«Все истории кажутся разными, но все они  об одном.»

1.

Сцена растворилась за моей спиной, и я оказался в гримерке. Концерт был окончен. Музыка утихла, и вновь зал наполнился привычной бранью потерянных алкашей, и душными речами о самом главном… Послевкусие сладкой музыки становилось всё тише и тише в моей голове, легким пером опускаясь в ночную бездну воспоминаний. Теперь нужно было зачехлить гитару, и получить свои гроши за выступление у хозяйки заведения. Бармен Фред сообщил, что она будет только через час, не меньше. Я заказал три пива и занял свободный столик напротив стойки. Сделал большой глоток из бутылки и огляделся по сторонам.
На другом конце бара сидели четверо пьяных мужиков, один спал на столике у выхода. Недалеко от них сидела безумная спившаяся парочка. Прямо у стойки расположились две девицы, они частенько здесь появлялись в компании разных молодых людей. Я знал это, потому что выступаю в этой дыре чуть ли ни через день. Ну а те, кто приходил послушать музыку, давно свалили. Похоже, что подобные заведения – это серая зона жизни, зал ожидания путешествующих во времени. Это место встречи всех бездельников, шумных девиц, так называемых «философов» и иных туристов повседневности. Чаще всего сюда приходят, чтобы добить день, выпить как следует и повеселиться, пока время не спустило своих вшивых псов, пока не пришлось от них бежать во весь опор. 
  Фреди включил тихую музыку. Безумная спившаяся женщина вышла на середину прохода и начала танцевать. Она изо всех сил боролась с искусством танца, но не смогла удержать равновесия и упала. Тот мужик, что сидел с ней медленно встал и подошел чтобы подать руку, свою гигантскую руку взаимопонимания и «любви без лишних вопросов». Но она крикнула:
- Пошел вон! Я сама! – мужик наклонился и, молча, схватил её за шерстяную кофту.
- Убери руки, ты порвешь мою лучшую вещь! 
Он не обращал внимания и на этот раз сумел поднять её с пола. Когда они оба оказались на ногах, дама обхватила своего спутника руками за шею и повисла на ней. Так они кружились в своем особом, пьяном танце, будто уродливые мотыльки, мечтающие о полете к самому Солнцу. 
Мужик знал, что делать и медленно опускал руки ниже талии. Он был спокоен и молчалив и всем своим видом давал понять, что сопротивление бесполезно. Они двигались в сторону стойки, и, меньше чем через минуту, оказались там. 
Руки этого парня уже были у нее в штанах, и песня подходила к концу. Он задрал кофту и вытащил наружу часть её трусиков, потом они поцеловались. Женщина улыбалась и двигалась так, будто они уже в постели. Внезапно вмешался Фред.
- Ребята, это уже лишнее.
- Как скажешь, - Мужик остановил наступление и заказал выпить.
Я не мог отвести от них глаз. Во всем этом было нечто прямое и честное. В глазах этого парня, в его огромных руках была усталость, мозоли безработицы и безвыходное пьянство. Но мне была знакома его осанка, его напряженные брови. Прямо на публике он управлялся со своей дамой умело и без промахов, так словно это был их последний вечер на земле, и завтра они будут мертвы. Словно они знали, что сгинуть значит утратить себя, всех нас и целый мир. Навсегда.
Мне уже накатило и хотелось спать. Я чувствовал себя не в своей тарелке. 
- Времени уже за полночь! – обратился я к бармену.
- Знаю, но такая уж она баба. 
- Хорошо, что не все такие, как она.
- Да ладно, для тебя музыка – единственная женщина, за которой стоит ухаживать – это видно, когда ты играешь на своей гитаре. Слушай, если хочешь, можешь зайти в служебное помещение и позвонить Мэри. 
- Ты знаешь, что это не так, я имею ввиду музыку. Хотя, какая мне разница.
Я взял телефон, записанный на клочке бумаги, и прошел в дверь за стойкой. Внутри было много дыма смешанного с запахом еды – телефон висел на стене слева от входа. Я подпер дверь своей спиной, и набрал номер. Трубку взяла Мэри. На заднем фоне кто-то смеялся, и гремела посуда.
- Алло, кто это? 
- Я уже с полчаса, как закончил играть, мне нужны деньги. Ты скоро?
- Привет, слушай, у меня дела. Может быть завтра с утра?
- Ты в своем репертуаре. Нет, так не пойдет… Мне уже…
- Пойми меня, я не могу сейчас подъехать, – перебила Мэри. 
- Ладно, возьму в долг у Фреда. Будешь ему должна. 
Фред опять меня выручил. Теперь можно было спокойно опьянеть и двинуть до дома. Я почти прикончил третью бутылку, когда в бар вошли еще трое лишенных сна. Это была Энит и её подруга с каким-то парнем. Волна свежего, ночного воздуха пронеслась мимо меня и растворилась в нежных оковах сигаретного дыма.
Прекрасная Энит, я никогда тебя не забуду. Мы проводили все выходные вместе, в течение целого года. Мы пили и спорили обо всем, что попадалось под руку. Мы были вдвоем в твоем одиноком доме, полном дешевого вина, приглушенного света и испачканных мною простыней. Я всегда буду готов овладеть тобой где угодно и всегда буду готов убить тебя, если откажешь. Ты заводишь меня, слепишь мои глаза, но я тебя не люблю и никогда не любил всю целиком и без остатка. Ты – моя животная страсть. Во всем виноват твой мягкий голос, вечно негодующий, но веселый взгляд и незабываемый запах, который я не спутаю ни с чем. От тебя я слишком долго возвращался домой, ты никогда не говорила, что мне делать, а что нет. Прошло время. Ты изменилась и ушла, ну а я остался пьян и зол…. Мне пришлось оставить всё как есть и больше не звонить тебе. Сейчас ты появилась здесь, в моем, теперь уже, привычном мире, и я не знаю, чем всё это закончится.
Усталость и отсутствие сна сказались на моей выносливости – я был пьян и меня штормило. Я подошел к стойке и взял еще выпить. Дальше курс лежал в сторону Энит. Она тоже заметила меня. Судя по всему, моя дорогая Энит не знала как себя вести в такой ситуации, что делать. Ведь она так резко охладела к моим пятничным появлениям, к моим частям тела и мыслям. Сам не понимаю как, но мне удалось кивнуть ей головой в знак приветствия и промолчать, не обрушаясь на нее тяжелой лавиной своих пьяных озлобленных речей. Я свернул вправо прямо у них перед носом и снова оказался за сценой - взял инструмент и, не оборачиваясь, покинул шумный бар. 
