Наш герой высокомерно разглядывает бабушку, посмевшую потревожить его лобзания с подружкой по имени К. Детально описывает старушкин непритязательный вид и отмечает:
«Потухшие глаза, будто их давний костер затушил молодой пионер».

После «молодых девочек» я уже автором закален, и могу признать – да, видал я в пионерских галстуках и взрослых, и даже пожилых... Я даже Зюганова в пионерском галстуке видел. Понятное дело, таким пожилым пионерам, как Геннадий Андреевич, костры уже тяжело тушить – здоровье не то. Тут не поспоришь с авторской точностью – орошать угли это дело пионеров исключительно молодых.

Далее разворачивается то, что герой торжественно объявит чуть позже «баталией». Старушка продолжает ругаться и называет подружку героя «жидовочкой» - за излишнюю смуглость и чернявостть.
Герой принимает вызов, хотя его и терзают вопросы бытия уровня практически гамлетовского.

«Пересаживаться от нее подальше? Принципиально нет. Я вновь ей что-то ответил. Без мата. Без оскорблений. Не смотря ни на что, максимально вежливо, но уверенно и грозно».

Старушка не унимается. Да такие бабки самого Сталина с чертом лысым не боялись, а тут грозный хипстер какой-то, максимально вежливый... Пф!
Однако бабулька не подозревает, какой коварный маневр готовит ей разъяренный герой... .

«Настроение испорчено. К. недовольно и устало сопит на плече. Я же демонстративно достал книгу, поднял ее так, чтобы не видеть, чтобы загородить лицо старухи. Строчки проглатывались одна за одной, а в голове крутились шалости: «Было бы совсем хорошо, если бы с собой были «Американские каникулы» Лимонова, где на обложке красуется девушка с обнаженной грудью. Или его же «Великая мать любви» с секс-куклой, которая широко открывает свой резиновый рот. Или…» Было много распрекрасных вариантов, чтобы пуще прежнего разозлить бабульку».

Время очередных тегов: #мамкин_шалун, #мамкин_бунтарь.
Что за книгу в итоге достал наш отважный герой, сотрясатель нравственных устоев, мы так и не узнаем. Автор на этот раз оставляет нам поле для догадок и фантазий.
Осмелюсь предположить, что это был томик античной поэзии. Возможно, «Метаморфозы» Овидия. Ведь, судя по накалу страстей, перед нами разыгрывается настоящее сражение Персея с Горгоной Медузой. Выставленная книга – без всяких сомнений намек на медный щит античного героя-красавца.

Но битва откладывается по техническим причинам - у героя обострилась гражданская позиция.

«Я прижимаю к себе К. и думаю: как раз вот эти рыжие старушки и выбирают себе невыносимых царьков. Им все равно. Они рабы по своей ментальности»
#глубизна

Следует почти страница стенаний про «Россию – тысячелетнюю рабу» и упоминаний о жалких существах, не знающих Захер Мазоха и маркиза де Сада, но бессознательно страстно впитывающих в себя их «культ насилия».

Далее конфликт достигает своей кульминации.

«Мы вышли из вагона, а вслед нам кричала старуха:
– Жидовочка! Шлюха!
Я не выдержал и обернулся:
– Заткнитесь. Иначе сброшу под поезд».

А вот и обещанная «самая дурная реплика»! И как я уже предсказывал, ее не бабка-антисемитка произнесла, а наш максимально грозный герой.

Сбросить человека, сидящего в вагоне метро, под поезд – довольно хлопотное занятие. Надо успеть забежать обратно в вагон, схватить человека, вытащить его платформу. Далее нужно действовать решительно и по обстоятельствам. Например, без промедлений отволочь старушку на другую сторону платформы и там дождаться прибывающего поезда, расчитать правильно скорость движения и метнуть бабушку на рельсы, как Стенька Разин в набежавшую волну свою княжну бросал. Или же терпеливо ждать следующий поезд на своей стороне, предварительно заломав бабке руку, чтобы не убежала.

