Питер. Полуподвальная клоака с претензией на андеграунд. За столами в скорбной тишине сидит весь цвет Удаффкома. На детском трехколесном велосипеде по ступенькам въезжает чувак, одетый в забрызганный грязью костюм панды. С криком: «Первый нах!  Успел!» – больно падает с велосипеда еблом в табуретки.
 
    – Хуй съел. Но стульцы нахнул красиво, – ЖеЛе, поправляя кожаную жилетку, надетую
поверх белой водолазки с орлом, берет слово. – Все в сборе, педальный ты наш, тебя одного ждали. Хули так долго? 
 
  – Из Саратова на велике – это тебе не бульбы в бассейне пускать.
 
  – Ладно, шерсть, паркуйся там тихо, в уголке, а то распизделся. Ну что, сутулые мои, у меня для вас пренеприятнейшее известие: сайт трещит по швам, хранить насратое уже негде, регистрация новых ников временно прекращена. На повестке дня стоит вопрос о сокращении кадров. Будем отбирать реги у самых отъявленных и неблагонадежных. Мы составили список из двух человек, разуплотнение которых позволит зарегиться нескольким сотням вменяемых графоманов. С прискорбием вынужден сообщить, что это Местный и Жоржета. Прошу голосовать, кто «за»?

  Раздаются радостные крики. Вскакивает Фыва, поднимает обе руки и ноги, падает. Снова вскакивает, рвет на себе от счастья белье, вместо шапки с размаху кидает на пол пенсне, и танцует на нем «Яблочко».

  – Как Жоржета?! Опять Жоржета?! – в подвал входит с горящей хрустальной жирандолью неугомонная аффторша, замотанная в теплый шарф из чешуи исландской селедки. Пева, вскакивая:
 
  – Строго нахуй!
 
  Кот Павлуха одобрительно шипит на стуле, Ахуевшее Рыло зачем-то вытаскивает хуй и хохочет, инетта бросается обнимать вошедшую, как сестру. Инженер Гарин с трудом удерживает рвущуюся на гостью саблезубую таксу-бабкодава и вопит «Рано, блядь!». Баба Роза, ни на секунду не отрываясь от спиц, промакивает скупую слезу радости недовязанным чулком.  Остальные орут кто в лес, кто по дрова.
 
  Жоржета невозмутимо садится за свободный столик:
 
  –  Официант! Сыворотки два раза по сто! Мне и Лоле.
 
  Крики становятся громче.

  – Так, фауна блядь, не пиздеть, – ЖеЛе стучит кулаком по столу. – Удав, между прочим, спит. Попрошу высказаться адекватных пикселей. ДМД, что скажешь? 
 
  – Да хули тут бакланить? Чефира в меню нет, овсяного печенья нет, маргарина нет, баландеры еле рюхаются, из параши какие-то разлапые ветки торчат...
 
  – Да ты ахуел, это пальма в горшке.
 
  – Разве? Сука, всю жопу исколол. Галимый кактус, блядь.
 
  – Давай по существу, коллега, по существу.
 
  – А существо мне ноут задарило. Так что я воздержусь. 
 
  Мец, краснея: 
 
  – Не я это.
 
  – Бля, олигархи-комерсы, разбирайтесь сами, кто мне чо дарил, а я ремонт поехал где-нибудь делать, заодно кролика вые…выгуляю.

  Входит Хантяра, взгляд у него блуждающий, как у отца Федора, в руках, вместо колбасы, два скрещенных куска опоры ЛЭП. ЖеЛе, ахуевая:
 
  – Ты где был?
 
  – Срал. 
 
  – А чего такой зачарованный?
 
  – Инопланетяне все гавно мое на опыты спиздили. Когда на взлет уходили, на тарелке в ЛЭП въебались, я чудом жив остался. 
 
  – Да-а-а, дела… Годяй совсем распоясался на своём Сатурне. М а ш о, адекватная вы моя, дайте ему фенозепамчику пару колес. У вас его полные карманы должно быть. 
 
  М а ш о в хэбэшных колготах на голове нихуя не слышит, ловит ртом мух и выпускает их через нос на волю. 