Я прикурил сигарету и стал наслаждаться дождливой ночью. Дверь за моей спиной открылась, и послышался знакомый женский голос. Это снова была Энит и её компания. Они прошли мимо, словно меня не существовало в их добропорядочном, статусном мире. 
Мне пришлось сделать несколько шагов, прежде чем я схватил Энит за руку. Она вырвалась от меня и крикнула:
-Убери свои грязные руки, пьянь! – Потом развернулась и вновь пошла.
Я чувствовал, что она раздражена моим действием и стал продолжать, на этот раз схватил её за капюшон куртки и не отпускал. Энит вновь поняла, что без разговора она отсюда не уйдет. Я отпустил её и сделал два шага назад. Потом спокойно отхлебнул из бутылки и сказал ей:
- Энит, какого чёрта всё это значит? Ты что не можешь просто поговорить со мной, ну, знаешь, как это делают нормальные люди.
- С тобой не возможно просто поговорить, с тобой вообще невозможно находиться рядом. Уйди от меня. 
И тут очнулся парень её подруги. Он подошел и спросил у Энит, нужна ли ей помощь. Тогда я двинулся в его сторону и прикрикнул на него. Тот сразу отвалил. Мне стало грустно, от чего и сам не пойму.
- Энит, просто пойдем со мной. Ты же знаешь, я тебя не обижу, - и протянул ей руку. 
- Посмотри на себя! Ты опять ведешь себя как датский принц. Твой нахальный взгляд и то, как ты задираешь нос! Найди себе настоящую работу, засранец! Ты отвратителен, уходи, прошу тебя, мне так всё это неприятно. От тебя несет спиртным, уходи.
Я разозлился и закричал на нее:
- Какого черта я должен уходить? Кто я такой, по-твоему? Я приду к тебе, сука, и научу, как надо читать стихи! Ты - чертова фригидная стерва. Катись отсюда со своими богатенькими дружками. Пошла вон!
Я резко дернулся и зарычал. Энит испугалась и быстрым шагом пошла к машине. Я был разгневан и закричал, что убью её. Они почти ускользнули на своей черной тачке, но мне удалось выскочить вслед за ними и запустить бутылкой. Она летела прямо к заднему стеклу автомобиля, но парень дал газу и скрылся за поворотом. Бутылка разбилась в дребезги, и больше ничего не оставалось, кроме как пойти домой. 
Угол света с лестничной площадки срезала темнота. Входная дверь захлопнулась, и я оказался в своей квартире. Последние несколько месяцев именно так заканчивался вечер, и так начиналось одиночество. Я поставил гитару в угол и, не включая свет, направился к креслу. Дождь промочил всю мою одежду, и я вонял псиной. Это был запах мокрого белого человека. Мне казалось, что я грязный, вшивый пес времени, который только и может, что выть на луну. Я был загнанным зверем среди тысяч себе подобных и слушал истории о том, что люди рождаются не зря, как некоторые из нас рождаются не там где нужно, что звезды, на самом деле, разного цвета все до единой. И чем красней, тем холоднее звезда. А еще я слышал, что ни в одном городе мира они не светят так ярко, как в городе нашего детства. Жаль, что я не вспомню всего этого завтра, когда начну свой день. 
Я сидел в темной, душной комнате и думал обо всем этом. Раскаты грома отдавались в моей голове симфонией боли, страха и отчаяния. Мне было плохо. Казалось, я допился до ручки и теперь схожу с ума. Медленно и тихо пришел сон. Ах, этот сладкий сон – великая награда за муки дня. Сердце успокоилось, весь организм наслаждался этим коротким отречением от действительности. 
Через какое-то время раздался телефонный звонок. Пришлось подойти, сюда редко звонят среди ночи. Это была Энит.
- Привет, ты как?
- Энит, зачем ты звонишь? Как там поживают мои подружки в твоем лифчике?
- Это мои подружки, а не твои, - злобно произнесла Энит, но я то знал, что ей это нравится.
- Так зачем ты звонишь?
- Не знаю.
- Ненавижу эти твои чертовы слова! Если хочешь говорить со мной, прошу, забудь о словах «не знаю», «может быть» и тому подобную дрянь, - крикнул я.
- Какого черта ты на меня орешь? Прошу тебя успокойся.
-Ладно, извини, возможно, ты права. Так чего ты там хотела?
- Что с тобой происходит?
- Просто я не из тех мужиков, что забывают своих женщин, понимаешь? Все отношения рвутся и только придурки забывают обо всём этом, я останусь тебе кем-то вроде хорошего друга… Да, конечно, я неопрятный и небритый, с выдающимся носом и редеющей макушкой, но мне известно кое-что о тебе, – ты любишь когда я ношу чистый пиджак и брею свою бороду, любишь мои голубые глаза и мой голос. Видишь, я не такое уж и дерьмо. Не понимаю, чего тебе ещё нужно, на кой ты ушла от меня? Почему обиделась на меня? Что такого, если я говорю тебе, что у низкорослых дам большая манда, а у высоких она еще больше. Я всегда говорил о женщинах с любовью, даже грязь. Всё это значит одно – ваши ноги, то, как вы ходите, как стонете и задираете нос, это вся красота которой усеян шар земли в глазах нормального мужика, вот что со мной.
- По моему, ты еще пьян. Слышишь, хватит нести чушь, просто скажи мне, что с тобой не так?
- Нет. К сожалению, я уже проспался. Я хочу к тебе приехать.
- Если б хотел, давно бы уже был здесь…
Я бросил трубку, накинул на себя мокрый пиджак и вышел на улицу. Энит жила в спальном районе в восточной части города. Через двадцать минут я был у её квартиры на пятом этаже и стучал в дверь. Она долго не отвечала. Потом послышались шаги и дверь открылась. 
- Ты зачем пришел? – удивилась Энит.
- Ты же сама сказала, приходи или я что-то не так понял? В любом случае я зайду в этот дом.
- А тебе никто и не запрещает, все только «за». Но этих твоих игр я не потерплю. Понял?
- Каких игр? – я ворвался в квартиру и, как следует, шлепнул её по заднице.
- Какого хрена ты делаешь? – кричала Энит, пытаясь увернуться от моих точных действий. У меня был большой опыт в подобных делах.
- По крайней мере, со мной ты чувствуешь себя женщиной на все двести процентов, благодаря моей прямоте. Не так ли?
Энит засмеялась и произнесла:
- Это уж точно! Так расскажешь мне, что это было у бара?
