Элиф Батуман опубликовала сборник комиксов русистики «Приключения вместе с дремучей русской литературой». Главный вопрос, который задает себе сегодня молодая, но уже известная русистка Элиф Батуман, это — как она оказалась среди этих инвалидов.



Даже просто учить русский язык в Америке это комедия. Имеется в виду, когда вокруг столько мусора, говорящего на этом языке. Так называемая же классическая русская литература практически неподъемна для современного читателя. Джордж Буш старший рассказывал, как в 17 лет он читал «Войну и мир», чтобы закалить волю в железо. Элиф Батуман еще на первом курсе принесла из библиотеки все тома Толстого по одному и взвесила их на гимнастических весах. Полный Толстой весил столько же, сколько молодой кит-нарвал.

Карьера Элиф Батуман блистательна. Родившись в Нью-Йорке и повзрослев в Нью-Джерси, Элиф оканчивает Гарвард с перспективой докторского курса в Станфорде. Ее недавно защищенная магистерская диссертация была по ультра-современной специальности — литературной компаративистике. Эссе Элиф Батуман печатались в журналах всех направлений, и в респектабельном «Нью-Йоркере», и в популистском «Харперсе», и в контр-академическом «n +1».

Элиф Батуман стала русисткой наполовину случайно. В академическом Бостоне еще можно было специализироваться по России, хотя конкурс на русскую специализацию был низким, вторым от конца Хуже России была только Индонезия.
«А каким именно был конкурс в Гарварде?» — спросит Элиф интервьюер из «Нью-Йоркера».
«На уровне гордого суахили,» — скажет Элиф и приведет точную статистику.
«А почему вы не стали специализироваться по родной для ваших родителей турецкой литературе?» — спросят ее далее в интервью.
«Проблема с турецкими романами, — скажет Элиф, — заключается в том, что их никто не читает, даже сами турки.»

Батуман — американка турецкого происхождения. Родители Элиф Батуман эмигрировали из Турции и работали чернорабочими в Нью-Йорке, затем в Нью-Джерси, в Турции они были филологами. Мать отца Батуман была профессором филологии в Анкаре.
Родители Элиф Батуман должны были быть мусульманами, но не стали таковыми. Филологи-родители культурно назвали Элиф в честь первой буквы арабского алфавита. «Алиф», или «элиф», пишется как длинная прямая черта. Это имя Элиф получила за рост и длинные ноги и руки при рождении. Элиф и до сих пор выглядит так же изящно, как эта арабская буква в супердлинном исполнении.

Первую русскую книгу Элиф прочитала в пятнадцать лет на диване у бабушки в Анкаре. Это была «Анна Каренина». Элиф заставляли читать по пятьдесят страниц в день в доме у бабки в Азии в то время, когда ее сверстники-тинейджеры в Нью-Джерси играли во фрисби. И эта ассоциация навсегда зафиксировалась в голове Элиф Батуман: сточная турецкая Анкара — диван — и русская Анна.

— Вашим первым опубликованным фрагментом в «Нью-Йоркере» было тоже интервью? — спрашивает Элиф Батуман интервьюер из «Нью-Йоркера».
— Да, — отвечает Батуман, — это было интервью с сумасшедшим чемпионом Таиланда по кик-боксингу.
Журнал «Нью-Йоркер» был основан Гарольдом Россом, чемпионом интеллектуальной журналистики и палачом низких айкью.
— И ваш следующий фрагмент были уже о русских казаках?
— Да, но сначала я получила копию рукописи обратно. «Нью-Йоркер» требовал проконсультироваться в «Ассоциации политической корректности» по поводу «изображения казаков как примитивных монстров». Я ответила, что я не изображаю казаков как примитивных монстров, я изображаю, что такими их изображают другие. Даже авторитеты. Флобер, например, писал, что казаки едят свечи из сала. Вуди Аллен писал, что его бабушка-еврейка была в России очень занята, ее непрерывно насиловали казаки. «Нью-Йоркер» сказал «окей» и напечатал мой обзор о монстрах казаках.

Элиф Батуман вспоминает начало своего первого серьезного знакомства с русской литературой в американском университете:
«Когда вы начинали изучать французскую литературу, вы погружались в мир изящества, красоты и любовных романов. Для иллюстрации культурного фона вам показывали цветные фотографии с версальскими интерьерами, с шеф-поварами, взбивающими нимбы сахарных кремов, и с веселыми кутежами марсельских уик-эндов.
Когда вы посещали первые семинары по русской литературе, было совершенно не то. Вы рассматривали темные черно-белые крупнозернистые фотографии. Всем запомнилась только одна — концертного зала с вывеской «Закрыто на ремонт».»
А вот типичный диалог в университетской библиотеке:
«— Что ты читаешь?
— Достоевского.
— А... Тогда ясно, почему ты в депрессии.»

В конце концов Элиф сформировала особое, ироническое отношение ко всему русскому, стала писать под псевдонимом Банана Каренина и посвятила несколько лет изучению русской литературы. И Батуман не ограничилась книжным изучением России. Она, как Горький, отправилась в народ. Первыми представителями русского народа из самой России оказались для Элиф живые потомки писателя Бабеля.

