Начало: http://udaff.com/archive/natur/107899.html

Разбудил его настойчивый стук в дверь. Сенька, больше некому. Михалыч повернулся на другой бок, пытаясь снова заснуть. Но Сенька продолжал избивать дверь. И Михалыч тут же вспомнил о своем вчерашнем решении. Он сел на диване, потряс головой, сделал пару резких вдохов-выдохов. Голова была в порядке, лишь тупо ныла растянутая при вчерашнем падении растянутая промежность. И решение, принятое Михалычем, никуда не ушло, а прочно сидело в его голове. Видимо, оно исподволь зрело в сознании Михалыча, просто он не хотел себе признаваться в этом. А теперь вот созрело окончательно и требовало реализации, иначе – ну просто уже никак.  Михалыч  вздохнул, натянул треники, привычным жестом заправив пустую правую штанину за резинку пояса и, постукивая костылями, пошел открывать дверь. На пороге  в длинных семейных трусах, из которых торчали худущие ноги в реденьких светлых волосиках, в майке навыпуск стоял всклокоченный Сеня.
- Михалыч, у нас там ничего не оставалось, а? – просительно выдавил он серыми губами.
- Не знаю, проходи, сейчас посмотрим, - посторонился Михалыч, пропуская Сеньку. – Что, опять на работу не пошел?
- Отгул взял.
На неубранном  столе, среди тарелок с малосольным сигом, солеными груздями и кусками вареной оленины,  стояла бутылка с недопитой водкой. Там было еще граммов сто- сто пятьдесят.
-Пей, я не буду, - сказал Михалыч. – И потом  оденься и возвращайся ко мне. У меня дело к тебе есть.
- Я сейчас, Михалыч, сейчас! – обрадованно заторопился Сенька, проглотил остаток водки и, не закусывая, побежал домой.
Михалыч вытащил из холодильника пакет с фаршем, позвал громко:
-Кис-кис, Митюша, кис-кис! Иди ко мне, завтракать будем!
Митяй не заставил себя долго ждать и с громким «Мяяяя!» тут же объявился на кухне, с мурлыканьем стал тереться об единственную ногу  Михалыча. Михалыч сел прямо на пол и, доставая из пакета маленькие кусочки фарша, скатывал их между пальцев в шарики и по одному подавал на ладони коту. Митяй жадно схватывал этот мясной комочек и, проглотив,  терпеливо ждал следующий. А если давать ему есть фарш из кучки, глупый Митяй набивал полный рот  и  мясная масса давила ему на больные десны, отчего он начинал вертеться на полу, плеваться и  кричать от боли. Накормив кота, Михалыч спрятал пакет в обратно в холодильник. Потом  помыл руки и приготовил большую сумку, в которой Тамара обычно носила Митяя на лечение к ветеринарам. Кот, завидев сумку,  побежал прятаться под кровать. Он хорошо знал, чем для него чревато появление этой ненавистной сумки. Сначала его, покачивая, в полной темноте несут в неизвестность, потом чужие люди в белых халатах, в незнакомом помещении с неприятными резкими запахами,  насильно раскрывают ему рот и заглядывают в него, подсвечивая себе чем-то ослепительно ярким. Затем следует болезненный укол в бедро, провал в темноту и просыпание уже дома, с тошнотными позывами  и мокрой тряпкой на тяжелой голове,  время о времени заботливо меняемой  хозяйкой, а еще эти неприятные ощущения в выскобленной от зубных камней пасти…     
            *            *            *
Стукнула входная дверь.
- Михалыч, я готов! – весело прокричал Сенька. – Куда идти, чего делать?
Всем своим пропитым нутром Сенька чувствовал, что сегодня ему опять достанется дармовая выпивка.
- Подожди, - сердито сказал Михалыч. – Я сейчас.
Он с сумкой проковылял в спальню, сел на пол и заглянул под кровать. Митяй, нехорошо отсвечивая зелеными глазами,  сидел в самом дальнем углу.
- Ну, иди ко мне, иди, Митюша, - забормотал Михалыч, пытаясь дотянуться до кота рукой. Митяй, чуя недоброе, отполз еще дальше.
