Снег засыпает лобовое стекло так, что дворники работают непрерывно. Видимость, практически, нулевая. Стараюсь вести осторожно – у меня сегодня важный пассажир. И поездка эта для меня очень важна. Настолько важна, что откладывать её я не решился. Не смотря ни на что.

– А куда мы едем? – этот вопрос я слышу уже четвертый раз за последние двадцать минут.

– Скоро увидишь, – говорить приходится отрывисто и коротко. Чтобы не отвлекаться от дороги.

– А когда, скоро?

– Почти приехали. Потерпи.

Тихий вздох становится мне ответом. До цели остается всего ничего, но на меня с новой силой накатывают воспоминания. Те, что заставили меня сегодня пуститься в эту опасную поездку. Обещания нужно выполнять.

***

– Всего несколько минут? И ты снова станешь...

– Теперь уже нет. Я могла бы стать кем угодно.

– То есть?!

– Мужчиной, женщиной, птицей – кем захочу. Понимаешь, я могла остаться с тобой.  Но тогда…

– Её бы не было?

– Я могла спасти кого-то одного.

– Почему нельзя было пожертвовать мной?

– Ведь я хранила тебя и, выбрав путь смертной, могла подарить жизнь, только заплатив своей.

– Нити судеб?

– Именно.

– Почему ты сразу не сказала всей правды?

– Тебе и не нужно было знать. Ты бы не позволил.

– И ты решилась променять вечность на краткий миг?

– Миг счастья много лучше.

– И ничего нельзя было изменить?

– Не было времени. Не было смысла. Я знаю, что, располагай ты вечностью, ты бы сделал то же самое. Просто мне повезло больше – вечность была у меня.

– Но мне казалось, что тебе отпущено больше...

– Я ведь не просто стала смертной, я продолжила себя в ней.

– Она станет хранителем или будет смертной?

– Вы будете жить. И у нее тоже будет выбор.


***

Мы с родителями, наконец-то, переехали в новостройку из старого района города. Там вскоре, тоже, должны были построить новые красивые дома. С газовыми плитами, раздельными санузлами и прочими благами цивилизации. Наш квартал, состоявший из нескольких переулков, решено было расселить и снести. Послевоенной постройки, трехэтажные домики не выдерживали никакой критики, занимая при этом, весьма обширную площадь.

Новоселье праздновали дружно, наплевав на социальные и классовые различия. Эти дома, эти квартиры были камнем преткновения. Многим из тех, кто занимал на них очередь, было не суждено дожить до сладкого триумфа – время, увы, неумолимо. Тем не менее, в просторном дворе были установлены наспех сколоченные столы и скамейки. Каждый нес из погреба или холодильника только самое лучшее, чтобы, как говорится, не ударить в грязь лицом.

Здесь же, на новенькой детской площадке, резвилась детвора. Нам не было тогда дела до благоустроенности двора, цвета песочницы или степени озеленения. Мы просто радовались вместе со взрослыми, чувствуя их неподдельный восторг от того, что, наконец-то свершилось.

В первый же вечер я перезнакомился со всем  двором. И с ребятами постарше, и с теми, кто был младше меня. По странному стечению обстоятельств,  из моих старых друзей никто не попал в этот новый, прекрасный мир – только Ксеня оказалась в числе моих новых соседей. Мы родились с разницей в один день. Матери лежали в одной палате. Семьи были дружны и всегда помогали друг другу.

Помню, на мой день рождения – то ли одиннадцать, то ли двенадцать лет – взрослые завели шутливый разговор. Мол, родились почти в один день, писались в одни пеленки, ходили в детский сад в одну группу, даже в одном классе учитесь – вы просто обязаны пожениться. Я, помню, только краснел, а Ксюха фыркала и делала вид, что у нее таких женихов – не отобьешься.

Я воспринимал эти родительские подначки исключительно негативно, надеясь в будущем встретить другую девушку. Ксюня, вовсе не выказывала никаких эмоций. Как мужчину, она меня не рассматривала, само собой. Делить один горшок, почти до драки? А потом пожениться и, снова, делить горшок – весьма глупая затея.

***

Годы ожидания, и обивания порогов теперь закончились. Долгожданное жилье теперь наше. Большинство счастливых новоселов – выходцы из заречного частного сектора – те еще жлобы. Крестьянство, во всей его красе. Свое не отдам, но и от чужого не откажусь, коли плохо лежит. Скверная публика.

