II.


      Белорусский детдом – двести детей - отступающие немцы забирали с собой.  Свою селекцию здесь проводили абверовцы и  представители концлагеря  Тухинген. Хауптман Горошко и обер-лейтенант Ляхде  должны  были  отобрать десять подростков для обучения в «Абверкоманде-256». Они сделали это.  Других детей ждали эсэсовцы во дворе, пять трофейных ЗИСов с открытыми кузовами, товарные вагоны и концлагерь Тухинген. Для чего мог приехать  «газваген» ,  Горошко не знал.  Об этом знала обер-лейтенант Ляхде.
        - Это доктор Ангстраум. Я, в свое время, была его студенткой… – сказала Ингрид, выпустив колечко дыма.  -  В детдоме есть умственно неполноценные дети. Доктор Ангстраум командирован к нам из Берлина для проведения на них опытов.
        - Что за опыты?
        - По применению экспериментального противошокового препарата. Потом всех детей ждет «газваген».  Декснер приказал мне оказывать этому доктору посильную помощь. Куда с такими делами  ногти рвать?
        - Когти. – поправил Горошко.
        -Да, действительно, когти. – Ингрид поднесла к глазам изящную руку с  коротко остриженными врачебными ногтями. – Ко-огти…
        - А что там за неполноценные? – спросил Горошко. – Почему я их не видел?
      - Они были изолированы от остальных детей. В самом начале. Человек пятнадцать.
      - Идем, я  хочу на них посмотреть. – в мозгу Горошко, отравленном морфием, родилась смутная идея. – Идем, я гляну на них.
      -Зачем тебе?
      - Надо.
      - Доктору Ангстрауму это может не понравится…
      - А где он?
      - Сидит  рядом с водителем.
      - Я с ним поговорю.
      Горошко открыл дверцу и вышел из прокуренного «опеля»
        Одновременно с ним пассажирское сиденье «Вандерера» покинул щуплый, чем-то похожий на Геббельса, мужчина в очках, одетый в штатское -  светлый плащ, серый мешковатый костюм и несвежая шляпа. Это и был доктор Ангстраум. Эсэсовцы, приехавшие с ним, остались сидеть в своем «кюбельвагене», бесстрастно глядя по сторонам.
        - Хайль Гитлер. – сказал хауптман, подойдя к Ангстрауму. - Герр доктор уделите минутку внимания?
        - Сколько лет вы вводите  себе морфий? – ответил вопросом на вопрос доктор Ангстраум. Голос у доктора был вялый и бесцветный, впрочем, как и весь его облик. Вдобавок от доктора пахло какой-то медицинской гадостью.
        - Два года, герр доктор. – ответил Горошко. - Но я хотел поговорить не об этом.
        - Говорите. – кивнул непропорционально большой головой Ангстраум и улыбнулся, от чего стал еще гаже. – А по поводу морфия не сердитесь – я сам его иногда колю... Слушаю вас.
      - Я хауптман Горошко, уполномочен руководством провести отбор подростков. Обер-лейтенант Ляхде доложила мне, что часть детей мной не осмотрена. Эти дети предназначены для ваших работ. Я могу на них взглянуть, перед тем, как они отойдут в Ваше распоряжение?
      - Вы чех? – спросил Ангстраум.
      - Я русский. – ответил Горошко. – С одной восьмой примеси немецкой крови.
      - А фамилия у вас нерусская. Русские фамилии, как правило, имеют другое окончание.
      - Это украинская фамилия, герр доктор.
      - Вас, славян, не поймешь… Впрочем, не важно… Хауптман Горошко. – Ангстраум выговорил фамилию нарочито отчетливо. - Я и приданные мне офицеры СС командированы сюда для проведения секретных научных исследований, знать о которых вы не имеете права. С другой стороны, мои изыскания проводятся, как бы это сказать, на вашей территории… Конечно, вы можете взглянуть на этих детей. Я думаю, это не принесет вам особой радости, они неполноценны.
      - Я знаю. – сказал Горошко.
      Из «опеля» вышла Ингрид и подошла к Горошко и Ангстрауму.
      Здравствуйте, обер-лейтенант Ляхде! – доктор взял правую руку Ингрид, и клюнул тыльную сторону кисти черепашьими губами. – Самая красивая студентка курса… Рад снова встретиться с вами. Идем смотреть, с чем будем работать?
      - Да, герр доктор.
      Ингрид, доктор и Горошко пересекли детдомовский двор и подошли к небольшому крыльцу с дверьми. В этот момент двери распахнулись. Воспитатель детдома, пожилой мужчина, стал выводить детей младшей группы, а стоявшие во дворе солдаты СС начали строить малышей в колонну по два. Бывший тут же власовец держал в руках журнал учета воспитанников. Это была последняя порция детей. Остальные теснились в кузовах ЗИСов, выстроившихся на прилегающей к детдому улице.
      - Среди этих белорусских детей больше носителей арийских признаков, чем в какой-нибудь школе Гамбурга. – сказал Ангстраум, глядя на детей поверх очков. – Волосы, черепа, глаза…
    «Обезьяна» - подумал Горошко, посмотрев на щуплого черноволосого доктора.
    Пропустив детей, они вошли в опустевший детдом.
    Внутри была серая побелка и бледно-голубые стены.
    Доктор Ангстраум и Ляхде шли впереди. Горошко шел за ними, в шлейфе духов Ингрид и медицинской вони доктора, слушая, как жалобно скрипят доски пола, расшатанные тысячами детских шагов. Пройдя длинным коридором и поднявшись на второй этаж, они остановились у двери с окошком и засовом.  Ингрид достала из кармана халата ключ и сняла с засова замок. 
    Они  попали в большую сумрачную комнату с окнами, забранными в решетки. Вдоль стен здесь были двухъярусные кровати. По центру стоял стол с табуретками. В комнате находилось полтора десятка подростков-мальчиков, одетых в одинаковые клетчатые рубахи, бурые штаны на лямках и уродливые башмаки с круглыми носами и без шнурков. Кто-то из них лежал на кровати, кто-то бродил по комнате, сидел на полу, несколько человек рисовали за столом карандашами. Один неполноценный, одетый иначе – в брюки и пиджак на голое тело  -  стоял у зарешеченного окна и смотрел на серое небо, закинув маленькую, стриженую наголо голову.
    Увидя вошедших, детдомовцы притихли.
    Все они выглядели братьями, каждый имел сходные черты - небольшая голова, маленькие, близко посаженные глаза,  низкий лоб, короткая толстая шея, тупое и доброе выражение лица.
    - Красавцы. – сказал Горошко по-русски.
    - Сколько их здесь... – Ангстраум взялся за подбородок рукой в черной кожаной перчатке. – Мне требуется человек десять, остальные лишние. Почему они содержались вместе с полноценными детьми, Ингрид?
    - Они попали сюда из Гомельской психиатрической больницы, после ее… расформирования. – ответила Ингрид. – Как – я не знаю. Скорее всего их перемещение обеспечили сердобольные сотрудники …
    - Не имеет никакого значения. - Ангстраум раскрыл саквояж и достал из него стопку немецкого шоколада. - Ингрид, скажите им, чтобы кушали шоколад. Мне необходимо повышенное содержание глюкозы в крови…
    - Герр доктор, если для Вас это большое количество, могу ли я отобрать несколько для своих нужд? – обратился Горошко к Ангстрауму.
    - По каким критериям вы будете отбирать их, герр хауптман? –  Ангстраум повернул большую голову к Горошко. В его обезьяних карих глазах, увеличенных сильными очками,  сквозила безумная хитреца.
                               

