Господа, развлекайтесь. И попробуйте сказать, что это не пиеса. В главной роли Онюто.
Аня, не вздумай уйти с Удаффкома. Я тебя люблю.
>Катя шла по душному ночному подвалу и вспоминала жуткое - выход из наркоза, полет в золотом тоннеле. Кто-то был там еще кроме нее, Кати...
Спасибо за разъяснение тупому читателю, что кроме КАТИ.
>Катя не успела разобрать - что, ее вдруг вынесло к свету, к тошноте, к людским голосам, к резиновому нытью в животе.
Её с клизьмой, что ли, несёт?
>С тех пор Катя жила сиротой, отмаливала грехи в детстве, самом раннем, самом трудном и беспомощном.
В смысле? С детсва молится? С самого раннего?
>В реанимации ждала сестра - яркая брюнетка на каблучках. Вся в тонусе...
Кто же её соком-то облили всю?
>Катя тихо села, спрятав под лавку ноги в растоптанных шлепанцах. И все-таки поправила волосы...
Вот он - настоясчая литература! Хотя и в растоптанных шлепанцах, а волосы всё-таки поправляет. Ух ты, полёт мысли! Мои мысли - моли скакуны! В шлёпках.
>Абориген вышел через пять минут. Руки в карманах, длинный такой. Стриганул понятным взглядом по круглым коленкам, круглой груди, вспыхнувшему Катиному лицу.
Во время Катя шлёпки-секондхэнд упрятала под лавку. А то бы не только вспыхнула, а сгорела бы на фиг от стыда.
>Красивая медсестра вынесла на ладошке загруженного Костылева.
Загрузил сцуки, загрузили...
Цену не набивай. У тебя графоманство на лбу написано...
>Кати произошла централизация кровообращения - ледяные пальцы и горящее лицо. В груди, в животе пульсировала кровь.
Вставили , наверное, слишком глубоко всё-таки "резину".
>Катя была как-то в кабине военного вертолета - такой же прозрачной. Летчики сидели там, словно в стакане.
Алкаши, что тут скажешь. Они после полётов сидят НА стакане. Жрут затыренный спирт. Им по фигу - в стакане или на стакане, лишь бы пойло было.
>Жар отступил, накатила слабость. И то, и другое скрыть было невозможно, бесполезно.
Реаниматолог выпрямился, обернулся:
- Все хорошо, - сказал он Кате серьезно. - Пойдем.
Скот! Всё хорошо. Деффка уже присмерти, а ему по фуй - всё хорошо.
>На лестнице в тоннель он остановился на ступеньке ниже и тесно обнял Катю. Она немедленно поняла, что он хочет ее не в деталях, а всю - с круглыми коленками, круглой грудью и круглыми от ужаса глазами...
С резиной в животе, со стоптанными шлёпками, с перекошенным лицом и похотливыми мыслями об окончани ВУЗа. Доктор хочет студентку. Каков сюжет!
>Реаниматолог еще подержал Катю руками и губами...
...ногами, пупком, правой ушной раковиной, сопливой ноздрёй, мизинцем, левым яйцом, потресканной ступнёй, сморщенной ягодицей, грязной коленкой, общипанными ресницами, горлом, морщиной, поцарапанным ботинком, ловко спрятанным под штанину...
>И Катя поняла, чего стоило ему там, на лестнице, ее отпустить, чтобы потом взять надолго, может, навсегда.
Он тогда забыл её подерджать ещё мазолем и пивным животиком. Теперь всё стало на свои места.
>- Почему у нас не началось там, в подвале, сразу? - спросила Катя через много лет...
- Ты охренела, Катерина, - выпучив глаз, ответил маразматик. - Ты тапки свои тогда видела? Я уж было приготовился, да как глянул на твою обувь, всё нах опустилось. Три дня отходил. Они же ещё и воняли.По ходу санитар в них спившийся ходил лет восемь перед тобой.
>И правда. Когда Катя вернулась в отделение, Костылев уже кряхтел, выражал недовольство, требовал пайку в 20 граммов...
Хотя сучёныш сам же её проиграл в буру санитарке Светке.
>А вечером надо сделать из ничего что-то, потому что мог померещиться, привидеться, показаться тоннель, ведущий к свету - как под наркозом...
Надо ещё умудриться тапки превартить в туфли на ферзях, уколоться и забыться.
Чехов от зависти сбежал с Новодевичьего кладбища. Пишет продолжение.
Неужели такой бред можно навязывать читателям?