- Я ж тебя все равно достану! – разозлился Михалыч. И, запустив костыль под кровать, зацепил им кота и подгреб к себе. Взяв его на руки, уселся с ним на кровати. Погладил по серой взъерошенной спине, по большой круглой  голове с прижатыми ужами.
- Ну что, Митяй? Пора тебе, брат. Ну, извини, и прощай! Так надо.
Михалыч поцеловал кота в усатую морду,  затолкал его в сумку,  вжикнул замком и вынес  в прихожую, где его дожидался, нетерпеливо переминаясь с ноги на ногу,  Сенька.
Сумка заходила ходуном, пытаясь выбраться из нее,  Митяй стал хрипло кричать, как будто кто его душил.
- Вот тебе пятьсот рублей, а вот сумка с Митяем, - отрывисто сказал Михалыч, протягивая Сеньке дергающуюся сумку. – Отнеси к ветеринарам. Знаешь же где? Пусть усыпят. Это стоит рублей полста, не больше. Потом купишь  водки и ко мне, помянем Митяя.
- Ух, ты! – почесал в затылке Сенька. – Значит, все же решил? Ну и правильно. Он же  вам тут все зассал, зайти невозможно. Слушай, а куда девать… Ну, это, тело?
- Куда, куда… Откуда я знаю, куда, - раздраженно сказал Михалыч, болезненно прислушиваясь к воплям еще живого Митяя. – Земля сейчас мерзлая, не закопаешь. Снеси куда-нибудь в котельную. Купи мужикам пива, пусть сож… Пусть кремируют. Ну, пошел, пошел, не рвите мне тут душу!       
Сенька часто покивал головой, как китайский  болванчик,  повернулся и вышел на лестничную площадку. Дергающаяся сумка тяжело оттягивала ему руку. Митяй, не прекращая,  приглушенно выл в своем тесном и темном узилище. И это удаляющееся с каждым  шагом Сеньки завывание  в самом деле рвало и когтило душу Михалыча. Хоть и надоел ему до чертиков Митяй, было его ужасно жаль. Все же какая-никакая, а живая, более того – родная душа… А что он скажет жене? Что умер? «А как умер, от чего умер? От старости? А может, это ты его костылем забил, когда больной бедолажка Митюшка  сделал очередную лужу?» – с подозрением заглянув в глаза Михалычу, скажет Томка. И ведь будет укорять его в смерти кота до  конца дней, хотя сама же и страдала от его старческого маразма. А кто ляжет на грудь Михалычу приятной тяжестью и смурлыкает ему перед сном котофееевскую песню, легонько когтя его перед этим? Черт, это невозможно!
                *            *            *
Слышно было,  как хлопнула за Сенькой тугая, на пружине, дверь, и митяевских жалобных воплей почти не стало слышно. Сенька же сейчас свернет за угол и исчезнет! А с ним и бедняжечка Митяй, который жил с Бельскими душа в душу целых восемнадцать лет и которого Михалыч недрогнувшей рукой отправил на казнь! Вот именно – на казнь! А вдруг он еще будет живой, когда Сенька понесет его, усыпленного, в котельную и отдаст кочегарам на сожжение? 
Ну не сволочь, а? Михалыч скрежетнул зубами и в два широких  взмаха костылей  оказался на кухне,  пододвинул к окну стул, взгромоздился на него и, балансируя на одной ноге, торопливо стал дергать на себя  внутреннюю фрамугу форточки, с трудом распахнул примерзшую за ночь наружную. С улицы ворвался морозный воздух, пахнущий угольной копотью от соседней котельной. Михалыч просунул всклокоченную голову  в форточку, завертел ею в поисках Сеньки. Но того уже нигде не было. Ушел! А до ветеринарной клиники дойти – всего ничего, метров двести. Надо позвонить туда, сказать, чтобы они ничего Митяю не делали и отправили Сеньку обратно домой. С котом! Так, где же справочник? А, вот. А как зовут их главного врача? Вспомнил – как их районного главу, Борис Иванович! Сейчас, сейчас, Митюша, ты будешь скоро дома и я покормлю тебя твоим любимым фаршиком. 