Университет Южной Калифорнии организовывал «Бабелевскую конференцию». На конференцию собрались ученые со всего мира, то есть из России, Венгрии и Узбекистана. Один ученый прибыл из Бен-Гуриона из Израиля с докладом «Бабель, Бялик и скорбь». Элиф Батуман вместе с другими молодыми русистками работала в оргкомитете конференции, и она же стала ответственной за приглашение вдовы писателя Бабеля Антонины Николаевны Пирожковой и ее дочери Лидии.

Сначала Элиф изучила визовый вопрос. Она узнала, что русские не французы и даже не пуэрториканцы, и они не имеют льготного права получать визы по прибытии в Америку в американских аэропортах. За американскими визами русские должны стоять в очередях около решеток американских посольств. Элиф представила себе Пирожкову и Лидию в длинной очереди — впереди индиец, сзади араб — с ее приглашением на вытянутых руках. И Элиф сделала им супер-приглашения, приглашения со всеми финансовыни гарантиями клуба самых богатых «Лайонс-Клуба».

Через три месяца Элиф Батуман встречала обеих дам в аэропорту. Пирожкова была, по словам Батуман, «в предельном серебряном возрасте», а Лидия оказалась «женщиной страдающей и нервной». «По дороге в кампус, — пишет Батуман в комиксе «Бабель в Калифорнии», — Пирожкова и ее дочь терзали меня расспросами о висящей на ветровом стекле игрушке, которую я получила в качестве рекламы в «Макдональдсе», ослик в костюме тигра. Лидия спросила меня, что это значит. Я сказала, что, наверно, ослик хочет казаться сильным и могущественным, как тигр. Лидия закатила глаза, явно поражаясь не то моей инфантильности, не то дурному вкусу.»

Независимо от Элиф на конференцию приезжала Наталья, дочь Бабеля от первого брака. Она приезжала вообще независимо от официальных планов конференции. Оргкомитет получил от нее две телеграммы: «Да, я буду» и «Направьте в аэропорт сильного мужчину, у меня тяжелый чемодан. Или не направляйте никого, я доберусь на городском автобусе». Сама Наталья тоже была такого размера, что это наводило на мысль, что огромные пространства производят огромных леди. В перерывах конференции Наталья терроризировала американских профессоров-устроителей, подходя к ним вплотную и спрашивая их глубоким замогильным голосом: «Это правда, что вы меня презираете?» На банкете после окончания конференции Наталья, указывая на Пирожкову, предупредила каждого из профессоров персонально: «Вот увидите: эта старая ведьма всех нас похоронит». 

В своем собственном кратком выступлении на Бабелевской конференции Элиф Батуман информировала участников о степени популярности Бабеля в современной России. Она демонстрировала, например, опросники абитуриентов, где имя Бабеля использовалось в вопросах, определяющих уровень образования абируриентов. В опроснике абитуриентов спрашивали: «Пастернак, Бабель, Коллонтай. Кто из троих женщина?» Большинство абитуриентов ответили, что Бабель. В конце Батуман выразила уверенность, что элитной экспрессионистской прозе Бабеля комфортнее здесь в Калифорнии, чем среди читателей-конармейцев и их потомков.
«Бабель написал «Конармию», и она стала советской классикой, — сказала Батуман, — но однажды командира Первой Конной Буденного спросили его мнение о Бабеле. Буденный ответил: «Смотря о каком Бабеле.»» Элиф не сказала, но она была уверена, что Калифорния была бы комфортнее и для самого Бабеля. Во всяком случае по сравнению с отбросом Одессой-мамой.

Элиф стала магистром филологиим, и ее магистерский диплом был творческим дипломом с элементами драмы. Консультантом диплома был приглашенный на время в Станфорд известный английский драматург Том Стоппард. Стоппарду, по словам Элиф, «не повезло с рождением, и он родился в Чехословакии и родился чехом, но отсюда он знал славян лично и в деталях, совершенно не понаслышке.»
Главным героем диплома Батуман был критик Виссарион. Виссарион в драме Батуман впервые появляется на сцене со словами: «Мне уже двадцать лет, а еще ничего не сделано! /Бросает о пол стакан с водкой./»
Виссарион одет как нищий, каковым и является, и он не знает ни одного иностранного языка. Университет исключил Виссариона после первого курса за статьи против крепостного права. Когда любимая приходит к Виссариону, его никогда нет дома, но на дверях всегда приколота записка: «Я у цензора, бьюсь за статью.»
Как драматург Том Стоппард считается классиком театра абсурда. Виссарион у Элиф Батуман кашлял из-за начинавшегося туберкулеза, но жил над мартеновским цехом, напротив мокрого белья из соседней прачечной. «Какой абсурд, — заключает Элиф Батуман, — делать прачечную рядом с мартеновским цехом!»

Самым сложным этапом получения магистерского звания в Станфорде было зарегистрировать диплом в университетском архиве. В бюллетене Станфорда говорилось, что все магистерские диссертации должны быть зарегистрированы в..., и далее шло средневековое название — в Регистратуре Новоанглийского Союза. Архив был разделен на филиалы, в зависимости от специальностей, и филиалы располагались в кампусе в зависимости от востребованности специальностей. Элиф два часа бродила по кампусу с пятью экземплярами своей диссертации в рюкзаке в поисках архива славистики. Славистика оказалась в кустах, в металлическиом автоприцепе. Сюда должны были идти все, кто хотел изучать языки бывшей Югославии.
«Сегодня я поставила диссертацию, — написала Элиф Батуман в своем выпускном блоге, — на заднюю полку автоприцепа в лесном тупике. Теперь я магистр славистики.»