- Плюнь. У меня кризис веры и сейчас я возьму то, зачем пришел. 
Я приблизился к ней и начал стягивать одежду. Она сопротивлялась, но ничего не могла сделать, не смотря на усталость, у меня было гораздо больше сил. Кое-как мы добрались до постели. Я повалил Энит и стянул с нее джинсы. Мы уже были на простыни, и она стиснула свои колени как тиски. Я вставил руки между её ног и преодолел сопротивление, потом, провел пальцами в самый низ живота – там всё было гладким и нежным. 
Порно журналы, новая мода конца девяностых и остальные почтальоны второй половины двадцатого века, которые постепенно сбрили всё между ног у женщин, лишили гениталии их устрашающей красоты, приучили мужчин к этим игрушкам и, возможно, изменили понимание женской натуры. И сегодня я был этому рад. 
Когда всё закончилось, мы лежали рядом. Теперь Энит уже было хорошо. Я закурил и смотрел в белый потолок. Меня больше ничто не злило. Я вновь разгадал её желание и тайна исчезла. Она снова заговорила, но на этот раз мне было, что ответить. 
- Почему ты, все таки, не найдешь себе нормальную работу? Ты столько времени убиваешь, на музыку. Что с тобой будет дальше? 
- Я думаю, не стоит опускать руки, если держишь путь на олимп славы, в этот самый дом победителей. 
- Опять ты за старое?
- Только подумай, как стремительно летят дни, и вся правда о человеке остается лишь мечтой, которую под силу исполнить далеко не каждому. Иногда мне хочется встретить самого себя на улице и увидеть в своих же глазах отражение целого мира, тонущего в бездне бесконечных сомнений, пройтись по лезвию собственной души и жить не назло кому либо, а лишь потому, что нашел сил сделать то, что так давно обещал своему сердцу. Ведь если бы человек придерживался хотя бы каждого пятого обещания, он был бы подобен дереву, что тянется своей зеленью к причудливым облакам и чистоте целого неба. Был бы тем, кто усядется за стол победителей, в конце пути, и там ему нальют вина под музыку опускающегося занавеса, за которым начнется новый путь. Понимаешь?
Хотелось заглянуть в её глаза, но Энит уже спала. Я тихо оделся и ушел. Заканчивалась ночь. Я молча двигался домой, и у меня не было ни настоящей работы, ни денег, ничего стабильного. Только гитара и пара телефонов, где ещё можно поиграть за гроши. В этот раз Энит забыла мне напомнить только об одном – что я люблю музыку больше чем любую другую из женщин. Ведь она знает, что это не так. Ревность доведет её до ручки.

2.

Напротив меня стояла печатная машинка с косноязычным алфавитом заправленная пустым листом. В тот вечер было вдохновение, но совсем ничего не лезло в голову. Я сидел за столом прямо в уличной одежде и грязных башмаках. Мой рот был заткнут дымящейся сигаретой, мой разум был поглощен предвкушением текста. Я был пьян.
Несколько часов назад пришлось покинуть вечеринку на съемной квартире, чтобы вернуться за свой грязный стол. Захотелось успокоиться. Захотелось что-нибудь написать. В голове звучали голоса из прошлого, и звенело в ушах. 
Пиво заканчивалось, и у меня не было денег, чтобы купить еще одно, а значит и сил на то, чтобы написать хоть пару стоящих строк. Возможно, я - будущий писатель. И, может быть, чтобы убедиться в том, что это призвание, стоит окончательно обеднеть. Но не у каждого хватит на такое духу. Я чувствовал себя зеркалом, в котором отражаются морщины разочарования. Ведь все приходят на праздник жизни в поисках света, в поисках смысла, но попадают на пир бытовых войн. 
Между делом я докурил и, решил отыскать фотографию Керуака. Мне пришлось перерыть весь стол, прежде чем она попалась на глаза. Черно-белый Джек Керуак склоняется над ламповым радиоприемником, вслушивается в звуки музыки, ищет точно то, что ему нужно. Его глаза почти закрыты, его руки нежны. Кажется, он совсем не дышал в тот момент. Задний фон расплывается и отдает Джека, поглощенного вдохновением и радиоволной, мимолетному взгляду зрителя. Эта фотография, словно отпечаток вечности, территория мертвой жизни. Я запомнил тебя Керуак, и теперь собираюсь встряхнуться и сделать следующий шаг или что-то вроде этого. Хотелось скорее вернуться и отдохнуть, как следует. Карманы были пусты, и пришлось ловить попутку. Всё вышло достаточно быстро – двадцать минут и я на месте.
Друзья были в сборе. Примерно через час наступит новый год – очередной день рождения эры процветания смертельных и нездоровых увлечений человека. И, чем более нездоровыми являются те самые увлечения, тем сложнее вернуться в ряды обывателей, да и кому это нужно. Кто не ждет награды от судьбы за свои благие дела, скорее всего и не будет платить по счетам, разве что за аренду жилья, электричество и последствия выпитого алкоголя. В любом случае, об этом стоит поразмыслить в состоянии завтрашнего похмелья, но не сейчас.

Очень хотелось спать, при возвращении на праздник. Алкоголь потихоньку отпускал. Я скинул куртку и вошел в темную кухню, чтобы сварить кофе. Хотелось быть бодрым, когда часы пробьют полночь, когда весь мир сможет попрощаться с прошлогодней тоской по лучшим временам и станет грезить о несбыточном счастье в будущем. Слишком много желаний и слишком мало веры в собственные силы. Кажется, что всё насквозь пропахло этими чертовыми желаниями. Лучше б так пропахнуть делом. Я взял свой кофе и вышел в единственную комнату помимо кухни, где стоял диван, стол и четыре стула. Вышел, чтобы посмотреть, как все копошатся перед праздником. От этого начала болеть голова, к тому же и гостей стало гораздо больше. Какие-то свечи, вся эта еда и всё это безумие. Милое безумие. 
Из всех присутствующих я знал только двоих – это были мои близкие друзья. В остальном, на пятерых мужиков приходилось восемь дам. И это был отличный расклад. Среди прочих я отметил девушку в синем платье с белыми цветами. Платье выглядело старым. Меня всегда привлекают вещи с историей, в прочем, как и люди. Её волосы были невероятны. Темные, рыжеватые кудрявые волны, огромная необузданная копна красоты и небольшая пластиковая корона цвета тусклого серебра. У её кончиков глаз были видны морщинки от смеха и смотрели эти глаза прямо на меня. Девушка встала и прошла через комнату. Остановилась передо мной и прищурила глаза, словно оценивает скакуна. Я не выдержал и произнес:
- Что?