Михалыч потянулся за трубкой, и аппарат неожиданно зазвонил. Настолько неожиданно и резко, что у Михалыча  даже неприятно подпрыгнуло сердце,  и он отшатнулся от стола. Снял трубку. Звонила его благоверная. Сообщила, что послезавтра вылетает, что насчет машины договорилась сама в управлении образования и  в порту ее встретят.  «Ладно, ладно,-  торопливо сказал Михалыч, -  мы ждем, извини, у меня что-то живот разболелся». Нажал на рычаг и стал набирать номер ветеринарной клиники. Набрал, подождал соединения, но из трубки послышались короткие гудки. Занято! Но как же так, он же не успеет. Наконец, соединение… Слава тебе господи, пошел длинный гудок! Гудок, еще гудок. Но почему же никто не берет телефон? А, нет, взяли!
            *            *            *            
- Ветеринарная клиника, слушаю вас, - сказала трубка низким женским голосом. Видимо, медсестра.
- Это… Как мне услышать вашего главного врача, Бориса Ивановича? – хрипло спросил Михалыч.
- Он сейчас не может подойти. У него операция.
- Какая еще операция? Что, уже моего Митяя усыпляют? – закричал Михалыч.
- Какого еще Митяя? – удивились в трубке. – Кобельку  тут одному ухо зашивают, порвали в драке. Не помню, как его зовут, но точно не Митяй.
- Уфф! – вытер вспотевший лоб ладошкой Михалыч. – Послушайте, как вас зовут… Ирина Петровна, тут к вам должен подойти один мужичок с котом в сумке, зовут его Митяй.
- Кого, мужичка?
- Да нет, мужичка зовут Сенька… Вернее, Семен. А в сумке у него кот. Вот тот Митяй.
- Подождите, подождите, - сказала Ирина Петровна. Слышно было, как она спросила кого-то: «Мужчина, это не вы Семен?  Да вы что, глухой? Вы, говорю, Семен? И в сумке у вас кот  Митяй?». И опять в трубку:
- Пришли ваши Семен с Митяем. И что?
- Дайте ему  трубку! – обрадовано сказал Михалыч.
-Але, кто это? – просипел Сенькин голос. – Говорите громче, вас не слышно!
-Сенька, глухая ты тетеря! – весело прокричал в трубку Михалыч. – Все, акция отменяется! Дуй с Митяем домой! Домой, тебе говорят!! Ну, зайди, зайди по пути в магазин…
Пить с Сенькой в этот раз  он не стал – отдал ему только что купленную им бутылку целиком, и Сенька, не веря своему счастью,  торопливо ушел домой с водкой под мышкой. А Михалыч на кухне осторожно извлек уже охрипшего от ора Митяя из сумки и сел с ним, как обычно, на пол перед извлеченным из холодильника пакетом с оленьим фаршем.
-Давай, брат, порубай оленинки-то, и спать, - виновато бормотал он, подсовывая мясные катышки под обиженную митяевскую морду. Но Митяй нервно дергал хвостом и усами и отворачивался от руки дающего.
-Обиделся, да? Обиделся. Эх, ты! – укоряющее сказал Михалыч, поглаживая кота по взъерошенной спине. – Это я на тебя, между прочим, обижаться должен. Чуть калекой из-за тебя не стал, до сих пор копчик и все, что рядом,  болит. Ну ладно, ладно, все, мир! Живи, никто тебя больше не тронет. Иди, отдыхай. Потом поешь.
И Митяй, осторожно ступая,  ушел с кухни. Михалыч вздохнул и включил чайник, потом – маленький телевизор, стоящий на морозильной камере. Но и  сквозь шум закипающего чайника и грохотание какой-то войнушки по НТВ он расслышал характерные звуки. Это Митяй часто-часто скреб когтями линолеум в прихожей. А спустя несколько секунд в нос шибануло аммиаком.
-Блядь! – сказал Михалыч. – Ну,  ты и козел, Митяй!
Он  вышел в прихожую. Митяя там уже не было, а на полу расплылась огромная  лужа. В два раза больше обычной.
- Мстишь, да? – зло сказал Михалыч в пространство, зная, что спрятавшийся под кроватью Митяй все прекрасно слышит и довольно щурит свои подлинявшие к старости зеленые глаза. Михалычу ничего не оставалось, кроме как  выволочь с кухни стул, сесть на него рядом с поломоечным ведром  и в очередной раз взяться за швабру.
                *            *            *
Закончив с замыванием  следов преступления Митяя, Михалыч затем «замел» и свои, оставшиеся после небольшого загула с Сенькой, и решил вздремнуть. Устроившись на диване, он позвал Митяя – недовольство на старого беспутного кота прошло, а  на смену ему пришло умиротворение от того, что Михалыч  все же не совершил злодейство. Ну а то, что Митяй продолжал творить свои мокрые дела… Что ж, старость – она никому не в радость. Еще неизвестно, что будет с самим Михалычем, когда он доживет до возраста Митяя. Если, конечно, доживет – по человеческим меркам, коту было уже далеко за восемьдесят.
-Ну,  иди же ко мне, дурачок, иди, - звал Михалыч, приглашающее похлопывая ладошкой по дивану – обычно Митяй, заслышав этот звук, всегда спешил уютно  устроиться на груди  своего хозяина. – Кис-кис, Митюша, кис-кис.     
Но Митяй не шел. «Крепко же он на меня обиделся,  - сконфуженно подумал Михалыч.  – Еще бы не обидеться – чуть в крематорий не угодил. Ладно,  я не гордый, сам к тебе пойду».
И он прохромал в спальню, опустился на пол, заглянул под кровать. Митяй был там. Он лежал головой к Михалычу, а глаза его были закрыты. Спит, что ли?
- Митяй, а, Митяй? Ты чего это тут разлегся? Не слышишь,  что ли, как тебя папа зовет? – с охватившим его непонятным волнением забормотал Михалыч. – Ты что, еще и оглох, ко всему? А ну вылазь, да пошли на наш диванчик.
Но Митяй молчал. И Михалыч все понял. Он дотянулся до Митяя, пошевелил его еще теплое, но уже безжизненное тело. Все, Митяя не стало. Ошеломленный Михалыч осторожно вытащил безвольную  тушку  кота с обвисшими лапами и некогда пушистым хвостом, на котором от старости образовалась большая проплешина, положил его на кровать, присел рядом.
-Вот как, брат, ты решил, - дрожащим голосом сказал Михалыч, поглаживая кота. – Сам, значит, ушел. Ну что ж, прощай, брат Митюша, и прости меня. И спасибо тебе, что был у нас.
Закончив свою  бессвязную прощальную речь, Михалыч нагнулся и коснулся губами мохнатого, остывающего лба Митяя с зажмуренными глазами. На голову кота скатилось несколько слезинок. Вытерев кулаком глаза, Михалыч пошел за давешней сумкой.
Завтра прилетала Тамара. Митяя надо было похоронить до ее возвращения, чтобы она не видела кота неживым. Именно похоронить.  Михалыч позвонил начальнику бывшей  своей мехколонны, с которым он был в хороших отношениях, объяснил суть дела. Через пару-тройку  часов  за ним приехал вездеход. Михалыч нацепил протез, оделся и, осторожно ступая со ступеньки на ступеньку, спустился со своего второго этажа с сумкой в руке. Взревев, вездеход вырулил со двора и помчался по малолюдным улицам поселка на окраину, а затем вообще выехал за его пределы. В паре километров в тайге была вырублена и обустроена  большая  площадка под учебный автодром. Вездеход пересек его и спустился к кромке тайги. Под одной из заснеженных лиственниц, плотной стеной  подступающих к автодрому,  чернела  выдолбленная в вечной мерзлоте метровая яма.
- Мужики вот здесь решили выкопать могилку твоему коту. Пойдет, Михалыч? – почтительно спросил водитель вездехода Андрей. Михалыч кивнул.
– Ну, давай своего… своего приятеля, я похороню. Да ты сиди, я сам.
Но Михалыч отрицательно помотал головой и вылез из теплой кабины. Неловко шагая по глубокому снегу, он подошел к ямке и осторожно опустил на ее дно сумку с Митяем. Постоял с минутку молча.