Вот, дядя Виталик, шевеля усами, как таракан, произносит тост за новую жизнь и добрососедские отношения. Баба Тоня, волнуясь и задыхаясь на каждом слове, рассказывает, как долго ждали они с мужем этой возможности – пожить в нормальных условиях.

Мой отчим, приняв лишнего, разводит демагогию о правильном воспитании «детей нашего двора». Несет околесицу. Всем уже плевать – разбились на мелкие группки по интересам или по расположению за столом – обсуждаются более насущные проблемы.

Взрослые не расходятся до темноты. Мы бегаем по двору, занятые своими делами, под присмотром старших ребят. Им не дозволяется еще выпивать или поддерживать разговор за столом, но и общаться  с нами – мелкотой – стыдно друг перед другом. Потому, хмурые и злые, они гоняют нас от качелей, отвешивают подзатыльники мальчишкам и тайком бегают курить на пустыре, где строится еще один дом.

Этот вечер останется в памяти на всю оставшуюся жизнь. И сколько бы кому ни оставалось, мы проживем этот остаток по-разному. В новом доме жизнь останется прежней.

Бабы Тони не станет совсем скоро. За ней отправится ее муж и еще добрая половина стариков. Наследники ушедших в мир иной, дадут жизнь новому поколению, которое будет суждено воспитывать нам, подросшим и оперившимся дьяволятам.

Наши собственные «наставники» начнут действительную взрослую жизнь – парни в большинстве своем сгинут в Афганистане. Подруги их не дождутся и, уехав за красивой жизнью, вскоре вернутся домой. Гуляя по двору с внезапно обретенными малышами, они станут рассказывать, какой красивой может быть эта жизнь.

Ксюха и её подруги, будут слушать эти истории взахлеб, являя в еще детских своих глазах неподдельный блеск и жажду приключений. Еще не понимая, что тяга к красивой жизни, не обеспечивает эту самую красивую жизнь.

А мы, безусые еще юнцы, так же не сможем понять, почему Антон из пятого подъезда, вернувшийся с кучей орденов и медалей с войны, беспробудно пьет и колотит свою жену. Ежедневно, на глазах у всего двора. Почему Костя, учивший нас правильно обращаться с паяльником и канифолью, появляется на улице раз в неделю, сидит в коляске и молчит. С войны он вернется, лишившись обеих ног.

Зато, Сашка, не доучившись в престижном институте, вернется целым. Его, спустя полгода,  изобьют насмерть, за кражу автомагнитолы.

***



В первый раз все происходит само собой. Дружеская попойка у кого-то на даче. Нормальная музыка сменяется «медляками».  Народ начинает разбиваться на парочки. Гаснет верхний свет.

– Забери меня у этого урода! – молящий Ксюхин взгляд я чувствую даже в  полумраке.

– Сделай хоть что-нибудь!

– Потанцуем? – на её кавалера даже не смотрю. Молча увожу в толпу за руку.

Она кладет мне голову на плечо – это наш первый медленный танец со времен выпускного. Слышу её шепот:

– Спасибо, милый.

– Чего?! – хорошо хоть шепотом переспрашиваю. Хотелось заорать на самом деле.

– Спасибо, милый.

– Как ты меня назвала?

– Милый, а что в этом плохого?

– Мы ж, вроде не любовники.

– Совсем, даже, наоборот, – улыбается чему-то своему. – То есть почти.

– Ксю, давай-ка ты мне пояснишь пару моментов. ОК?

– Почему же нет. Давно пора. Только, давай, уйдем от этих. Не могу при них.

– Да кому тут интересны наши «еврейские разборки»?!

– Пойдем, я все теперь расскажу.


В спальне она зажигает ночник и присаживается на кровать. Добротную двуспальную кровать хозяев дачи. Покрытое плотным покрывалом ложе издает почти музыкальный звук, когда Ксюха садится на него. Я уже все понимаю, но сил признать это нет. Даже про себя. Что за бред?! Куда мир покатился?

– Итак. Ты можешь начинать, – пытаюсь незаметно вытереть пот с ладоней. – Что происходит?

– Ты помнишь, как мы познакомились?

– Ты перебрала что ли? Я тебя всю жизнь знаю.

– Правильно. А почему, уже догадался?