- Ничего – мягким, тонким голосом ответила девушка – просто захотелось познакомиться с вами. Я приехала на неделю из Петербурга.
- Далековато. А я, всего лишь, вылез из матки. 
- Смотрю, вы умеете быть забавным. Так как вас зовут? – Её нисколько не смутил мой ответ. Я принял это за хороший знак. 
- Меня зовут Блейк, Уильям Блейк. 
- Это английский поэт и мистик, если я не ошибаюсь?
- Нет, это моё имя. Но если хотите, можете называть меня Сидни. 
- В таком случае, меня вы можете звать Кэт.
- Вот и договорились. Почему я, Кэт?
- Ваши грустные глаза и большой нос. Вот в чем дело. В мужчинах мне это нравится, возможно, больше всего. Я вам доверяю.
- Странное предпочтение. Откровенность за откровенность – я бы с собой не переспал. Хочешь кофе? – спросил я и сразу направился на кухню, будто наперед уже знал, что она пойдет со мной. 
- С удовольствием, Сидни. А откуда вы знаете всех этих ребят?
- Я знаю только двоих: Майка – вон того высокого парня в татуировках и Сема –того, что в синей рубашке, он слегка шибанутый. Ебаный деревенщина. Однажды он избил здоровенного парня из соседнего района. Я думал, мужики никогда не бьют друг друга по яйцам в драке, по крайней мере, я – точно. Оказалось, бьют и не оглядываются. Вот так. А с остальными присутствующими стараюсь держать дистанцию. Не нравятся мне людные места. Можно я потрогаю твои волосы? – Я запустил руки в её прекрасные густые кудри без разрешения. Кэт не сопротивлялась. Кофе убежал, но это уже не стоило никакого внимания – я поплыл по волнам любви. Эти волосы были слишком хороши, они были слишком запутаны, но я не мог остановиться. Видимо мне было суждено влюбляться сразу. В русской рулетке любви, пуля, как правило, доставалась моему виску.
Кофе чуть не убежал. Кэт взяла полотенце и быстро сняла турку с плиты. Улыбка не сползала с лица. Мне не приходило в голову, о чем с ней можно поговорить. Пустота. Именно она звучала внутри. Черная, глухая пустота – гигантская пропасть молчания. И вновь заговорила Кэт. Она говорила настолько деликатно, что я заподозрил ненасытного монстра под юбкой у этой девчонки. Мне нравилась её настойчивость.
- Знаете, я поспорила с сестрой, что приду сюда, в гости, в резиновых сапогах.
- И чем всё закончилось? Ты выиграла спор?
- Конечно да, я так не привыкла проигрывать. Главное не простыть из-за этой глупости.
- Черт с ними с сапогами. Мне в голову пришла мысль. Что если бы поцелуи и все эти голые игры сопутствовали не половому акту, а, скажем, совместному просмотру футбола. Только представь: голая парочка проделывает все эти самые изощренные вещи, которые вытворяют прежде чем перепихнуться, а потом просто садится и пялится в ящик. Как тебе такое?
- Ты что извращенец? – рассмеялась Кэт.
- Вроде нет. Просто сексуальная озабоченность – ремесло моего подсознания. Ну…, или одно из его ремесел…. Все думают о сексе и не мало. Люди могут это отрицать, ввиду обычаев жизни общества, но это неискоренимо. 
- Можно мы перестанем говорить об этом, я хочу сегодня просто отдохнуть.
- Можно и так. Можно… - Тихо закончил я и достал сигареты. Кэт протянула свою небольшую руку и взяла одну. Мы встали за занавеску на этой самой кухне и молча закурили. Пока мы болтали, никто сюда не заходил. Казалось, что мы здесь одни, а весь шум принадлежит соседям и предновогодней улице. 
Я обратил внимание на время и молча ушел в комнату. Кэт пошла следом. Через пятнадцать минут наступит новый год. Мы расселись за столом. Мне досталось место на углу. Какая-то девушка сказала, что я никогда не женюсь – есть такая примета, если сидишь на моем месте. Знакомы мы не были. На такую чушь реагировать не хотелось. Это всего лишь предрассудки. В жизни и так много непонятного, не хватало еще этой ерунды. 
Наш маленький мир галдел и пьянствовал. Думаю, каждый дом в тот момент выглядел так же. Это было приятно, было тепло. Новый год, возможно, единственный стоящий праздник. 
Кэт приземлилась рядом. Местность была смазана и голоса далеки. В руках было пиво, а перед глазами была она и только. На мгновение реальность будто застыла. Я пил и падал, разглядывая её. Кэт больно ущипнула меня за руку под столом и невинно взглянула на пустеющий бокал шампанского. Она была жестока, и ей хотелось скрыть своё оружие. Это чувствовалось в том, как она двигается, как дипломатично она соглашается со всем подряд или, как мягко, указывает на ошибки. Кэт была крайне необычной. Возможно, сумасшедшей и мне это нравилось. 
  Часы пробили двенадцать, и тут поднялся настоящий шум. Хорошо, что здесь не было телевизора. Из-за этой штуковины можно запросто свихнуться. Здесь был только старый магнитофон, и записи «Дорз». Это я позаботился о собственной жопе и притащил его с собой. Это из-за меня новый год будет разбавлен звуками любви, смерти и дорог. Хорошая музыка спасет еще много задниц – уверенность переполняла пьяного меня.
Все вокруг ели и говорили тосты. Мне же было как-то не по себе. От чего, сказать сложно. То ли это депрессия, то ли это Кэт. Может еще что-нибудь. Кругом праздник, которого все так долго ждали, какого хрена я ушел в себя? Тоже мне человек в дверях – ни туда, ни сюда. К черту подарки и всю эту чушь. В моей голове звучали три слова – ночь, Кэт и безумие. Эта мысль постепенно пожирала моё сознание, укутывала одеялом пошлых грез. Как это будет и кто кого? Может, выйдет, что я её изнасилую и сяду за решетку, может наоборот, но без решетки. А возможно будет что-то интереснее. Я пошел на кухню, чтобы принести себе еще пива. Здесь так поступают все, каждый сам за себя. Ходят, чего-то ждут, матерятся и делают всё сами, в конце концов. Кэт и Майк, вышли за мной. 
- Так откуда вы знакомы с Сидни? – спросила Кэт. Меня это раздражало. Чего тебе ещё, чертов следопыт? У меня есть яйца, гитара и собственная хата с печатной машинкой. Выпить и пожрать достать не так уж сложно. Всё остальное не имеет большого значения.
