Ну и вот, значит, проплавал джинн по морям и океанам, скрючившись в своей тесной бутылке и жутко ругаясь, пять веков, а также тысячу дней и тысячу ночей. Пока не вынесло его каким-то чудесным образом на берег Клязьминского водохранилища. Как раз к тому месту, где в это время отдыхала компания милиционеров. Один из них, сержант, полез в воду за охлажденной водкой и увидел прибившуюся к берегу закупоренную бутылку.
- Во! – обрадовался сержант. – Сургучом запечатанное. Никак импортное бухалово с какой-то яхты обронили.
Притащил бутылку к своим, те тоже обрадовались, сразу стаканы начали подставлять.
- Наливай! - кричат. Ну, сержант и откупорил бутылку. А оттуда - он, джинн, во всей своей красе, в чалме, с бородой и смуглый. И радостно улыбается.
Самый старший по званию, майор, грозно спрашивает его:
- Ты откуда, черножопый?
- Так я ж этот, джинн, о наихамейший!
- А ну, покажь регистрацию.
- А что это такое? – спрашивает джинн.
- Где постоянно проживаешь? – кричит уже другой офицер, капитан, а сам для устрашения поигрывает желваками и дубинкой.
- Да вот же, в этой посудине, о непонятливый мой!
- Врешь, падла! А ну, плати штраф, - встревает сержант и засучивает рукава.
- Да у меня нет денег, - божится джинн. – Вот если вы закажете.. в смысле выкажете желание…
- Ты смотри, на что нас этот баклажан подписать хочет! – перебил его майор. – Про заказ че-то бухтит, на мокруху, что-ли, подбивает? А ну-ка, врежьте ему, ребята, как следует!
И так наподдали они джинну, что он три дня и три ночи валялся на берегу без памяти. А когда очнулся и хотел уплыть отсюда к чертовой матери, то не нашел своей посудины. Кто-то, видать, подобрал его бутылку и сдал в пункт приема стеклотары. С тех пор в той местности одним бомжем стало больше. Джинн-аль-Борода его местные кличут. Ничего, обжился, водку пить его научили. А вот про волшебные свои штучки напрочь забыл, и еще очень уж милиции боится. А кто ее не боится? Вот так вот, внучек!
Колобок-кубик
Ну, помнишь же эту сказку? Про колобка которую? Да не про не чурек, а про колобок. Ага, вспомнил! А я тебе, внучек, по-другому ее расскажу. Это, значит, выпекли дед с бабой один колобок, второй, третий, а они у них один за другим укатывались, шут знает куда. И оставались старики голодными. Вот бабка в очередной раз поскребла по сусекам и набрала муки на совсем уж распоследний колобок. Она снова замесила тесто и только хотела поставить колобок в печку, как дед остановил ее.
- Вот что, бабка, - сказал он слабым от голода голосом и сполз с полатей. – Давай-ка мне его сюда.
-Никак, сырым хочешь съесть? – испугалась бабка. – Смотри, заворот кишок получишь. Потерпи немного, я его испеку.
- Чтобы он опять укатился? – рассердился дед. – Нет уж. Я кому сказал: давай сюда!
Бабка не стала перечить, поскольку дед у нее был рыжим и очень голодным. А рыжие с голоду звереют, это все знают. Подала она, значит, колобок деду. А он положил его на стол и давай приминать, но только с четырех сторон. Мял, мял, и получился колобок с углами, то есть – напрочь, квадратным, как в анфас, так и в профиль. Это был уже не колобок, а кубик.
- Вот теперь можешь ставить его в печку, - довольно сказал дед.
- Так ты же всю сказку испортил! – испугалась бабка.
- Зато теперь мы будем с хлебом, - ответствовал дед.
Так дед с бабкой испекли первую в своей жизни буханку хлеба. А насчет сказки бабка зря испугалась. Потому что первый- то колобок у стариков все же был. Вот он-то и попал в фольклор.