-Ну, закапывай, - скомандовал он Андрею, сокрушенно махнув рукой и, тяжело опираясь на трость, побрел к вездеходу…
            *            *            *
Вернувшись домой, Михалыч  нехотя пообедал позапозавчерашним борщом, потом лег на диван и попытался поспать – в эту ночь ему нужно было идти на дежурство в детский сад. Ворочался, ворочался, а заснуть так и не смог – перед глазами все время стояла  добродушная усатая  морда Митяя. Да и засыпать он привык, ощущая у себя на груди теплую тяжесть громко тарахтящего кота – вот такое могучее у него было мурлыкание.  «Что за черт! – раздраженно думал Михалыч. – Ну, любил я кота. Ну, умер он. Не родственника же похоронил какого, не приятеля. Что ж мне  нехорошо-то так, тоскливо?». Но в глубине души Михалыч прекрасно понимал, что Митяй за эти годы очень глубоко вошел в его жизнь, в жизнь его жены Тамары, отсюда и эта скорбь. Еще неизвестно, как Тамара перенесет  кончину Митяя, которого она тоже очень любила, невзирая даже на его старческую немощь с этими мокрыми последствиями. «Нет, надо будет завести нового кота, желательно совсем котенка, чтобы прожил как можно дольше, а еще лучше – пережил бы меня,  - решил в конце концов Михалыч. – И назвать его Митяем».
Так и не сомкнув глаз до самого вечера, Михалыч затем отправился на дежурство в детский сад. Вот здесь он, наконец,  выспался – может, потому, что в садике ему ничего не напоминало о Митяе. Вернувшись с дежурства, он сварил свеженький вермишелевый суп с курицей, настрогал салат из помидоров и огурцов – вот-вот должна была прилететь Тамара. А вот и нетерпеливый прерывистый звонок в дверь – так звонила только она. Михалыч при полном параде – чисто выбритый и наодеколоненный, в свежей рубашке, с пристегнутым протезом, в  выглаженных брюках, -  торопливо похромал к двери.
Тамара, вкусно пахнущая морозцем и какими-то тонкими духами – видимо, в городе прикупила по  случаю, перешагнула порог. Михалыч снял с ее плеча и поставил на пол большую сумку, еще какую-то коробку Тамара сама осторожно пристроила на тумбу у зеркала, и только тогда позволила себя поцеловать.
- Ну, как вы тут, без  меня, не сильно шалили? – нарочито строго спросила она мужа.
- Да так, - сказал Михалыч. – Немножко. Давай раздевайся, и за стол, пока супчик горячий.
И тут в коробке кто-то зашуршал, запищал.
-Что это? – удивленно спросил Михалыч.
- Сюрприз! – засмеялась Тамара. – Да ты открой.
Михалыч осторожно отвернул картонную крышку, и суеверно отшатнулся: на него смотрел зелеными глазами серый полосатый котенок,  вылитый Митяй в детстве, такой же лобастый. Михалыч вытащил его из коробки, поставил на тумбу. Ну да, Митяй и Митяй, даже окрас ближе к брюшку также переходил из серого в палевый цвет.
- Откуда он у тебя? – потрясенно спросил Михалыч.
Оказалось, что котенка подобрал в троллейбусе сын, когда возвращался на квартиру из  университета. Кто-то намеренно оставил его там. Котенок  ползал под сиденьем  и отчаянно пищал. Сердобольный Вадик, которого также поразило сходство потеряшки с Митяем,  посадил его в свой рюкзак и привез домой. Как раз накануне прилета матери к нему. Ну,  а уговорить маму забрать котенка с собой большого труда не составило. Тем более, что хозяйка квартиры высказала Вадику свое явное недовольство присутствием беспокойного кошачьего детеныша в ее домовладении.
- Пусть живет, да, Михалыч? – просительно сказала Тамара, прижимаясь к мужу и поглаживая котенка по выгнутой полосатой спинке. – Митяй у нас уже старенький, вот-вот, не дай Бог, случится с ним что. А тут его готовое, можно сказать продолжение. Где, кстати, сам-то Митяй? Чего он не идет знакомиться?
- Вот это и будет наш второй Митяй, -  сказал Михалыч. – Ты его вовремя привезла. Ну, иди ко мне, Митюша. Пойдем, я тебя покормлю…