считаешь нужным… - он сделал паузу. – Но пока ты не умрёшь, душа твоя будет валяться в грязи. Дед торопливо захлопнул дверь, через доски я слышал его хриплое, с присвистом дыхание.
- Сынок, ты оставь меня, пожалуйста, в покое… 
Разговаривать было не о чем... Что такое он сказал мне? За что он меня ненавидит, ведь я пришёл к нему за помощью? Я остался один, и это главное свидетельство того, что мир признал, что мне конец. Внезапно я осознал, что отныне всё изменилось. Вся моя жизнь… как холостой выстрел. Я понял, что время ответить на Главный Вопрос уже пришло, но мне нечего сказать. Всё в моей жизни – слабость, когда я боролся с чем-то, я боролся с бессмысленными тенями. Я никогда не думал о главном., и после смерти за меня никто не заступится…  Это расплата, и всё, что должно со мной случиться, уже предрешено. Стоя на деревянном, сожранном грибком крыльце, я понял, что вся моя, как мне казалось, яркая жизнь была просто гибельным путём к проклятию. Жёлтый свет из грязных окон веранды освещал кусты крапивы вокруг крыльца. Она росла там, где надо и занималась тем, чем ей Богом было положено заниматься. Обо мне этого не скажешь. Я не был сатанистом, и терпеть не мог всего, что было связано с христианством, я избегал глупого позёрства, а теперь оказалось, что это хуже, чем дьяволопоклонничество, что мир разделен на чёрное и белое, а я умудрился пройти свою жизнь по серой границе, ведущей в никуда.
Домой я возвращался пешком. Машины не тормозил, да никто бы и не остановился. Через пять часов ходьбы, три из которых ушли на то, чтобы выбраться из безымянной деревеньки, я выбился из сил, перешел через канаву и попытался уснуть на обочине. Я дрожал от холода, воображение было перевозбуждено, я так и не понял, заснул я или нет. В голове смешались телефонные звонки, попытки вызвать такси, разговоры, просьбы забрать меня отсюда, отправленные факсы. У меня поднялась температура. Домой я попал к обеду – измождённый, грязный и усталый, с литровой бутылкой водки в одной руке и пакетом еды из супермаркета – в другой. На пакете было нарисовано красное яблоко с парой листочков. Вот же суки… типа, они там в курсе… да что вы все про это знаете??
Мыслей не хватало ни на что, внешний мир продолжал соблазнять самого себя, а я уже был удобрением для тех самых яблок и чьего-то грехопадения.
Я начал пить, еще не успев раздеться. Через полтора часа, основательно поговорив с собой, я уснул. Проснулся часа через три. Мне было плохо: холодно, страшно, меня тошнило,  мышцы бёдер беспрерывно сводило слабыми судорогами. Не обращая внимания на высокую температуру, лихорадку и простуженное горло, я снова начал пить. По вечерам я немного трезвел и по-настоящему засыпал. Ночью просыпался, с похмелья и в лихорадке. На третий день, когда у меня кончилась туалетная бумага, а сопли не прекращались, я понял, что бумажные салфетки и бумагу можно использовать по два и даже три раза. Они должны только посохнуть на полу два-три дня. Я бросал их возле кровати слева направо, через день справа налево собирал, тогда первые полностью высыхали…
В депрессивном пятне последних дней выделялось одно слепящее событие, - вечер, когда я решил, что алкоголь уже не помогает, и сильно накурился голландской травы.  Сначала я даже сочинил смешное стихотворение. Я почувствовал тепло… я видел сухие долины, покрытые тысячами тюльпанов и залитые солнцем, которым нечего бояться… которым тепло…

Так приятно сегодня -
Это сложно поймать.

Это дорого стоит –

На границе друзей
Могут завтра поймать.

А потом словно провалился в грязную яму, где на меня навалились настолько кошмарные видения, что в ту ночь я, кажется, поверил в бога и, царапая ногтями спинку кровати, умолял его сжалиться надо мной и прекратить всё это…
Через двое суток я перестал есть. Еще через сутки мог ходить в туалет только по-маленькому, по-большому не получалась, мешала дикая боль. Я продолжал пить и в пьяном же состоянии попал на “скорой” в больницу. Вечером, лёжа на больничной койке, услышал обрывок разговора в коридоре. Первый голос я уже знал, он принадлежал зав. отделения, второй – какой-то женщине:
- Напомни, пожалуйста, кто вот этому, с краю, ставил диагноз?
- Ой, такая девочка молодая, не помню фамилии, она ещё докторскую пишет, вы её знаете, в онкологическом центре работает.
- А… понял. Странные у неё формулировки … - голоса растворились в глубине коридора.
А я лежал под одеялом, замерев и покрывшись от страха урашками. Ночью сбежал из больницы: спрятался возле вешалок в фойе и дождался, пока уснёт дежурная. Потом стащил у неё со стола ключи от входной двери и пошёл домой. Утром, со всеми деньгами, что у меня были, я был у главврача в его кабинете. От ужаса меня трясло, я нёс ему околесицу про какую-то цыганку, которая пророчила мне смерть в здании с памятником перед крыльцом, что я боюсь умереть, я просил его направить меня в Питер; падая на колени в своей грязной пижаме, я совал ему деньги, и, не скрываясь, плакал.
Главврач был в шоке, он всякое видел и, всё же, удивился. Но, взяв деньги, согласился помочь. Под его диктовку я написал заявление об отказе от врачебной помощи, и через восемь часов уже трясся в купе на нижней койке. На вокзале меня встретили и проводили до заказанного клиникой такси.