- Мы познакомились с ним в школе – давнишняя история. Он и Сэм живут в одном доме, и Сидни часто заходил к нам во время занятий, когда прогуливал уроки. Сам он учился в другом районе. Мы ходили вместе по подъездам и напивались. Только подумать – мне пятнадцать и я пьян. Интересно сейчас дети так делают?
- Завязывай с этим, Майки. – Отозвался я.
- Пошел ты на хер, долбанный параноик. Отсоси! – Майки схватил себя за мошонку и потряс хозяйством через штаны. Я засмеялся. Кэт отвернулась. Думаю это игра. Всё она понимает.
- Ты похож на какого-то актера, когда так делаешь. Не пойму на кого именно.
- Хватит базарить, лучше займись делом. – Майки показал пальцем в прихожую. Он притащил мою гитару. А если она под боком, бояться уже нечего. Я был доволен.
Мы расположились на полу, и я сыграл пару блюзов. Говорят, эта музыка изгоняет демонов. Я опять пялился на Кэт. Она внимательно слушала и курила. Её глаза меня заводили. За такие можно и убить. Майки дослушал песню и удалился.
Наедине с Кэт было неловко. На меня смотрят, меня изучают как обезьяну с другой планеты. Я ненавижу своё отражение, а меня хотят любить. От меня чего-то ждут. 
В тот момент не существовало подарков, денег, Парижа и лишней болтовни. Округа была чиста. Молодые олени готовились к ебле. Кухня, её мебель, и ободранный пол провоняли старостью. Словно запах безысходности и однообразия человеческих жизней. Глаза в глаза. Умиление и вечность правили бал. Это было сопротивление против времени. Мы были молоды, и все кроме нас двоих на это плевать хотели. Искра проскочила. Кэт села ближе и казалась еще безумнее. Она тоже хотела спастись. Она тоже по-настоящему поверила в то, что видит, и я не был обманом. 
- Ты любишь Синатру, Сид?
- Слышал пару песен, но я не фанат.
- Значит, сыграть из Синатры ничего не сможешь?
- Получается так. Мне нравится играть свои песни или довоенные блюзы. Они настоящие. Живые, понимаешь? Вкалываешь как проклятый на жаре, а потом берешь гитару и из тебя прет одна только правда, именно так и рождалась такая музыка. Современный мир уже не тот, но в нем всё так же много блюза. Остальное – не очень. 
- Ну как же так. Вся музыка заслуживает уважения. Её же слушают.
- Нет. Я думаю, уважения заслуживает душа. Если она есть в песне, если выкладываешься, выходит то, что надо. Не важно, в каком стиле и всё такое. В общем, я имел ввиду именно это.
- Достойное мнение. Я, обычно, так глубоко не залажу. Расскажи ещё. Мне нравится.
- Есть хорошая байка про Чарли Паркера – был такой отличный саксофонист. Тридцатые годы. Зарождался новый стиль в джазе - бибоп, а Паркер, в свою очередь, был одним из основоположников стиля. У него тогда была своя горстка поклонников. Один из этих невежд, однажды, встретил своего кумира в баре. Тот стоял у музыкального автомата с пластинками и выбирал песню. Парень ждал, что же выберет Чарли Паркер. Мало сказать, что поклонник удивился, когда из автомата послышались звуки кантри. Великий саксофонист стоял и внимательно слушал кантри. Но, он же должен слушать джаз! Парень подошел к нему и поинтересовался, как же так? На что Паркер ответил: «Ты только послушай, ведь он говорит чистую правду, слышишь?». Говорят, Паркер тогда был пьян и плакал. Вот такая история. Я их знаю не так уж и много, если честно. Запоминаю только те, которые пригодятся по-настоящему, вроде этой. 
- Я мало знакома с его творчеством, но, думаю, он был достойным парнем, если говорил об этом.
- Сейчас все мало знакомы с такими вещами. Я видел, как смеются над музыкой. Послушают и говорят, что так любой сможет. Звучит будто бы сыграно от балды. Я встречал очень мало людей, которые умеют слушать по-настоящему. Возможно, это из-за моего затворничества.
На кухню вошел Майки. Он был уже готов. Глаза заплыли, в них появилось нечто блядское. За ним приперся пьянющий Сэмми. Я словно вернулся к реальности. Они закурили и Майки спросил:
- Вы еще долго здесь сидеть собираетесь? Там же праздник. За окном праздник, повсюду пьянка! Давайте с нами. – Кэт глянула на меня. Она явно не хотела уходить. Снова приятно.
- Нам и здесь не плохо.
- То и видно, что неплохо. Ну ладно, как хотели. Просто мы собирались пойти на улицу, до озера. Хотим запустить пару фейерверков и прикупить пива. А потом двинем к Максу, наверное. У него три комнаты и дома почти никого. Надолго мы или нет – неизвестно. В общем, его телефон ты знаешь.
- Мне больше по душе, если буду здесь размышлять о том, что мог бы пойти с вами, но остался с диваном, грязным столом, гитарой и пепельницей. В этом что-то есть, тебе так не кажется? 
- Сегодня ты слишком много болтаешь, Сидни.
- Это верно. И сам чую, что до добра это не доведет. Кэт, если хочешь, пройдись и ты. С ними будет весело.
- Я же в резиновых сапогах. Ты забыл? 
- Такое и не припомнишь. Ладно, валите уже. Мы найдем, чем заняться.
Как же долго все они собирались. Мужики похуже баб. Сборы длились минут двадцать, а ощущались эти минуты, как вечность. Я с нетерпением ждал уединения. Наконец-то входные двери захлопнулись. В квартире стало тихо. В воздухе пахло едой сигаретами. Праздник притих. В такой момент осознаешь, как же хорошо бывает. Люблю такое одиночество. Все веселятся, ну а я остался наедине с Кэт. Еще неизвестно, кому повезло больше. В этот миг и вправду стало невтерпеж, хотелось прикончить остатки праздника. Я предложил выпить.
- Будешь пиво? У меня еще пара бутылок осталась.
- Не знаю. Хотя, давай, если это портер.
- Никогда в этом особо не разбирался. Хрень всё это. Если спиртом не отдает, значит пить можно. У пива странный вкус. Думаю, вкусное пиво, это когда оно холодное.
- А я люблю разбираться в таких мелочах.
- Ты что, дочь короля? 
- Сидни, ну ты и хамло! У тебя изо рта либо стихи, либо грязь. Что с тобой такое?
- Просто я никому не доверяю. Есть хорошая поговорка – хуй пизде не товарищ. Такова жизнь.
- Майки, твой друг, был прав. Ты немного параноик.
- Такой, как был кокой-то там президент Никсон?
- Причем тут эта чушь? Ты никого к себе не подпускаешь. Разговор – не кулачный бой. Тебе хоть женщины то нравятся? – Кэт приблизилась ко мне. Я почувствовал её тепло. Она обняла меня и посмотрела в глаза. Опять оценивала скакуна. А я думал, о том, что мне нравятся женщины. Еще как нравятся. 
Мы поцеловались. Вот так неожиданно всё и начинается. Кэт была по-своему красива. Она хорошо целовалась, и держала моё сердце в своей белой руке. Если кому-то доводилось держать голое, кровоточащее сердце человека в руке, тот знает, как велик соблазн его раздавить. Это любовь цвета войны, будто бы кровь хлещет из раны. Будто бы её красное, вызывающее существо, кричит своим цветом. Мы все красные изнутри, мы все цвета войны. Я целовал Кэт, и не было ничего важнее, чем погрузить комнату во мрак.
Присосавшись друг к другу, словно моллюски, мы держали курс к дивану. По пути под руку попался выключатель. В комнату выплеснулся тусклый свет уличных фонарей. Я видел, как блестят её глаза, слышал её дыхание. Где-то шла война, и люди сходили с ума, где-то ждали своей очереди войти, где-то дул ветер, перебрасываясь обезумевшим зверем с листвы на камень. А я был сверху на Кэт и без штанов. Её пластмассовая корона упала на пол. Её королевское величество поравнялось с чернью. Платье было задрано, и мы были готовы по-настоящему познакомиться. Я вставил свой хер прямо в невинность, я разбудил монстра. Она и вправду была сумасшедшей. Кэт резко выползла из под меня. Всё было ясно – хотела видеть меня сверху. Насрать на корону, даже если она оденется в грязное тряпьё и будет бомжем, то останется королевой. Тут дело далеко не в шмотках. Она скакала на мне как дикарь. Я не успевал о чем-либо думать. Мысли рвались на полуслове. И мне это нравилось. Кроме действа всё исчезло из поля зрения. Сумасшедшая ударилась головой об полку, и только сильнее завелась. Я видел злость, чувствовал ярость. Границы исчезли, я заломал ей руки, силой оседлал её и закончил дело. Улегся рядом и смотрел на молодое приятное тело. Кэт тяжело дышала. Даже монстрам нужен воздух.
- Так вот ты какая, Кэт из далекого города. 
- Закрой рот – произнесла Кэт, и мы делали это еще и еще. Дольше, безумнее, ярче. Потом мы закурили, и Кэт спросила меня:
- Что ты там говорил про другой город?
- Плюнь, это уже не важно. 
- Сидни, ты любишь меня?
- Да, люблю.
- Почему так быстро? Откуда ты это знаешь?
- А чего ты ожидала от меня? Что я скажу «не знаю» или «надо подумать»? Такие вещи знаешь наверняка. По крайней мере, я точно. Я не знаю только будущего.
- И я тебя, Сидни. И я… 
Она прижалась ко мне своими нежными грудями. Приблизила ко мне всё своё тепло. Она мне доверяла, ну а я и не знал, что делать со всем этим. 
- Знаешь, почему я так быстро отвечаю на такие вопросы?
- Нет. Может тебе грустно?
- Да, Кэт. Именно так. Времени ведь не так уж и много. Думаю, все мы, на самом деле, умрем нелепо, в лучшем случае, при невыясненных обстоятельствах. На этом пороге остаешься всегда один. Несешь ответ перед собой, смотришь в глаза собственному страху и очень быстро понимаешь, что на самом деле важно. Странно, но это не помогает. Достучаться до людей крайне тяжело. Да и нет в этом смысла.
- Кажется, я понимаю, о чем это ты.
- Я не помню, как впервые попал под проливной дождь. Я видел море только однажды – когда мне было два. Я слишком смутно помню времена, когда мир был бессмертен. Во мне огромная дыра. Пропасть. И таких как я просто уйма. Все мы по-своему страдаем.
- Не загоняйся, Сидни. Подумай лучше обо мне.
- Почему ты уехала отсюда? 
- Я думала, что ступив на территорию большого города, я найду больше возможностей. Но от себя не убежишь. Менять нужно нутро первым делом.
- Это верно. В большом городе множество источников страха. Зазывалы этих грязных местечек никогда не бросаются первыми. Какого хрена? 
Я вскочил с дивана прямо голышом и удалился в кромешную темноту прихожей. Нащупал свою куртку и достал ручку. Кэт испытала легкий испуг.
- Что с тобой?
- Погоди немного. – Я зашел в уборную и заперся. Отмотал туалетной бумаги и написал:

«Выбирая маршруты, выбирая дни, подбирая слова, слышится легкая песня бытия, чувствуется склонность к неотвратимой скуке после большого взрыва. Сон ли это, мимолетные знакомства, распорядок дня».

В такие моменты особенно нужны сигареты. Ничего не могу с собой поделать. Когда приходит вдохновение, чувствуешь себя похотливым кобелем по весне. Чувствуешь себя ебнутым, особенным. Нос задирается сам собой и выпрямляется спина. Потом становится легче. Будто бы осознаешь каждый свой шаг. Принимаешь факт сотворения мира от первого лица. Двигаясь вдоль пляжа, по дороге к дому, да куда угодно и где угодно. Важно другое – как ты это делаешь. Перед глазами проясняется будущее, за спиной остается прошлое. Мир запоминает тебя в данный момент. Вселенная фотографирует нас чужими глазами.
Я вошел в комнату. Кэт была одета. Наверное, приняла меня за шизофреника или что-нибудь в этом роде. Нашел свои штаны, сложил свои мысли вчетверо и сунул в задний карман. Настроение поднялось до предела.
- Кэт, там еще есть чего выпить?
- Конечно, мы и по глотку то сделать не успели!
- Тащи сюда – есть что отметить.
- И что же, новый год? – Улыбнулась Кэт.
- Нет, за настоящее знакомство. Ты не бойся меня только. Это не припадки, это вдохновение так меня прищучивает. Словно нож к горлу – почти невозможно себя контролировать.
- Ладно, буду иметь в виду.
Я взглянул в её нежные глаза и меня опять понесло.
- Знаешь, Кэт, люди слишком холодны. Многие думают лишь о себе. Людям нравится учиться делать друг другу больно. Мы улыбаемся, когда делаем это. Мы улыбаемся, когда мы нужны тем, кто не нужен нам и это кажется победой. Мы улыбаемся, но не понимаем, что всего лишь не можем сделать свой выбор. Ведь это уже не игра и все кишки пожирают грязные псы. И все мы – лишь пыль на ветру. – Кэт молчала. 