  В это время вокруг Певы, отвлекая от срача и звеня мудями, бегает возбужденный Катран, пытаясь петросянить. Пева:
 
  – Катран, рыба моя, ну что ты кружишь тут вокруг да около? Ты яйца побрил? Как кому? Ну, не мне же! Покежь. Ми-ми-ми. Молодец. Пойдем уже, уединимся в подсобочке.
 
  Marcus ревниво:
 
  – Да выключите вы уже эту рыбу, мешает заседать в окрестностях декольте!
 
  Катран, на всякий случай, виражами петляет в сторону Who Янсона:
 
  – Григорий, не одолжите ли вы мне свой замечательный роскошный пиджак? У меня свидание намечается, хочу выглядеть заебато.
 
  Хуянсон, бережно сдувая пылинки, нехотя дает рыбе лапсердак. Катран возвращается, морщясь от ядерного запаха нафталина:
 
  – Светик, я тут ветошь в клеточку надыбал, в нем паходу еще Буба Касторский танцевал, но там в подсобке пыльно – подстелим если чо. Идем?
 
  Приобняв, уводит Певу. В клетчатую спину ему кричит Дэвид Бездуховны: «Хуянсон, после собрания тебе пиздянсон! Старый блудодей!». Вскоре из подсобки доносятся похотливые стоны.   

  В центр выходит пьяный геша, под мышкой он держит полное собрание сочинений Пелевина, перевязанное бельевой веревкой. Начинает традиционно говорить по-немецки, плавно переходя на грузинский.
 
  – Хай Гитлер, гомрджобы! Что хочется сказать по поводу происходящего. Накопилось, конечно, пиздец, а поссать в этом гадюшнике негде. Я уже не говорю про такую роскошь, как поблевать фонтаном от пуза. Попросите какого-нибудь официанта принести мне еще семнадцать бутылочек зеленого туборга. Начало вечера, а обслуживающий наш столик апездал уже заебался, говорит, руки обрываются. У меня все. ЦСКА чемпион!   
 
  – Я попросил бы почтенное собрание не отвлекаться от повестки дня, – ЖеЛе негромко стучит по стиральной доске, принесенной Донной Розой, хуй пойми для каких постирушек. – Креативные вы мои, поймите, необходимо вопрос решать быстро и радикально. Иначе до утра тут просидим. А мне еще в корзину завтра утром нужно наложить.

  – Уж полночь близится, и зябко тут как-то, – Marcus кутается в черное, до пола, пальто. – Не выпить ли нам по рюмашке?

  Слышен одобрительный гул и звон сдвигаемых бокалов. В подвал босиком забегает православный политсрушник Хью Моржоуи, похожий на попа-расстригу и одетый в русскую вышиванку навыпуск. Начинает толкать какую-то длинную обличительную телегу. ЖеЛе берет Хью за ухо и выводит из зала. 
 
    – Мокреющий вы наш, вы дверью ошиблись или забыли, что политсрушные застенки через дорогу напротив? 
 
  Хью упирается, цепляется ногтями ног за линолеум, как кот перед кастрацией, и ругается нецензурщиной. Получает в жбан и убегает. 

  – Так, блять, бандерлоги мои ненаглядные, давайте уже конструктив, – ЖеЛе начинает терять терпение и протирает ветошью именной бан-хаммер. – Кворум есть, повестка озвучена. Хер ли вы обо всём подряд трёте, кроме как по делу? Тут вам не Кингисепп, йопта. Гарин, хватит по телефону корейцам псин своих втуливать, выскажись, блохастый ты наш.

  Гарин, озираясь по сторонам:
  – Я что? Я ничего. Мне Гришковец нравится, «Как я съел собаку» десять раз смотрел. А еще у меня сучка одна течная приблудилась, кто-нибудь хочет? Я бы сам ее всяко взял с удовольствием, но у меня уже есть. Плюс инженериха, ей тоже внимание уделять надо. Еще на работе наебешься с этими суками из типографии… 
 
  Все в немом ахуе смотрят на инженера. Мец, воспользовавшись заминкой, пиздит со столов вилки, пепельницы и салфетки. При этом, отвлекая внимание, кричит:
 
  – Жорка, жги!
 