***

Об этом никто не знал, но я почти умер. Я знал, что операция прошла успешно, что мне удалили злокачественную опухоль прямой кишки, но мозг, задавленный алкоголем, обезвоживанием и наркозом, уже еле работал, сознание билось в конвульсиях, легкие дышали, день шёл за днём – я выздоравливал? Я понял, что чуть не сошёл с ума.

- Доктор, а куда дели мою опухоль?
- Куда положено, - доктор был добр и позитивен.
- Доктор, мне цыганка сказала, что у меня рак, ещё полгода назад, его, говорит, нельзя выкидывать. Если его выкинули, я умру, это всё правда. Я в это верю!
- Костя! – глаза врача смеялись, - опухоль никто никогда не выкинет, тазики из операционной забирают специально обученные люди и где-то сжигают, а уж что касается твоей, то её вообще лишили магической силы! Доктор округлил глаза, - её забрали очень далёкие от цыган люди и сейчас готовят из неё учебные препараты в твоём родном Калининграде, она у тебя особенная, по крайней мере, они так говорят. Так что можешь гордиться. Но это по секрету! А теперь, всё, через день домой! Ты здоров и молод, выкинь этот бред из головы и не употребляй амфетамины на ваших дискотеках, модник! – произнося “на ваших дискотеках”, он поморщился. Потом через одеяло хлопнул меня по колену и вышел из палаты, сверкая белоснежными кроссовками.
- Да, и вот ещё что, - в дверях он обернулся, - выкинь ты свои ботинки и купи нормальную обувь. Кроссовкам ноги радуются, и голове легко, понял?
- Сергей Васильевич…
- Да! – он приподнял брови, изображая готовность засмеяться шутке выздоравливающего пациента.
- Вы со мной напрасно так… - слёзы заливали глаза, но голос не дрожал, - мне жить теперь осталось недели две, если у вас будет желание проверить, позвоните, я рабочий телефон сестричкам оставлю… они у вас молодцы.
Сергею Васильевичу это не понравилось, Сергей Васильевич был убеждён, что пациент после успешной операции должен быть бодр, - рассердившись, он не стал со мной сюсюкать, и, выходя, даже слегка хлопнул дверью.

***

Ещё через неделю я смотрел дома телевизор, переслушивал все концертные записи Katatonia, что у меня были, ходил туда-сюда из кухни в зал, на одолженные друзьями деньги пил, готовил еду по рецептам. Ходить на улицу я боялся, смотреть телевизор было ещё страшнее, но мне приходилось делать и то и другое. Я хотел сходить в церковь, в первый раз по-настоящему, до этого мы заходили туда только для того, чтобы поставить свечку с петардой внутри, когда-то нас это веселило. Но я быстро передумал, - что такое Церковь по сравнению с женщиной, способной оплодотворить мужскую плоть? - пугало для глупых ворон. Постепенно моё собственное тело стало омерзительно для меня, было противно смотреть на свои руки, прикасаться к себе, чувствовать, что у меня холодные липкие пальцы… в горле мгновенно образовывался мокрый комок. Я постоянно вспоминал всё происшедшее. Всё чаще и всё подробнее, и это не шло мне на пользу. Иногда, задумавшись, я опирался щекой на ладонь, но в следующий миг с омерзением отдёргивал её.
Приходили вести, которых я подсознательно ждал. В Полесске дети из двух детских садов перевезены в больницу с неопределённой кишечной инфекцией. Случайно услышал, что дорога через Балтийскую косу перекрыта, на пляже стоят микроавтобусы СЭС. И не удивился, узнав от копателей через два дня, что на косе размыло старое кладбище на берегу. Среди белесой воды на мелководье попадалась богатая добыча – от медных монет до бесценных украшений. Несомненно, всё это было связано со мной.
Потом сработал второй детонатор. Оказывается, я был первым, и мне ещё повезло. Как говориться: “Лучше первому попасть в Ад, чем второму в Рай”. О происшедшем узнал в местных новостях.
Молодая пара - парень и девушка, возвращаясь домой поздно вечером, решили срезать путь через гаражное общество. Где-то в лабиринте гаражей их путь преградил неопрятно одетый детина. С трудом выговаривая слова, он предложил парню свалить и оставить ему поебаться свою девушку. Парень, не будь дурак, кинулся на типа, однако тот куском арматуры тут же сломал ему руку, после чего парень убежал, по его словам, за помощью. Он  сразу же вызвал ментов, и те приехали спустя каких-то пять-десять минут. Однако за это время детина, оказавшийся уголовником, вышедшим из заключения этим же утром, успел переломать девушке арматурой ключицы и бедра, выбить зубы. А затем изнасиловать её привычным для него способом, то есть “в очко”. За этим занятием его и застал дежурный экипаж. *
Жертвой оказалась моя знакомая, та самая Юля, которую Саша знакомила с некими таинственными людьми. Это было чудовищно и это было не случайно. Тоже, наверное, шла на ритуал, сама не зная, зачем. Хотя, учитывая, сколько времени прошло, уже наверняка считала себя одной из них, - таких загадочных, серьёзных… На следующий день она умерла, она даже не впала в кому…
Через неделю нашу область закрыли на карантин. Вода на мелководье была белой не от ила, а от извести, которой когда-то тевты засыпали чумные могилы. И теперь весь мир с омерзением следил, как русские разберутся с постыдной и, как казалось, забытой бедой, эпидемией чумы.


Описанные в абзаце события действительно имели место быть, в Хабаровске в 2008 г., когда и был написан креатив. Это пиздец. В Хабаровск ни ногой!