Оригинал тут: http://udaff.com/read/creo/132240/

Эпиграф: Тридцать с лишним лет тому назад во Франции вспыхнула революция. Это было событие, не предусмотренное провидением Санкт-Петербурга, который только что заключил с Карлом Х тайный договор, дабы улучшить управление и географическое устройство Европы. По получении этого известия, нарушившего все планы, царь Николай созвал офицеров гвардии и обратился к ним с краткой воинственной речью, закончив ее словами: «Седлайте коней, господа!».

(ц) По традиции, эпиграф не имеет никакого отношения к повествовательной части, так, для букаф.

Юрец и Леха сидели на лестничном пролете между вторым и третьим этажами заброшенной стройки. Пока Юрец возился с капроновой пробкой, открывая портвейн, Леха косился на него с завистью. Вот ведь может, скорчит серьезную рожу в магазине – и портвейн ему дают, и сигареты…

- Юрец, а ты баб ебал?
- Да так… - неопределенно ответил Юрец и протянул Лехе открытую бутылку.
- Не, ну а какие тебе бабы нравятся? – не унимался Леха, - какие вообще? Вот мне, например, Эми Уайнхаус, или как ее там? У меня дома постер есть охуенный, на двери висит. Когда братан дома не ночует, я передерну на нее по быстрому и спать. Хороша блядь, я бы такую выебал…
- Она умерла вроде. – Юрец сидел, уставясь в оконный проем и задумчиво курил.

- Да я знаю, я ж не про мертвую трахнуть. А еще я бы Канделаки засадил или этой, из Comedy Woman, худой носатой. Или их бы двоих выебал, по очереди. Или так: одна сосет, а другая курит в кресле. А потом бы поменялись. Леха мечтательно засунул руку в карман и начал там усиленно что – то искать. Повисла неловкая пауза.

Будто очнувшись вдруг, Леха схватил бутылку и залпом допил портвейн. Бутылка улетела в окно, прошуршала по кустам, но не разбилась.
Юрок, казалось, не обращал на происходящее вокруг никакого внимания. Леха полез в пакет за вторым пузырем.

- Эх блядь, мне бы интернет родаки провели, вот я бы дал просраться, ух я бы блядь!.. – он энергично потряс кулаком, но жест несколько затянулся, что стало понятно без слов, зачем ему интернет.  Впрочем, мировая паутина не светила Лехе ни при каких раскладах: у него и компа – то не было – батя замерз по пьяни, когда мальцу было 4 года, мать с тех пор бухала, а брату было тупо некогда – в коротких промежутках между отсидками он без остановки куролесил, что, сопсна, и приводило его заново в замкнутый круг бродяжьего существования.

Единственное сокровище Лехи, обладание которым дарило ему радость и блаженство – потрепанная колода карт, найденная в оставшемся от бати чемодане. Карты такие на закате двадцатого века продавали в электричках цыгане, косившие под глухонемых. Колода стоила пятерку и состояла из тридцати шести черно – белых фоток обнаженных красавиц с очень волосатыми пиздами.

Красавицы все, как одна, были носатыми худыми брюнетками и похоже, что имели родственную связь с распространителями доморощенного порно – уж больно не по арийски выглядели и те, и другие.  Некоторые из фотомоделей носили чулки и подвязки, другие просто голяком валялись на кушетках в развратных позах, сосали хуи каким - то мужикам – все они собой олицетворяли разврат, который юный Леха считал основной прелестью взрослой жизни. Особенно ему нравилась девятка бубей – худая баба в бусах лежала на столе, одной рукой сжимая тощую грудь, а другой копалась в мохнатке просто гигантской величины, площадью наверное полтора квадратных метра. Леха уважительно называл даму Кристиной Евгеньевной, дрочка на нее была самым значительным событием в его жизни.

Никто из сверстников, пожалуй, такой колоды и в глаза не видывал – какие там карты, у нынешнего поколения проблем с доступом к порно не было. Да и Леха не показал бы – засмеют. Разве что Юрец, из всех кентов самый серьезный, он смеяться не будет.

Леха встал со ступенек и, покачиваясь, поссал в угол. Юрец все так же молча смотрел в далекую, одному ему известную точку и что то бормотал себе под нос.
- Юр, ну скажи – ты баб ебал или нет? – спросил Леха, вытирая обоссанную пятерню о штаны.
- Ебал, а хули толку? – Юрец будто очнулся и принялся искать по карманам сигареты.
- Ну расскажи, как это.
- Да хули там рассказывать, недоразумение одно.
- Ладно ломаться, расскажи епта.

- Это, с Машкой Лукьяновой мы в кустах за школой выпивали, там еще две подруги ее были какие – то. Ну, выпивка закончилась, а Машка тут и говорит: «Юр, а хочешь сиськи мои потрогать?» - а сама рукой в штаны мне лезет. Я сиськи конечно потрогал, чую – а она уже мой хер надрачивает и говорит такая: «Давай, всади мне раком!» Я пока штаны снимал, не заметил в темноте, что она стакан в руке держит. Ну, стала она раком, я с размаха только собрался ей засадить, а она стакан поставила поверх манды, ну я прямо в него хуем и тыкнул. Больно блять, говорю: «Что же ты, падла, делаешь?» И подружки ее сидят пьяные, угорают.

А тут откуда – то сверху бас: «Что же вы, бляди, над малохольным издеваетесь?» - и свет такой яркий все залил нахуй.  Бабы на колени сразу бухнулись, а я стою без штанов и за хуй держусь. Думали, пришествие архангела какого - нибудь, а это школьный сторож со второго этажа свесился и фонариком в ебало светит. Хабалки прочухали, стали материться и говном всяким в сторожа кидать, а мне горько так на душе стало, я мотню застегнул и пошел домой.

Юрец задумчиво вытер сопли и отвернулся. Леха понял, что продолжения не будет.
- И чо?
- И чо. Пришел домой, достал из комода фотографию Рымбаевой и дрочил, пока соседи милицию не вызвали.
У Лехи сразу возникли два вопроса: это как надо дрочить, чтобы соседи вызвали ментов и кто такая Рымбаева. Леха задал второй вопрос, Юрец посмотрел на него как – то странно и разрыдался.

- Братан, ты не переживай, все у тебя будет еще, - Леха не знал, как успокоить друга и, повинуясь внезапному порыву, вытащил из кармана девятку бубей и протянул Юрцу.
- Что это? – Юрец близоруко сощурился, разглядывая фотку.
Леха повернулся и стал спускаться по лестнице, Юрец сосредоточенно засопел. Через пролет Леха остановился и крикнул:

- Юрец, Юреееец!
- Чего тебе?
- Слышь, а сколько тебе лет?
Юрец молча возился на верхней площадке и тяжело дышал. Потом невнятно пробормотал что – то.
- Чего?
- Сорок шесть, говорю.

Смеркалось.(с) 1916