В обоих вариантах это занятие хлопотное, требует немалых сил и отточенных навыков. Не каждому Персею по силам. Не могу не удержаться от цитаты из песенки группы под названием «Х... забей»: «Вые...ать лошадку на скаку не сможет Шварцнеггер. Не сумеет он, а я смогу – тут нужна сноровка-тренировка». Тот случай, когда слово из песни не выкинуть, а содержание не оспорить.

Наши заметно приунывшие герои спешно удаляются. Героя снова терзают вопросы бытия:

«Откуда подобный расизм в ХХ веке?»

О, сколько нам открытий чудных... Милок, расизм в ХХ веке чувствовал себя не просто хорошо, а чудесно, замечательно и отлично. Еще и практиковался усиленно. Удивляться расизму в ХХ веке – это сильно.
Вот меня иногда спрашивают: а почему вы почти всех героев разбираемых произведений называете умственно-отсталыми?
Даже не знаю, что и сказать.

Одна у меня надежда – что это журнальная опечатка и автор, родившийся под самый конец ХХ века, все же имел в виду век нынешний.

Далее герой долго и нудно рассуждает о социально-культурных статусах, бесах фольклора, Чингисхане, бургерах и биржевых брокерах.
Хочется дать практичный совет герою рассказа: обо всем этом надо думать чуть позже, когда К. призовет его к себе и надо будет наслаждаться и растягивать наслаждение.

«На улице ураганный ветер – нас легко сдувает. Я крепко держу-берегу ее ладошку и прорываюсь сквозь бурю. Дома нас ждет тепло, уют, горячий душ, ужин и кагор».

Запомним этот момент с погодой и кагором, нам чуть позже сильно пригодится, да не один раз.
Герой рассказа пытается всячески развеселить К., потому что «она идет угрюмая и чуть не плачет»
В ход идут самые веселые темы. Например, рассуждения о вымирающем виде, о перегное, о дерьме нации, о неких тетях Люсях с их спившимися мужьями-козлами.

«– Свобод вам? Демократии? А вы ее заслуживаете? Быдло. Самое настоящее быдло. Правильно говорят про вас – э-лек-то-рат!»

Как ни странно, эти полоумные выкрики героя неожиданно срабатывают и «К. устало выдавливает из себя какие-то намеки на полуулыбку».
Воистину, природа комического загадочна и порой непредсказуема.
Нужно отдать должное герою – он стремительно кидается закрепить успех и рассказывает, как «художник Антон Николаев с девушкой устроился на крыше жигуленка и поехали по Садовому кольцу, – они занимались сексом, демонстрировали… как это лучше сказать? Черт, в русском языке нет эквивалента для этого… Они делали любовь, make love. И это прекрасно!»

Претензий к автору нет. Это его герой такой, мамкин лингвист. Из книжек Лимонова почерпнул про «мэйк лав», не иначе. Впрочем, сам-то Лимонов прекрасно знал насчет русского эквивалента.

Уже на подступах к дому герой говорит что-то еще про Милу Йовович, про имажинистов, про арт-группу «Война» и их коронацию третьего президента в биологическом музее...

«Я ей чего только не говорил, наивно пытаясь отвлечь и поднять настроение. Но – увы…»

Честно сознаюсь, все ждал с нетерпением, когда же еврейка-жидовочка К. не выдержит и, с ходу отвесив герою оплеуху, выдаст громким голосом ворох эквивалентов выражения «душный, скучный, неумный человек» из русского языка. И по яйцам ему еще добавит. И потом коленом – в нос.
Но нет, она покорно снесла весь этот ужас. Великого терпения человек.

«Дома, пока я согревался душем, она успела переодеться в легкое черное платье и нашла кагор».

Как это – «нашла», если кагор – а мы запомнили это – вместе с ужином, теплом, уютом и горячим душем вас дома спокойно дожидался? Где вы там вино держите?
В общем, героиня клюкнула вина - согреться-то ей тоже надо было, душ ведь дружком-эгоистом был занят - и принимается петь романс «Нет, эти слезы не мои», закрыв глаза и «небрежно размахивая фужером».

