* * *
Многое сбылось за полвека.
И оставило равнодушным. Настал черёд Одессы: ни эллина, ни иудея – сплошь одесситы.
Небо низкое и тусклое. Бог практически за плечами. 
Воздух сухосолёный, как в Любанских соляных пещерах: где-то неподалёку море. 
Море не служит градообразующим предприятием – так, кочует поблизости.
Ни влезать, ни вылезать не хочется. Купался в апреле-мае до посинения и простуды.
Летящий по берегу аромат степей, насыщенный солью, рождает чувство свободы. Хочется привозить сюда людей и говорить, тыча в стены: вы тоже могли бы так жить, если бы родились свободными! Но приезжие не образумятся, а местным вольнодумство в охотку.

Микрорайон Таирова. 
Во дворе, между алычой и сиренью – невиданный ранее крохотный абрикос.
Каждое утро здороваюсь с ним за руку. Тихо, как в раю: ни гастарбайтеров, ни полиции.
Литр бензина (в пересчете) – сорок четыре рубля, проезд в городской маршрутке – десять… кто-то доплачивает? В сером, скучном, как скальный вырост, микрорайоне спят, торгуют или спешат на рынок, при громадном скоплении детей и малом числе старух. В Питере всё наоборот. 
Странная повадка у местных автомобилистов – подрезать маршрутку на повороте, особенно в круговом движении. Один, особенно рьяный, подрезал трамвай, и когда тот не среагировал, обиженно загудел. Девочки в Одессе, совершеннейшие южане,  жгуче-некрасивые, но стройные и темпераментные, судя по мгновенным откликам-взглядам. Впечатляют ловкими телодвижениями и округлыми, поджарыми попками. Последнее обстоятельство вполне объяснимо крутыми спусками на Фонтанах к морю-пляжу-шашлыкам и обратно. Знакомый ещё по Ростову южно-русский клобук чёрной либо каштановой гривы, тщательно подобранные и небрежно сидящие джинсовые разлетайки, штанишки, кофточки... и что-то ажурное с каблучком, венчающее ножку в ангельское копытце. Встречаются и морячки, будущие бунты на корабле:



Кормят в Одессе вкусно, но дорого. Пиво такое, что исхудать невозможно.
На сколько можно прожить в Одессе? Сколько есть, на столько и проживёте!
Размеренность поездки нарушается простым, как оплеуха, открытием: рынок Левитана сменился улицей Ицхака Рабина… что он Гекубе, премьер Израиля?! А вот поди ж ты!
Местный состав элиты прелюбопытен.  Взять хотя бы отцов-основателей, памятник на виду.
Дуэт фаворитов – Зубов с Потёмкиным, испанец-прохиндей Де Рибас и возводитель крепостей, инженер-майор де Волан. Кавалергарды Истории. Стяжатели, любовники, авантюристы.
А над головами – всё земля и небо… нет, матушка Екатерина Вторая:



Добавьте сюда парочку георгиевских кавалеров эпохи взятия Измаила – дюка де Ришелье и лейтенанта де Ланжерона.  Что подобная мишпуха могла бы сотворить из крохотного селения флибустьеров и кондотьеров, портовых девок и вольных ремесленников, бедовых купцов и бойких контрабандистов? Разумеется, столицу Свободы!
Где юмор с иронией – всегда желанные гости:



Всё всерьёз, но капельку напоказ.
На стене одесской тюрьмы – крупная надпись: хороший понт дороже денег… – именно так, с отточием. Будущие надгробия вынесены прямо к дороге: выбирайте при жизни!
Те, кого уже выбрали, торчат верхушками из-за оградки кладбища, словно окликают: как там, пацаны? Каково на воле? Сложно всё, киваю в ответ и поскорее уматываю –  чтобы вскорости, дойдя до знаменитого перекрёстка (как на Дерибасовской, угол Ришельевской…), впервые в жизни пожалеть, что не танцую чечётку:



Грандиозный Центр взметён архитектурными путчами , непостижимо слившимися в симфонию с размахом и мощью Пятой Бетховенской. Туф и известняк перемешаны с немножко цемента. Гипсовые колонны ионически-дорической доработки. Италийский размах и удаль.
Плюс нечто асимметрично-испанское, «с приветом от Гауди» (фотка):



На крыше розового особняка, между изысканными портиками, развешано для просушки бельё… ничто Одессу не портит, ничто. Бронзовый Пушкин, кусая губы, без конца проклинает недоступность Елизаветы Ксаверьевны, отчего и повёрнут спиной к городским властям (зданию Думы).  Завистливо оболганный ссыльным граф Воронцов – в изрядном фаворе.
Вот суд Истории: и Воронцовский спуск есть, и даже имение.
Истёртая дамскими задами, скамья с бронзовым Леонидом Утёсовым, усталым, профессионально-улыбчивым, исполнена гостеприимством, зато новопоставленный Бабель на Ришельевке всех посылает к чёрту.  Даже за спиной стоять бессмысленно, до того скукожен:



Привоз – мировая легенда, обросшая жирком крытых корпусов и навесов.
Привокзальный мирок, где всевозможная таранька уживается с игрушками, помидоры с хозтоварами, хорошо разработанная курица – со всем, что запекается в тесте.
Услышано на ходу:
– Встаньте боком, не делайте очередь.
– Столько смотрите, уже можно повеситься!
– Чем занят, Сашок?
– Не поверите, кормлю народ хлебом.
– О-о, ты был всегда башковитый…
– Та шо вы спорите из-за гривны! Мама не кормит?
– Г…ном торгуют! Я всех там знаю по именам.
В молочных рядах грузноватая селянка лет семидесяти.
Рядом на прилавке бутылка в треть литра, с деревенским молоком. Спрашиваю:
– Почём молоко?
– Три гривны.
– А можно пол-литровую, но за пять?
– Га?!
Молча подаю три гривны.
Кое-кто торгует, но большинство что-то втюхивает.

Неслыханных размеров морской вокзал, без малого крейсер «Память Азова».
Роскошные яхты Одесского яхт-клуба качают бортиками,  словно девочки по вызову.
Щекоча воображение и провоцируя морскую болезнь:



С Дюком раскланиваюсь, Потёмкинскую лестницу прошагал – назад возвращаюсь фуникулёром в толще потных, нервно хихикающих туристок. На Молдаванке сумрачно, на Пересыпи круто, Ближние Мельницы смотрят с недоумением: на кой ты, друг, приволокся?



Пляжники на Молдаванку не заглядывают: здесь другая, пролетарская Одесса.
Феерия двориков, поразительные коммуналки – по пять-шесть комнат в хибарах… и тут же, неподалёку, Чумка: страшный холм, покрытый травой, куда свозили и закапывали чумные трупы. Говорят, что иностранцы предлагали огромные деньги за вскрытие Чумки – трупы свозились со всем добром, но городские власти не позволили.
И правильно: зараза сменилась поветрием, музыкой порто-франко.
Клокочущим ветром свободы. Висит в воздухе, пробегает в речах: давно обещанный бунт окраин не за горами. Начнись он в Зауралье или здесь, на южных рубежах, всё едино – жить приложением, обслугой для сырьевиков-перекупщиков готов далеко не каждый. Как ни зовись, Украина ли, Белоруссия – всё это земли русской короны, и кто знает, не приведут ли нас вольные ветры в легендарную Славию, от Праги до Владивостока…

* * *
Ниже – интервью одесскому телеканалу «Репортёр», устроенное по инициативе принимающей стороны, огромное ей спасибо:



Впрочем, никакого «писателя А.Т.» в природе не существует – есть «сетератор»  Стэн Голем, уникальность которого читается как хохма: вольно же было человеку расписывать город, которого доселе в глаза не видел: