Традиционно съездил на археологические раскопки. Моск зацепили всего два события. Во-первых, деффачко 14-ти лет с мушским именем Саша. Курит, пьёт, долбит шмаль, ебёццо. Курит и пьёт коффэ аднавременна. Это у неё типа завтрак. Когда я ночью проснулся от холода и полез к костру с баночкой пиффка чтобы согреццо, это наглое сусчество стало требовать у меня драгоценного живительного напитка. Я резонно рёк, мол де детям пиво пить нехуй. Тогда оно набросилось на меня аки лютый зверь с грязными намерениями. Я так растерялсё, что на минуту потерял дар мата. Однако собрался с силами и отстоял пресвятой Кроненберг от грязных домагательств, отпихнув её жирненькую тушку. Потом грел баночку у огня, отвечая на мудацкие вопросы что таки да, я люблю тёплое пиво. А ведь двести лет назад эту блядищщу просто забили бы колами со всей семьёй, а избу бы сожгли. Детей, конечно, нельзя убивать. Но что-то с ними надо делать.

Во-вторых, я ехал в электричке с бомжиками. От них дурно пахло. А мне было лень переться с рюкзаком в другой вагон. Я мрачно глядел на них, размышлял о бренности всего ссущего и боролся с желанием кинуть пустой пластиковой бутылкой в голову одного из них. Через час во мне умерла толерантность вместе с терпимостью. Вся. Полностью и окончательно. И я думаю, навсегда. Я встал и молча уебал ногой ближайшему бомжику по мордочке. Потом ещё раз, для доходчивости. «Пошли отсюда нахуй! Быстро!» Голос у меня был резким, лающим, с истерическими психопатическими нотками. Мне удалось достучаться до их сознания, хотя в их помертвелых голубых глазах не было ничего, кроме шизофреноподобной симптоматики. Они бодренько попиздовали в другой вагон. Потерпевший держался за разбитое в кровь еблище. Я думал о последствиях. Они всегда будут. Это я знаю точно. Потом понял, что ЭТО и есть последствия. Они накрыли меня с головой как цунами. Привет из прошлого. Эхо войны.