                                                         

                                                                III.

   
 
  « Прощай, мой любимый хауптман Горошко.
    Доктор Шульц забирает меня на суд Божий. Если он есть. Если нет, тем лучше. Значит, я просто исчезну. После опытов с этими несчастными детьми мне нет места среди людей. Надеюсь, что судьба пятерых, отобранных тобою в «Абверкоманду» будет хоть немного лучше. Представляешь, я нашла в их комнате книги.  Кто-то из них читал книги. Русских классиков.
      Успехов тебе за линией фронта.
      P.S. Завязывай с морфием. До встречи в круговороте веществ.
      Твоя Ингрид»
      Хауптман Горошко нашел записку на водительском сиденье «опеля». На пассажирском застыла Ингрид Ляхде, сгорбившись, уткнувшись белокурой головой в торпедо. Ее левая рука, стянутая в плече жгутом, бессильно свешивалась между породистых колен. Правая лежала на подлокотнике. В  хрупких пальцах с коротко остриженными ногтями поблескивал десятикубовый шприц.
      Грузовик с бесноватым доктором Ангстраумом уехал восвояси, неся в своем смертоносном нутре то, что осталось после его опытов. Из четырех эсэсовцев, едущих за ним на своем «кюбельвагене»  двое сошли с ума. Причем один из них этого еще не знал и помогал удерживать второго, буйного сумасшедшего.