-Вы не поверите, дорогой мой Иван Сергеевич, какой  я совершенно глупый  человек. До того я глуп, что даже когда мне в голову приходила хоть малейшая умная мысль, я непременно об ней думал с наиглупейшим выражением лица. Иной хоть скрывает свое ничтожное неразумение, да так умело, что такое умное лицо сделает,  диву дивишься, какой умный человек перед тобой сидит. А я вот скрыть не умел.
- Отчего же вы думаете, что вам именно умная мысль приходила, а не какой-нибудь вздор, если, как вы выразились, совершенно глупы?- не без интереса спросил Иван Сергеевич, бывший колежский асессор, вышедший ныне на пенсию и проводящий теперь годы жизни в своим имении, по соседству с Дмитрием Степановичем Головкиным.
- Я вам точно говорю, что умные мысли меня посещали. Я чувствовал, что вот-вот, еще немного, и я отвечу на многие животрепещущие вопросы бытия. Но как только что-то  непременно гениальное осеняло мою голову, лицо мое кривилось, глаза делались пустыми и мысли тут же исчезали. Я даже перед зеркалом как-то решил поразмышлять, так мне так противно от себя сделалось, что пришлось бросить думать совсем. Я в своем Головкино теперь прекрасно поживаю, не то, что в городе, когда я у генерал-губернатора служил. Да, брат, вот где тяжело было! С утра на службу приходишь, генерал-губернатору сразу на доклад, что в городе творится, что об нем люди говорят, после составлять депеши - то в департамент, то в коллегию, потом сослуживцы к обеду разговорами начинают одолевать, и так до конца дня. Трудно, трудно было. Я же, Иван Сергеевич, представьте, до действительного статского советника дослужился, и это в пятьдесят пять лет! И все благодаря  своей преданности делу и трудолюбию.
- Да-с,  вы смелый человек, Дмитрий Степанович, - с уважением произнес Коротков, - так легко признаетесь в своей глупости, не каждый решится на такой поступок! Я же напротив, считаю вас человеком высокого и острого ума.
- Полноте, Иван Сергеевич, что вы? Спасибо, вам за такие добрые слова, но уверяю вас, ни одна умная мысль меня уже давно не посещала. Давеча, управляющий принес собранный оброк. Две тысячи душ как-никак! Так я запер их в сейфе, даже не пересчитал - хлопотное для меня  это дело. Матушка, прости ее господи, точно не простила бы мне такое легкомысленное ведение дел в ее родном имении.- Горестно добавил Головкин.
- Это как раз вас характеризует как человека сильного и доверительного…- начал было воодушевлять его Коротков.
- Оставьте. Совершенно точно вам говорю, без лишних мыслей живется спокойнее и приятнее, уж поверьте мне.- Сказал Головкин и, опустив голову, неожиданно добавил, - Ну ладно, поздно уже. Прощайте, мой друг.

          Через три месяца графиня  Вольская  давала бал в своем имении по случаю помолвки своей старшей дочери Анны и пригласила всех своих ближайших соседей. Головкин и Коротков поехали вместе и уже к пяти часам были на месте. Войдя в залу, Головкин поздоровался с хозяйкой, и, оставив своего попутчика, направился к окну. Усевшись подальше от всех, он стал наблюдать за приездом новых гостей. После начался бал. Гости попеременно танцевали то мазурку, то вальс. В зале стоял такой гул, что вскоре у Дмитрия Степановича заболела голова, и он решил выпить чего-нибудь прохладного. Он позвал лакея и велел принести ему воды, как вдруг появилась она.
- Вы не хотите выпить за мою помолвку, Дмитрий Степанович? – обратилась к нему  виновница торжества, дочь графини Анна. – Шампанского принеси.- Бросила она лакею.
- Что вы Анна Владимировна, я с удовольствием выпью за ваше здоровье и будущее семейное счастье. - Сбиваясь, произнес Головкин.
- Да, да, спасибо. А вы как всегда, один скучаете. - Отпив принесенное шампанское, сказала Анна. Ей было уже девятнадцать лет, но за всей ею внешней  красотой и шармом взрослой женщины скрывались игривое настроение и непосредственность маленького ребенка. - Пойдемте, подышим воздухом. - Предложила она.
- С удовольствием, - резко встав, сказал Головкин. Как и всем окружающим ее мужчинам, Дмитрию Степановичу, нравилась эта девушка. Он трепетно относился к каждой встрече с нею и, находясь в ее обществе, еще больше боялся показаться глупым, поэтому всегда пытался избежать встречи с Анной.
          Они вышли в сад. На небе уже было темно, луну затянули тучи, и никто из домашних  и гостей не мог их видеть.
- Почему вы  сбежали тогда, от Короткова, увидев меня, Дмитрий Степанович? – смеясь, спросила Анна. - Я думаю, вы ко мне неравнодушны?
        Головкин покраснел и начал нервно потирать руки. Так как он перестал думать вовсе, то ничего ответить ей не смог. Только стоял и смотрел себе под ноги, еще больше смущаясь.
- Не молчите же, Дмитрий Степанович, скажите, о чем вы думаете? - Анну очень забавляло то, что она может нравиться любому мужчине, даже такому угрюмому и молчаливому старику, как Головкин.