– Само собой, нет. Совпало так, наверное. Ты курнуть уже успела?

– Дурачок, ты, дурачок, – с улыбкой глядит прямо мне в глаза, кивая головой. – Ты так ничего и не понял?

– Ты, толком можешь объяснить?

– Все детство я была рядом с тобой. Так ведь?

– Ну, да. Типа того.

– Говори нормально. Не нужно сейчас всех этих «типа» и «а чо?».

– Да, Ксюш, ты все время была со мной. Ну, кроме армии.

– И в университете, да?

– Помогала, конечно, я помню.

– А потом на заводе? Помнишь? Ты подрался тогда еще из-за меня.

– Подрался? Ну, да, было, – довольно улыбаюсь, потому, что я ей про это не рассказывал. – К чему ты это?

– Не прикидывайся идиотом. Ты уже все давно понял.

– Ксю, может, домой поедем, а? Я такси вызову.

– Хорошо. Ты хочешь, чтобы это сказала я.

– Но я, правда, ничего не понимаю!

– Милый, мы повязаны с тобой. На всю жизнь. Твою жизнь.

– Это… это как?!

– Я твой ангел-хранитель. Точнее была им.


***


Как Инь и Ян, словно Вода и Ветер, мы шагали по этой жизни рука об руку. Я и не подозревал, что наши жизни могут быть настолько тесно связаны. Было в этом какое-то детское, наивное противостояние предопределенности.

Я, наверное, любил её все это время. Точнее, привык к тому, что жизнь постоянно ведет нас параллельными курсами. И, все же, подобные новости воспринимаются с трудом. Первым делом в голове появляется сомнение в адекватности собеседника.


– Меня же твои предки порвут на свастики! Кто тебе наркоту толкает? Я их зарою, здесь же!

–  Ты все меня оберегать пытаешься, – у голосе нет ни сарказма, ни ухмылки.  - Пойми же, это я тебя всю жизнь оберегала.

– Так. Стоп! Ты мой ангел-хранитель? Но их ведь не бывает...

– Если ты в нас не веришь, это твои проблемы. Я ведь перед тобой.

– А зачем ты все время рядом со мной? Ведь могла где-нибудь за плечом витать?

– Не догадался?

– Представь себе.

– Все из-за тебя и нашей малютки.

– ?!

– Нити судьбы. Помнишь, я рассказывала тебе в детстве притчу?

– В общих чертах только. А что?

– Я знала, что смогу сплести наши судьбы и выбрала путь смертной.

– Ты… ЧТО?!

– Путь смертной. Я стану матерью нашего ребенка. Буду, как обычная женщина, рожать его в муках. Потом мы станем жить, как простые люди. То есть, не совсем простые, – искорки в ее глазах, напоминают вовсе не об ангелах. Так мог бы смотреть чертенок. – Но в целом, как обычные люди.

– Погоди. Дай-ка мне минутку. Ты хочешь сказать, что ты, была моим ангелом-хранителем. Все это время. И жертвуешь бессмертием ради меня?

– Ты мог и раньше догадаться и сказать это вслух. Сам.

– Постой, но зачем...

– Мне это?

– Ну, да.

– Сложно ответить так, чтобы ты понял, насколько скучна вечность ангела-хранителя. Каждые, примерно, восемьдесят лет приходится привыкать к новому подопечному. Мне надоело это занятие. Как только представилась возможность я разорвала этот порочный круг.

– Но ради чего стоило жертвовать всем?

– Ради любви, конечно, – грустная улыбка и морщинка на переносице. – Ради тебя.

– Но разве ангелы не могут любить?

– Это не та любовь. Пойми. Нет страсти. Ревности. Эмоций. Ангелы вынуждены любить людей, просто потому, что люди – тоже Его дети.

– То есть, как это вынуждены?

– Вот так. Обязаны. Точнее,  просто так устроены. Все просто. Мы не умеем ненавидеть. Ревновать. Завидовать. Мы лишь умеем любить. Безотчетно и безответно. Бесстрастно.

– А как же…

– Падший? Забудь. Детские страшилки. Ты ведь большой мальчик. Нас создали раньше вас. Поэтому, мы примитивнее, чем люди. Мы проще. Падший создан одним из первых – это было необходимо. Создан для вас, чтобы вы могли выбирать.

– И у всех есть свой ангел-хранитель?

