Ночные воробьи прилетали ночью. Каждую ночь, в два часа, они садились на подоконник и, скрежеща стоптанными когтями о ржавую жесть, клевали стекло. Мертвецы, которые пили на кухне чай со смородиной, просыпались, отодвигали надгробные плиты и подходили к окну. Зачарованно, по-детски улыбаясь истлевшими деснами, они смотрели на ночных воробьев и, открыв форточку, сыпали на подоконник золотой песок.
Воробьи с голодным урчанием хватали поблескивающие при лунном свете крошки и, гулко чавкая, продавливали золото в желудки.
Мертвецы держались за стекло и смотрели на пернатых друзей. В изношенных телах, трухлявых позвонках, хрупких ребрах и выгнивших головах пузырилась, поквакивала радость. Каждая ночь, с двух до четырех – на два часа – заполняла отживших свое существа любовью к младшим братьям. Только два часа из двадцати с лишним – суток покойника.
В четыре часа ночи, когда ночные воробьи улетели, мертвецы заползли под надгробия и, застыв на кухне, принялись допивать остывший чай.
- Ша. – посмотрев на часы, прошелестел старший, - время.
Разлив голубую жидкость по дырявым глоткам, покойники встали в очередь к умывальнику – мыть стаканы.
На часах было полпятого. В пять зазвонит будильник в квартире у соседа справа, и он побежит на утренний кросс. Мертвецам совсем ни к чему, чтобы сосед-спортсмен рано утром услышал звон стаканов за стеной – в опечатанной квартире академика арестованного за растления и убийства малолеток.