Я вижу их за спиной. Я вижу их тень на земле. Большие, лёгкие, практически невесомее, они несут меня над пёстрым ковром разнотравья. Что может быть лучше, чем полёт? Взмах, другой, третий… нужно только оторваться от земли, а дальше восходящий поток от тёплой прелой земли сам понесёт тебя – только успевай поворачивать. Я живу, живу сейчас, живу в полёте. Я не помню, что было вчера и не знаю, что такое завтра. Я просто счастлив. Я - полёт жёлтой бабочки. Ничто в мире не может меня остановить. Только большие разноцветные пятна манят тебя своим ароматом, только они могут прервать меня. Едва касаясь их лепестков, проникаю в их суть, сливаюсь с ними. Они  любят меня и дарят свой нектар. И снова отрыв, взмах, полёт…

    - Вставай! Вставай, говорю! – серая волчица нависла над большим, мохнатым клубком шерсти и, похоже, уходить не собиралась. – Дома шаром покати, а он, блять, залёг в спячку! Медведь, блять! Третьи сутки пошли, буран кончился, пора бы и на охоту сходить, - полёт оборвался на взлёте. Поток слов не иссякал, а нарастал, набирая силу, вламывался в мозг, сминая и унося обрывки сна. - Что жрать будем? Щенки не кормлены, ты что, нас голодом уморить решил?

Клубок распрямился, встал, потянулся, насколько позволяла тесная нора и, молча пополз к выходу, подальше от этого ужасного скрежета. За ночь порядочно намело, так, что пришлось пробиваться сквозь слой снега. Выбравшись, он потянулся уже по настоящему, зевнул и под недовольные крики воронья, скачками направился на опушку леса, где жили зайцы.

    Почему так? – думал волк, взрывая пухлый снег, - Раньше ведь всё было иначе. Если она и решалась будить меня, то ласково толкая носом или нежно покусывая ухо. Что изменилось? Где тот взгляд, полный восхищения и гордости за своего вожака? Где потешное барахтанье перед сном? Где чувство единства, нераздельности души, понимание с полувзгляда? Где, это практически забытое ощущение бесконечности, когда мы вместе? А я? Скольких порвал матёрых и щенков, которые только подумали посмотреть на неё. Сейчас бы так же порвал, но больше по инерции, по привычке. А теперь что? Спим в разных углах норы и стараемся не смотреть друг другу в глаза, не угадываем в них желанья. Почему всё изменилось? Почему мы изменились? И ведь уже привык к этому. И не задумался даже об этом, если бы не сон, если бы не этот контраст между сном и явью. Я приношу мясо, я не пускаю чужих на нашу территорию, за это меня терпят. Всё! И больше ничего…

    Впереди показался заячий лог. Волк сбавил ход и начал забирать влево, заходя с подветренной стороны. Метров за пятьсот он остановился и принюхался. Радар молчал. Ничего живого на три версты окрест. Идти в соседний лес не хотелось. Сейчас бы залезть в глубокую сухую нору и заснуть там до весны, а не кружить лишних двадцать вёрст, - подумал он и, задрав морду, ещё раз принюхался, медленно потянул морозный воздух. Пахло снегом, берёзой, старым лосиным помётом…Стоп! А это что?  Запах был слабым, но совершенно не знакомым. Заяц, дым, и что-то невкусное, - его нос раскладывал запахи на составляющие. Ладно, сначала поймаем, а вскрытие покажет, что это, - решил волк и медленно двинулся вперёд. Два раза он останавливался, вычисляя направление. Оно здесь - колючий кустарник в краю лога. Совсем близко – внутренний радар выдал точные координаты. Теперь дело за малым, - три прыжка и под передними лапами забился живой, бело-зелёный комок шерсти.
    - Йопт! Пусти! Больно же!!! – хрипело из-под волчих лап, - да пусти ты, не убегу я!
Волк хотел по обыкновению быстро перекусить шею, но почему-то остановился. Отпустив одну лапу, потом другую, он сделал шаг назад. Наклонив голову на бок и вывалив розовый язык, стал с интересом рассматривать свою добычу. С виду это был обычный заяц, только в зелёную полоску. Заяц выглядел аппетитным, но полоски пахли невкусно. Он копошился в снегу, тихо ворча под нос и совсем не обращая внимания на волка, - ну йопт…только забил…да где же он…бля, куда теперь спички делись. Наконец он успокоился и поднял свои большие красные глаза. – Ты меня съешь? - спросил он.
Волк кивнул, - даже не я, а моя благоверная с щенками, - пояснил он. - С тебя худосочного мне точно ничего не достанется. Где собратья твои, косой? А?
- Ушли, - заяц тяжко вздохнул, - в соседний лес.
- Я так и знал. Теперь за едой далеко ходить, - мрачно пробормотал волк. – А что же ты со всеми не ушёл?
- Не взяли, чужой я им.  Полоски мои им не нравятся - маскировки никакой. Да сам видишь, - заяц махнул лапой и отвернулся но, совладав с собой, гордо посмотрел волку прямо в глаза и продолжил, - если ты уникален, самобытен, можно даже сказать, аутентичен, то ты всегда будешь одинок. Куда этим, лесным братьям моим, понять…
- Вижу, что не наш. Откуда ты такой самобытный? – волку стало интересно, к тому же заяц не убегал, поэтому он сел. Не часто ему доводилось поговорить с добычей.
- Я в живом уголке при школе жил. Сил моих уже не было терпеть все их выходки, вот и сбежал. А полоски мне дети нарисовали, - привычно ответил заяц. Было заметно, что об этом его спрашивают не первый раз. – К весне должны были сойти, да видно не судьба.
- Дети, - эхом повторил волк и поёжился, – эти могут…Повезло, что ещё живым ушёл.
- Ага, повезло, - ответил заяц и гыгыкнул, - лучше волку в зубы, чем в руки детям. Он поковырялся в снегу, достал оттуда помятую пачку, выудил из неё туго забитую беломорину и прикурил. Прищурив один глаз, он поглядел на волка. – А ты чего такой смурной? – спросил он, - ничего не напутал? Это не я тебя есть собрался, а совсем наоборот. Заяц смачно затянулся, от чего его красные глаза стали смотреть ещё больше в разлёт.  - На покури, - он протянул волку косячок и медленно выдохнув дым, запел:

На небо за звездой - высоко,
Тихий полёт - это легко.

Волк ошарашено смотрел на манипуляции зайца. Одно слово «полёт» переключило его сознание от размышлений, можно ли кормить детей прокуренным зайцем, на состояние лёгкой эйфории, приобщённости к чему-то большому, необъятному, давно забытому, но в тоже время такому близкому и родному. Это Необъятное словно шагнуло из тени, стало явным и теперь медленно приближалось. Оно было с ним всегда, только в суете своей, он не замечал этого. Сейчас оно коснётся, обволакивая, затянет, растворит в себе, стирая заскорузлую печаль, изгоняя тревогу и суету. К нему возвращалось ощущения детства. К нему возвращались его сны.
Он медленно взял косяк в зубы и всей грудью втянул в себя горьковатый дым. В голове закружилось. Обоняние, его внутренний радар и навигация, жалобно пискнули и погасли. Волк закашлялся. Полёта не получилось. В место этого в голову медленно возвращались прежние мысли. Еда. Мясо. Дети.
- Не берёт, - прохрипел он и снова закашлялся.
- Странно, - заяц понюхал косяк.  – Очень странно, - недоумевая, повторил он, - вообще-то трава забористая. У детишек позаимствовал, хе-хе…. Они у меня в клетке её прятали, - он почесал за ухом. - Думаю в тебе всё дело. Камень на душе, вот и не прёт, не даёт взлететь, - он снова поглядел на волка, пытаясь, навести резкость на оба глаза. Получалось у него плохо. – Давай выкладывай, всё равно никому уже не расскажу, а тебе легче будет.
Волк молчал.
-  Давай-давай, а я пока новый забью, - заяц деловито потянулся к пачке беломора.
- Да я и не знаю, как сказать, - замялся волк, - косноязычен с детства. Я и так сегодня годовую норму разговоров выполнил.
-  Ты начни, а я пойму, - заяц продолжал камлать над косяком.
-  Всё дело в том, что…, - волк завис, подбирая слова.
-  В женщине, - подсказал косой.
- Да…, - согласился волк, немного смутившись, - в благоверной моей. Как подменили её. В глаза посмотришь – родные, а так…так, как чужой. Раньше ласковая была, только на меня смотрела, а теперь…, - он опять задумался. – Как остыла. Я возвращаюсь с охоты и не пойму мне она рада или мясу, что я принёс. Если б сразу так было, это одно, но ведь я знаю, как может быть. А этого нет. Уже нет, - волк печально уставился перед собой.
     - Твоя история стара, как гавно мамонта, - ухмыльнулся заяц. – Не ты первый, не ты последний. И дело не в ней, и даже не в тебе. Это природа. Программный код у вас разный.
    - Чо? Ты сейчас с кем разговаривал? – волк и так плохо понимал, что происходит. – Переведи.
    - Всё просто. У вас разные установки по жизни. По сути, установка одна – продление рода, но пути у вас разные. Это заложено в вас. Первое – это найти друг друга. Второе – собственно продлить род. Между этими точками приходит то состояние, которое ты обозвал «раньше». Тут ваши переживания очень схожи, - взрыв чувств, эйфория, игра гормонов, что плавно переходит в третью стадию – «дети», - заяц сделал паузу, ловко чиркнул спичкой и прикурил второй косяк.
    - Разлюбила. Я так и знал, - прошептал волк.
    - Вот бесталковка! Не разлюбила. Просто дети у неё теперь приоритет номер один. Представь, ты жил в мире, где была только Луна. И в одно прекрасное утро взошло Солнце. От этого Луна не стала меньше. Просто она теперь не так заметна.