– Конечно, но некоторых хранят слуги Падшего. Так и было задумано изначально. Каждый из нас может единожды сделать выбор – быть ли вечно или стать смертным, связав свою мирскую жизнь с тем, кого  хранишь. Мы не выбираем с кем, мы можем лишь ждать. Закономерности неведомы никому.

– Даже…

– Тсс!! – на моих губах её палец. – Это тоже никому не известно.

– А как давно ты сделала… окончательный выбор?

– В тот момент, когда ты пригласил меня на танец, – смеется и притягивает меня к себе. – Я теперь настоящая. Иди ко мне.

***

Мы самая счастливая семья в этом мире. Нет ничего, что могло бы нас в этом разубедить. Ксеня светится, каким-то особым, внутренним светом. Я брожу с глупой улыбкой на губах. Мы оба витаем где-то далеко отсюда. Может быть в другой вселенной.

Мы с каждым днем становились ближе друг к другу. Она была, словно, не от мира сего. Для нее я готов был посадить сад, вместо жалкого дерева. Для нее не годился обычный дом – как минимум дворец, а лучше – храм.

Темы для споров и разговоров просто неиссякаемы. Какие обои поклеить в детской. Стоит ли выбрать именно этот пеленальный столик. Какие будут бра в нашей спальне. Почему покрывало с рюшевами брать не стоит, а нужно взять более плотную ткань. Миллион вопросов. Миллиард ответов.

Пеленок, погремушек и подгузников надарено столько, что часть из этого добра отдается в детский дом. Мы стараемся никого не обидеть, и оставляем от каждого подарка одну-две вещи. Сами пока стараемся ничего на ребенка не покупать – примета, говорят, плохая. Ксюшка смеется над этими предрассудками. Я тем более безразличен ко всякой ерунде, но бабушек не хочется расстраивать.

– Я за вами присмотрю, какое-то время, не волнуйся, – говорит она мне однажды. – Ты главное, не волнуйся.

– А с чего мне волноваться, Солнц? С тобой ничего не может случиться – ты ведь ангел. Мой ангел.

– Да, любимый. Я в тебе тоже не сомневаюсь.

На небе ни облачка и мы, обнимаясь, словно впервые, наслаждаемся теплом друг друга. Глупый, мимолетный диалог. Пара фраз, и вот, безоблачное настроение сменяется смутной тревогой. Солнце, словно, скрылось на секунду и, по лицу жены пробежала тень. Отводит взгляд и пытается разглядеть что-то под ногами.

– Ты уверена, что все в порядке?

– Конечно, милый.

– А доктора что говорят?

– Все хорошо. Никаких поводов для беспокойства. Срок уже близок.

– Ты так улыбаешься, словно в тот вечер… – осекаюсь. До сих пор вспоминать неловко. Расписались ведь уже и родители рады. А все – что-то не то.

– Знаешь, пойдем, прогуляемся немного. Я сейчас домой совсем не хочу. И не устала почти.

– Хорошо. Тебе, наверное, свежего воздуха не хватает?

– Может быть.

Неспешным шагом двигаемся вдоль по улице. Идем, держась за руки. Словно не было тех долгих лет, которые теперь кажутся прожитыми неправильно. Вижу в переулке вывеску «Цветы», и, чмокнув жену в щеку, направляюсь туда. Улыбнувшись мне, Ксю делает несколько шагов в сторону пешеходного перехода.

Купив букет ее любимых нежно-бежевых роз, бегу за ней. По ушам бьет визг тормозов, и, тут же, вылетевший на тротуар джип, сбивает Ксеню с ног. Она словно переламывается пополам в воздухе и грузно падает на асфальт.

Оскальзываясь и спотыкаясь, бегу туда, к ней. Еле дышит, кровь стекает по подбородку. Судорожно пытаюсь найти телефон в кармане пуховика – тщетно. Слишком много карманов. Слишком мало времени. Отыскиваю в сумочке ее телефон – позвонить не удастся – корпус разбит на мелкие куски, начинка тоже разлетелась вдребезги.

Снова принимаюсь рыться по карманам и вот, наконец, нащупываю кирпичик своего «мобильника». Набираю бесплатный номер службы спасения – занято. Набираю снова, и снова, и снова – нет дозвона. Гляжу на индикатор соты – черт! – нет покрытия. Пальцы так и скачут по клавишам – набираю СМС матери:

«Вызови скорую угол мелехова-заводской.  Срочно».