  Жоржета, отсвечивая мельхиоровой фиксой, подбегает к окну и поджигает жирандолью занавески. Потом достает из декольте кирпич и кидает его в бутылки за барной стойкой. Начинается погром и общая свалка, перерастающая в дружеский махач. Под столами ползёт Фыва, из одежды на нём лишь монтажный пояс и запасной монокль. Он остервенело тычет дерущихся лыжной палкой – в голень, под коленку или в пах. ЖеЛе пытается всех успокоить, но ему тоже втыкается в яйцо острая пика. Закусив губу, он в отчаянии вставляет спящему Удаву беруши и только потом начинает орать от боли и пиздить кого попало.

  Общипанная, помятая, но не сдающаяся Жоржета вскакивает на барную стойку. На ноге у нее мертвой хваткой висит такса-бабкодав с погонялом «Кляйн». Жоржета пытается стряхнуть кусючую падлу:
 
  – Что, ничтожества бездарные, допрыгались? Дверь снаружи забаррикадирована серьезными пацанами с других ресурсов, и теперь я буду читать вам свои гениальные рассказы, пока единогласно не оставите меня на ресурсе и не возьмете в нетленку. 
 
  Достает из того же декольте рукопись на  десять тысяч листов:
 
  – Короче, всё. Слушайте и не говорите потом, что не слышали, – начинает раскачиваться в псевдо-шаманском трансе и шептать сатанинскую молитву.
 
  Драка прекращается, некоторые слабонервные начинают терять сознание. ХЛМ тихо говорит ЖеЛе:
 
  – Толя, я этого не выдержу. Сделай что-нибудь.

  – Ну, не убивать же ее.
 
  Рядом крутится растоптавший пенсне Фыва с вилкой в руке:
 
  – Я готов взять грех на душу!
 
  ХЛМ смотрит на него, как на Спасителя. Воодушевившись, близорукий убийца бежит через весь зал к увлеченно читающей Жоржете. Но промахивается и тыкает официанта вилкой в спину.
 
  Снова поднимается гвалт. Слышны крики: «Правее надо было брать!», «Мазила!» и «Леон-киллер блядь из Красноярска!»

  Из-за двери слышится довольный голос ВАиНа:
  – Вам всем пизда, уроццы. Я вас уже хворостом обложил, просите у меня прощения на коленях и быстро несите на могилу Летова миллион гладиолусов, скоты, а то сожгу нахуй. 
 
  Пивший с гешей Альбертыч разбегается, бежит по синусоиде и, немного не попадая в двери, проламывает в стене гигантскую дыру в свой рост. Засыпанный штукатуркой ВАиН, в ахуе открыв рот, чиркает зажигалкой:
 
  – Я, пожалуй, домой пойду, граммофон послушаю, сметаны ведерко съем…
 
  Получает ускоряющий подсрачник сорок девятого растоптанного размера и с вязанкой хвороста на спине давит на хромой съебатор. За уебывающем в ужасе ВАиНом выбегает Клонъ и пинками гонит его в сторону Литпрома. 

  Пока все делают ставки, завернет ли ласты Фывин подранок, Жоржета сваливает по-тихому. Откуда-то из-под стола вылазит ахуевший бармен с криком «А кто будет оплачивать этот банкет?». В стороне скромно стоит Скотинко Бездуховное:
 
  – Не мельтеши, челядь. На вот тебе на ремонт, сделай красиво, а то я еле высидел в твоем свинарнике. К нашему с гешей столику унитаз подведи, видишь, писатель маститый мучается, шестьдесят литров пива в себе держит. Приду – проверю. Э, крестьяне, дайте пройти, я на самолет опаздываю. Пеший тур по Луне – это вам не в Кисловодске мочу пить. Это блядь интересно.
 
  Удаффкомовцы расступаются, Скотинко уходит. Паренёк в костюме панды трезвонит велосипедным звонком:
  – Может, у Самого регу отобрать? Всё равно он не каментит. Нам-то нужнее. А вторым номером пойдёт Профорг, бот его, сволочь, нахать мешает. А Мец все-таки ауру сайта создает…

  Сразу несколько человек закрывают лица ладонями. Кто-то кричит и бьётся в истерике. Некоторые молятся, некоторые спешно сваливают. От криков, наконец, просыпается Удав, окидывает помятых собравшихся мутным взором:
  – А чо? Все уже уходят? Хорошо посидели, но как-то тихо в этот раз. 

Ваши версии, дамы и господа.