        Внезапно, то ли охмелев от шампанского, то ли от безысходности своего положения, в голове у Головкина пронеслась такая стремительная мысль, что он даже не заметил как произнес ее:
- Вы сударыня, отсосать у меня сейчас не желаете? – Тут же Головкин сообразил, что сказал абсолютно недопустимые для общества слова, и пытался смягчить ситуацию: 
- То есть… я хотел сказать…Может быть… я подумал… вы хотите пить…
- Господи, да чего же вы такое говорите, Дмитрий Степанович, вы заболели верно, –  шепнула Анна, беря за руку Головкина, – успокойтесь, дорогой мой, у вас жар. Ну что вы, миленький, - поглаживая руки Головкина, она, словно покоряясь тайному желанию Головкина, опустилась на колени и начала расстегивать его брюки. - Будет вам, не горюйте… -  Анна достала из брюк его поникшее благородство и провела языком по его окончанию, затем  по всей его длине, пощекотала его мошонку, и, взяв уже окрепшее достоинство одной рукой, начала медленно погружать его себе в рот. Анна то с усилием проглатывала его целиком, то нежно водя своим язычком, отпускала его на свободу, прикусывая  при этом его своими белыми зубками. Вскоре Дмитрий Степанович почувствовал,  как непреодолимое желание жадно выплеснуть свои эмоции появилось в нем. Он закатил глаза и, помогая Анне своими бедрами, понял, что больше не в силах сдерживаться. Пронзительный животный крик нарушил тишину вечернего сада.
- А, это Дмитрий Степанович здесь пугает гостей, я вам, друзья рассказывал о нем. – послышался вдруг из-за спины Дмитрия Степановича голос Короткова.

        Свет вырвался на улицу из растворенных дверей вместе с жаркими разговорами гостей. Вся толпа приближалась к Головкину, но стоявшую на коленях перед Дмитрием Степановичем Анну не замечала.
- Ну, все, Дмитрий Степанович, ваша пуговица больше не отвалится, - вставая с колен и выходя на свет, произнесла, Анна Владимировна, - носите на здоровье! Друзья, смотрите, звезда падает! –  Гости, удивленные неожиданным появлением Анны, обернулись и начали всматриваться в небо. Анна приблизилась к Головкину и произнесла ему на ухо:
- Сегодня ровно в одиннадцать я буду ждать вас в этом саду. Прощайте.- Вытирая платком свои губы, она пошла в дом.

        И тут впервые за долгое время, с самого начала своей карьеры, Дмитрий Степанович почувствовал, какая мощная сила власти и покорения  родилась в его сознании, как мучительно долго длившееся подчинение обстоятельствам глупости и лицемерия исчезло, и что теперь пришел конец его волнениям и страхам. В тот момент, уже не боясь того, что его лицо сделается глупым, он решительно подумал: «Что не понимают, тем не владеют». Он повернулся к гостям и радостно крикнул:
- Господа! Какой чудный вечер! Ей богу, господа! Ей-ей! Я думаю, сам господь бог отдыхает в такие вечера, даруя нам свою любовь и прощение.
- Как тонко вы подметили, Дмитрий Степанович. Браво! – восторженно произнес Коротков.
- Коротков, перестаньте мне льстить. Противно. – Отрезал Дмитрий Степанович, и под недоуменные взгляды Короткова и гостей, пошел предупредить своего кучера, что сегодня вечером задержится.