Жму «Отправить» и подбрасываю телефон вверх. За те доли секунды, что он будет в воздухе, хоть ненадолго должна появиться сеть. СМС уйдет. Должно уйти! Забыв про телефон, кидаюсь обратно к жене. Она уже не дышит. Умиротворенное лицо наполнено покоем. Её любимые розы рассыпаны вокруг. Беру один из цветков, переламываю и отбрасываю подальше.

Я не слышу сигналов скорой помощи. Не вижу, что происходит вокруг. Мир рушится, словно витражное окно от удара ветки. Не соображая, где я и что со мной, позволяю медикам отвести меня в машину и сделать укол.




– Ксеня, что же делать?

– Делай, что можешь. Случится, что должно.

– Это всего лишь слова. Банальность.

–  Такими их сделали люди. Переводы. Разночтения. Переписчики, в конце концов. У человека есть свобода выбора.

– Что же это за свобода, если я не могу ничего изменить?

– А менять уже ничего не нужно.

– Ты останешься?

– Я не смогу. Это цена моего выбора.

– Что же остается мне?

– Наша дочь.

– Она осталась жива?

– Ты забыл? Я еще не совсем человек, не успела растерять все до конца. И то, что оставалось, отдала ей.
    
– Сколько еще?

– В вашем мире? Несколько минут.

– Всего несколько минут? И ты снова станешь...


***

Вот мы и на месте. Сворачиваю на подъездную дорогу и паркую авто. Снегопад уже закончился. Достаю из багажника инструмент и, открыв пассажирскую дверь, легонько трясу свою попутчицу за плечо:

– Просыпайся. Приехали

– А нам далеко идти? Я устала.

– Совсем недолго осталось. Терпи, малыш. Скоро уже.

– Мы в лесу?

– Не совсем.

– Здесь деревья. И снег.

– Да. Но это не совсем лес. Если очень устанешь – скажи – на ручки возьму.

– Я сама.

– Конечно, сама. Далеко не уходи.

– Ой, смотри, белочка!

Тропинку никто и не думал расчищать. Пробираемся меж сосен и оград. Снег липнет к ботинкам, брюки уже по колено мокрые. Но мы почти пришли.

– А я белочке сухарик отдала!

– Тише. Здесь не шумят.

Начинаю откидывать снег. Сперва вокруг оградки, потом – расчистить вход. Обмахнуть снег с памятника, положить цветы. Простые действия, не требующие, казалось бы, особых усилий. Я делал это много раз, но к такому нельзя привыкнуть.  Пустота в душе. Пустота в мыслях. И, все же, что-то мешает.

Мне сегодня о многом придется рассказать. Во многом сознаться. Дочь, словно что-то почувствовав, подходит ко мне и берет меня за руку. Комок в горле не дает говорить. Делаю над собой усилие, заставляю себя произнести эти слова:

−    Ну, вот, мы и пришли. Привет, Ксю.

***

Время здесь течет по-иному. И, закончив рассказ, я вижу, что сквозь тучи  проглянуло солнце. Первой тишину нарушает дочь:

– Пап, а если б СМС не дошло, что бы случилось? – взгляд этих зеленых глаз напоминает мне о Ксюхе. И всегда будет напоминать.

– Ну, бабушка не успела бы вызвать врачей. И тебя бы не спасли.

– И меня бы не было?

– Да, малыш. Тебя бы со мной не было. Но мы успели, понимаешь? А мама нам помогла успеть.

– А как она помогла?

– Она отдала тебе то, что у нее оставалось. Последние силы.

– А зачем?

– Что бы ты жила. Однажды подарив жизнь, она не могла отнять ее у тебя. И не смогла отнять тебя у меня.

– А когда мы еще раз приедем к маме? Скоро?

– Да Арин, мы будем приезжать сюда, когда ты захочешь.

Косолапо переваливаясь на детских своих ножках, Аришка подходит к памятнику и протягивает ладошку к фотографии. Я поднимаю дочь на руки, и она гладит лицо матери – Ксенька счастливая на этом фото.

– Пап, я замерзла.

– Поедем домой, папа тоже замерз, – голос дрожит, но я сдерживаюсь изо всех сил. Дочке не стоит видеть моих слез.