Я подошел к холодному окну – по ту сторону шел снег. Открыл пиво и сделал хороший глоток. Жажда прошла. Глядя на Кэт, казалось, что она животное. Даже больше чем одичавший я. От нее пахло сексом. Мои следы на белом теле. Её кудри всё еще были прекрасны, руки легки и снова невинны. Это как маленькое перерождение. Я видел Кэт и не мог поверить своим глазам. Вряд ли всё кончится хорошо. Кто-нибудь да просрет этот матч. Мне нравятся разные девушки, и сегодня я люблю сумасшедшую из другого города.
В ту ночь я старался быть только собой. Но, ни развязанная война, ни победа в ней не стоили и гроша в сравнении с ее ожиданием. Я снова знал наперед – ничего у нас не выйдет. И это было очень грустно.
- Кэт?
- Ну, скажи уже, что хотел. Ты стал каким-то странным.
- В детстве, я часто представлял насыщенную жизнь авиаторов, их изнурительные тренировки, обнадеженные возможным полетом выше облаков. Предвкушение. Иногда мне хотелось быть первым, кто побывал в космосе - хотел убедиться сам, что космонавт как никто другой знает, что отсюда некуда бежать. 
И не знаю, что это на меня нашло.
- Сидни, не забывай, иногда небеса машут нам рукой со своей высоты. И я этому и искренне верю.
- Возможно это и так. Возможно и так.
- Что с нами будет? 
- Думаю, пока всё будет тяжело. Первые недели всегда так. Ты будешь далеко, и внутри покажется, что кто-то умер. Однажды один из нас не захочет сказать другому и слова. У меня так всегда. Но не стоит об этом сейчас. 
Погода словно взбесилась. Я слышал гул проводов. Снег кружил по ветру, и противоположная сторона улицы была еле видна. Изредка проезжали такси. Мы молчали у окна. Двое на краю вселенной – жители галактики Млечный путь. Нас совсем не видно сверху. Мы малы. Мы ничтожны и рядом почти никого. Это вы заказывали одиночество на двоих? 
С Кэт мне было хорошо. Никто кроме нас двоих и глазастого Майки об этом не знал. И наша музыка вряд ли слышна кому-нибудь еще там, наверху. Мы варимся в собственном соку неудач и побед. Бьем по морде и умираем. Посылаем всё нахер и делаем ставки. Сверху это лишь немое кино. И никаких субтитров. Нокаут за нокаутом. 
Мои мысли летели прочь, так приходил сон. Кэт предложила прилечь и немного вздремнуть. Мы так и поступили.
- Полчаса, и я отправлюсь домой, Сидни. Уже почти четыре утра.
- Может останешься? Наверняка скоро вернутся остальные, ну, или их остатки. Будет весело.
- Нет, так не пойдет. На сегодня и так хватит веселья. Я обещала матери.
- Ну, смотри. – Мои глаза слипались. Я больше не мог вести переговоры и отключился. 
Кэт разбудила меня ровно через полчаса, чтобы я закрыл за ней. Но я так и не встал с дивана. Помню, сквозь сон слышал, как она собиралась. Неторопливо. Потом шум прекратился, и дверь захлопнулась сама собой. Я провалился в сон. Казалось, всё, что было той ночью, это сон.
Вокруг было всё так же темно. Голова просто раскалывалась. На этот раз меня разбудил телефонный звонок.
- Сидни, вы чего там творите? Пора вставать, уже девять утра. – Это звонил Майки. Он был еще пьян и весел.
- Где вас черти носят, Майки? 
- Мы у Макса, засранец! А у него тут райский уголок – холодильник с пивом и куча жратвы. И какие-то пьяные бабы. Теперь их у нас больше чем нужно. Это редкость. Но главное, на этот раз нас не выгоняют. Думаю, это потому что тебя нет.
- Все равно всех не перетрахаешь
- Чем черт не шутит, дружище!
- Плюнь. Значит, говоришь, девять. Не помню толком, во сколько ушла Кэт. Я вырубился.
- Вы там наверняка не скучали. Не думай о ней. Приходи к нам. 
Я огляделся по сторонам. Мы не умеем вести себя культурно. И никогда этому не научимся. Здесь побывало скорее войско Чингис Хана, чем наша компания. Всё валяется – кругом дикий срач. Окажись здесь Кэт, я бы этого и не заметил.
- Майки, вы скоро? У меня похмелье. Мне плохо, мужик. Приходи с пивом. 
Во время разговора я почувствовал, как сильно бьется мое сердце. Голова ощущалась, как гигантский камень. В такие моменты хотелось просто исчезнуть.
- Мы с Сэмми скоро вернемся. 
- Давайте быстрее. 
Я улегся обратно на диван. Меня трясло – ненавижу похмелье. Моё тело – взлетающая ракета. К горлу подступила тошнота. Выпил воды. Стало немного легче. Я упал на диван и снова отключился. На этот раз сон был беспощаден. Меня несколько раз прошибало в холодный пот. Мне снились кошмары. Cнилась Кэт. Её волосы переплетались с волнами океана. Снились какие-то индейцы на его берегу. Волны в солнечном свете были похожи на камень. Они отражали свет, отражали мысль, отражали боль. Будто бы их невозможно проломить и корабли застывали в декорациях камня как в чернорыжем льду. Корабли рушились в пепел и снова появлялись на горизонте. Их наступление было бесполезно. Это были мои корабли с юга. Я терпел поражение. 

Майк вернулся около семи. Я еще спал. Он пришел с Сэмом и своей подругой Вики, полагая, что они помогут убраться. Я же окончательно очнулся в девять. Выпил пива. Голове стало легче. 
Округа не изменилась. Время шло всё так же медленно. Надежды иссякли, мой мир снова был у своих истоков. Джунгли хаоса лучший полигон для творчества. У сегодняшней грязи можно запросто узнать о недавнем прошлом. 
Еще ночью я держал Кэт за руку, а очнувшись, кусал локти, чтобы не позвонить первым. Она была из тех, от кого лучше бежать, не смотря на все её заслуги. Кэт призывала меня словно сирена. Ей нужна моя кровь на белых руках. Всё же я думал, что она не знает моего телефона, и, возможно, хочет позвонить первой. Моя паранойя, мой нож. Не подходи со спины – будет только хуже.