    - Дай, а то не пойму! – волк забрал косячок.
    - По-моему, я с Луной хорошо придумал, доходчиво, - ответил заяц.
    - Уже лучше. Можешь продолжать, - кивнул волк, осторожно затягиваясь.
    - У неё сейчас изменилась система ценностей, в то время как у тебя она осталась практически без изменений. Для неё дети, это всё, смысл жизни, приоритет номер один, в то время как у тебя все равны - и она и дети. Ваша система ценностей и приоритетов формируют ваше поведение, восприятие и я бы сказал сознание. Когда ценности одни – вы едины, когда они расходятся - приходит непонимание. Э! Э-э-э! Мне оставь, - заяц прервал свой монолог и забрал косяк. - Чуть в одну харю всё  не выдул, - хихикнул он.
    - А что делать теперь? – тут волк  заметил, что заяц был зелёный, в белую полоску, а не наоборот. К тому он сильно вырос, и стал похож на осла или это волка скукожило, впрочем, ему было всё равно. Земное притяжение ослабло, тело постепенно становилось невесомым, а окружающий мир сменил свой агрессивный оскал на непривычно добродушную улыбку.
    - Чиво-чиво, - незлобиво проворчал заяц, - сознание расширять надо, вот чиво. Всё будет хорошо.
    - Ты хочешь сказать, всё будет как раньше? – переспросил волк. - Всё вернётся? - он уже не чувствовал своих лап, а по спине бегал приятный холодок. Завалившись на бок и вытянув лапы, он прикрыл глаза.
    - Вернётся, только по другому. Это чувство будет тихим, как вода в озере перед рассветом,  необъятным как небо и нежным как полёт бабочки, - зайца тоже повело, но видимо сказывался опыт. – Ну всё я готов, - он запрокинул голову, глубоко вздохнул и слегка раскачиваясь запел:

У него труба из кости,
Он начнет в нее трубить,
Созовет голодных духов -
Их собой поить-кормить.

– Я готов! - повторил он.
Волк молчал. 

Они съедят его тело,
Они выпьют кровь до дна,
И к утру он чист-безгрешен,
Не привязан ни хрена.

–Эйч! Аллё! Ты хотел меня съесть! Забыл!? – проорал заяц в волчье ухо.
    - Заяц, отъебись, - волк приоткрыл один глаз, - не буду, я тебя есть. Лучше забей ещё, - он нехотя сел.
    - Как скажешь, - пожал плечами заяц, - тут ещё на пол пяточки есть.
    Волк помолчал, затем спросил, - Куда ты теперь, к своим? В соседний лес?
    - Неее…, - протянул заяц, - чужой я им. Раз просветления не получилось – вернусь в школу. У них хоть трава есть, - добавил он и в третий раз прикурил.

Солнце клонилось к закату. Сначала она уловила запах дыма, затем в нору медленно протиснулось серое животное, забилось в дальний конец норы и, свернувшись калачиком, сразу уснуло. Волчица осторожно обнюхала его, фыркнула, чихнула. В носу неприятно зачесалось. Всё приходится делать самой, - подумала она и ловко выскользнула из норы. Только серое животное этого уже не видело.
Отрыв. Взмах. Полёт…

Утро было серым и тяжёлым. Волк проснулся от голода. Нестерпимо хотелось есть. Он поднял голову и с удивлением увидел рядом свою благоверную. Неподалёку от неё валялся кусок бело-зелёной шкуры. Прав был косой, жизнь-то налаживается - подумал волк и осторожно пополз к выходу. Выбравшись наружу, он потянулся, зевнул и неспеша потрусил к соседнему лесу, где жили зайцы.