А-а, понял. К. – алкоголичка, герой от нее прятал выпивку, а она нашла заначку и «понесли ботинки Митю». Дело житейское, бывает. Тем более, у нее есть оправдание срыва и нового запоя – чего ей только не пришлось сегодня выслушать. Причем не от метробабки, а от нашего героя.

«Она пела с закрытыми глазами. Тихо-тихо. Красиво-красиво. Я до этого и не слышал, как она поет. Уже почти полгода вместе, а не слышал».

Минуточку. Кто-то из подозреваемых – автор или герой – путается в показаниях. Ведь выше нам доверительно сообщалось: «Мы с ней провели последние несколько дней вместе – и это было большим потрясением».

Так сколько герой с героиней вместе? Или они полгода вместе в институте учились, а тут родаки на несколько дней на дачу свалили, вот «большое потрясение» и случилось? Так она еще и родительский кагор, значит, выхлестала... Ох, не завидую герою – от бати книжкой Лимонова не закроешься. Он как фамилию автора прочтет, как вспомнит, про что там у него понаписано, так еще пуще взбеленится. Такими словами сынулю назовет, что бабулькино «жидовочка» в адрес подруги комплиментом покажется... Старое поколение, вы же понимаете - пожилые пионеры.

Далее герой ошарашивает читателя просто убийственными наблюдательностью и выводами:

«Есть непривычные чернобурые лисы, а есть вот такие кареглазые и темноволосые певчие птицы, завораживающие своим тонким и пронзительным голосом, будто сирены».

У меня сразу ворох вопросов и к автору, и к герою. Стесняюсь, но спрошу – непривычные к чему именно чернобурые лисы? Где обитают волосатые птицы-брюнетки? Когда успела героиня, певшая «тихо-тихо», заголосить вдруг сиреной – тонко и пронзительно?

Я понимаю, что автор Олег Демидов устал писать под конец рассказа, а его герой еще не отошел после схватки с бабкой в метро. Но надо же как-то подсобраться, как сейчас модно говорить.

Но подсобраться не получается – автор, к счастью, решает закругляться.

Герой обнимает поющую сирену за плечи, та его сонно поглаживает (при этом тонко и пронзительно вереща)
.
При этом «за окном надрывалась расстроенная гитара».

Ну, понятное дело – на улице, как мы помним, ураганный ветер, сдувающий с ног. На улице буря. Тут, знаете ли, любой надорвется на гитаре бренчать.

Кто был тот таинственный менестрель, что надорвался за окном наших героев – автор умалчивает, как и о названии таинственного книжного щита.
Он занят более важным делом: поиском возвышенной красивости. И это ему удается: он заставляет героев сплести пальцы «в иероглиф любви».
Занавес.

Может создаться впечатление, что рассказ «Жидовочка» Олега Демидова мне не понравился и я его все это время бранил.
Это, конечно, не так.
Рассказ блестящий. Он просто пылился на забытой богом журнальной свалке. Задача внимательного читателя – подобрать, обогреть и придать тексту его вторую, настоящую жизнь. Сдуть с него пыль поверхностных трактовок. Разыскать старательно запрятанный между строк авторский талант. Образно говоря – дать волю лицу текста, прогуляться по нему всему: от ямочек художественных образов до бровей философских умозаключений.

Такие тексты обязательно нужны.
Есть напрочь недостоверная, зато очень классная и смешная байка о том, как Петр Первый повелел сенаторам без бумажки выступать – «дабы дурь каждого всем видна была».
А в нашем случае нет ничего лучше как раз именно записанной и опубликованной дури нынешних знатоков литературы и преподавателей словесности.

Ведь они устраивают для нас праздник, дарят нам настоящее карнавальное веселье.
За одно это уже можно сказать: спасибо, Олег Демидов!
И пишите еще!