Я встал с дивана. Кухню заняли Майк и Вики. Она курила и наблюдала, за своим пьяным возлюбленным, ползающим на карачках. Он жил и бухал по законам природы. Меру определяет выносливость. Майки, в отличие от меня, меньше всего боялся лишиться рассудка. Он об этом даже и не думал. Я же любил зеркала. Я любил любить, как говорил Толстой. И никак иначе. 
Внутри меня бьется желание. Это сердце рвется на свободу. Это мои ноги пинают голубей, которые не хотят летать. Летите же, тупые птицы, гребаное чудо орнитологии. Именно когда вы взлетаете, сразу хочется вас отловить. Вы как мои грязные мысли – из лучших побуждений. 
Я позвонил первый. Никто не ответил. Закурил. Мусор и грязь снова исчезли из виду. На этот раз хватило одной мысли о Кэт. Перезвонил через полчаса. 
- Да?
- Кэт, это я Сид. 
- Ах, Сидни! Привет. Как твои дела? Я не могла тебя добудиться.
- У меня болит похмелье. Я думаю это мой новый орган.
- Неплохо придумано. Встретимся завтра?
- Приезжай сюда.
- Сид, у меня еще куча дел. Хочется провести немного времени с родителями. 
- Ничего. Я понимаю. Завтра позвоню пораньше.

Мы встретились у торгового центра недалеко от моего дома. Это был хороший день. Снег отражал солнце. Небо было чистым. Я видел Кэт уже издалека, прямо у входа. В красной куртке и нелепой черной шапке она выглядела довольно смешно. Я видел её превосходные волосы, красота её тела была за кадром. Мне не нравится зима. Люблю видеть ноги, легкие платья – знать, что в этом мире есть за что ухватиться. Кэт уже совсем рядом, я стоял напротив неё. Мы поцеловались и пошли в сторону вокзала. Здесь всё как-то недалеко – бары, вокзал, работа, будущее, смерть и её ожидание. 
- Мне сегодня снился сон. В нем было что-то зловещее, но помню только демона в сером костюме. Он стоял на солнечной улице, а я проходил мимо. Он посмотрел на меня и спросил, как там музыка ветра и сделал жест, будто бы дрочит. После этого сна внутри как-то неприятно.
- Еще бы! А я почти их не вижу. Они у тебя цветные?
- Да. Потом как-нибудь расскажу.
- Сид?
- По-моему ты хочешь сказать не очень хорошую весть. Я такое чувствую.
- Мне уже сегодня уезжать.
- Жаль.

В здании вокзала почти никого не было. Солнце светило и здесь. Мы заняли очередь. Я давно такого не чувствовал. Мы всё еще были одни во вселенной. Казалось, если она уйдет, я сгину. Словно вокруг не было иной красоты. Кэт снова держала меня за руку. Смотрела на меня, хотела что-то сказать, но молчала. Не сегодня. Не делай этого, не открывай рта. Мы итак сделали слишком много почти за два дня. Не открывай рта. Будет еще больнее.
Билет был куплен. Кэт отправилась домой. Внутри всё будет сожрано с потрохами. Никто этого не увидит. Эти войны ведутся вслепую. Они ведутся практически в одиночку. Иногда, расстояния – легкое ничто. Но чаще, с дороги от города до города начинаются неприятности. 
Она должна уехать в одиннадцать вечера. Я позвонил в шесть. 
- Кэт, это ты?
- Да, я просто запыхалась. Собираюсь тут. Я схожу в душ и через час можно встретиться.
- Без вопросов. Приезжай ко мне, я тебя встречу.
- У тебя кто-нибудь есть? 
- Нет.

В комнате, где я пишу, во всю стену сделана фотография пляжа. И пальма. К этой стене подвинут синий диван. Так умер Марлон Брандо. Один. На своем куске пляжа с сигарой в зубах. Слушая виниловый проигрыватель. Одиночество на любимом диване. Думаю, это было гордо. Интересно, что там у него играло?
У другой стены стоял письменный стол и машинка. Стена завешана вырезками из газет, фотографиями довоенных музыкантов, писателей. И в завершении репродукция Моны Лизы с разорванным ртом – нашел её на помойке местного университета. Написана маслом. Точнее недописана. Здесь я схожу с ума. У каждого есть такое место, где он погружается в то самое одиночество, курит и ловит образы сетями желаний. До бесконечности подать рукой. 
Кэт приехала около девяти. Мы немного выпили, и на сей раз, мне по-настоящему было нечего сказать. Молчание не лучший способ попрощаться. 
- Знаешь, Кэт. Очень скоро я буду неугоден твоей власти. Ты пойдешь в кино в другом городе. Выпьешь и будешь веселиться, но без меня. Тогда я перекрою кислород и попрошу вернуть все стихи, написанные для тебя. Они – есть правда, пока любишь. Постепенно, холодно становится не только на улице, но и внутри.
Я усадил её к себе на колени. Кэт плакала и казалась очень маленькой, почти помещалась у меня в руках. Теперь она была обычной смертной. Я представил её беременной, представил её старой – она была прекрасна. Мне нравится ощущать плоть. Мне нравится видеть смысл в отсутствии бесконечности. Мне стала важна завершенность творения. 
Мы ещё не созрели. Мы еще малы. И наше искусство придет со временем. Явится более органичным. Искусство играть с чужими жизнями, искусство играть с собственным самолюбием.
- Сидни, ты сумасшедший. Неужели всё будет так плохо? – Она тихо говорила сквозь слезы. Будто она слышит, о чем я думаю. Это больше похоже на настоящую боль, чем на истерику. Я не хотел её отпускать, хоть и не знал до сих пор, что мне со всем этим делать. 
- Не знаю, Кэт. Этого-то я и вправду не знаю.

Для меня это был поезд в неизвестность, впрочем, как и для Кэт. Состав покинул перрон ровно в одиннадцать вечера. Больнее всего стало через месяц. Когда начала угасать надежда. Слишком быстро, прямо как жизнь. Сколько бы мы не созванивались, всё, что хотелось, высказать было невозможно. Утешения превратились в молчание, стихи превратились в пыль. 
Если бы только прежняя Кэт вернулась, я бы ей сказал:
- Дай мне свою руку, услышь меня издалека, но не приближайся. Я иду в темноте – иду наугад. Весь мир живет в темноте. Солнце – ядерный самоубийца. В лучах его заблуждений светится Земля. У меня его душа, у тебя его мысли, но нас совсем не видно. И, нет ничего своего, кроме мимолетной любви, кроме боли. Давай же останемся сумасшедшими, давай не будем как все.