Через минуту-другую, Сеня подскочил к нам и быстрым шепотом спросил:
- Сколько бабла с собой есть? Выгребайте все подчистую.
Скоро в руках Семена оказалось вся наша скромная наличность, и он, присовокупив свою, мельком оценив общую сумму, вновь отвалил к Бугаю.
Несколько минут шла ожесточенная торговля, темп диалога возрастал, а главное пошли такие мощные децибелы, что концовку все слышали на ура:
- А я говорю, штука евро сичас! – кипятился Бугай, яростно потирая шею, которые была толще головы, и, я даже, подивился такой аномалии неисчерпаемой природы.
- Есть четырнадцать тыщ семьсот рублей, а нам еще до Киева пилить, там нас очень ждут друзья - гнал пургу Сеня – Из Москвы вышлю еще двадцать, а хочешь тридцать тыщ. Богом клянусь.
Бугай ничего не ответив, подошел ко мне, испытывающее глядя в глаза. Неожиданно широкая кривая улыбка скрасила эту невыносимую харю, и у меня отлегло от сердца.
- Бей их, хлопцы, нема грошей у них, топчи этих Москалей ! - Быстро и по военному четко он отдал этот злобный приказ.
Ударом кулака бугай уронил меня на колени, и в следующую невероятно долгую, можно даже сказать бесконечную, секунду, я наблюдал полет тяжелого кованого сапога, который с невероятной точностью вписался от рта до левого уха, приложившись так, что
полет до земли я еще помню, а вот удара об землю уже нет.
Очнулся я на шконке в камере местной тюрьмы, по крайней мере , так я ее себе и представлял. Сквозь решетку било полуденное солнце. Кое-как привстав с такого «благородного» спального места, я огляделся. В этой пенальной палате были четыре койко-места, и все они, как положено, были заняты.
- Очнулись, Степан Николаевич? - неожиданно по имени-отчеству обратился Семен, и быстро пересев ко мне, придерживая за плечо, горячо зашептал прямо в ухо, что было непривычно и ужасно щекотно:
- Помалкивай пока, здесь отпетые зэки сидят, но я пока контролирую ситуацию.
Как чувствуешь себя? Что-нибудь надо? Пить хочешь? – прокричал он во весь голос последние фразы.
И не дожидаясь ответа, ловко соскочил и принес кружку водопроводной воды. Выпив, я утер пот со лба, и тут страшная мысль исказила мое лицо:
- А где Люция, как дети?! Ведь Петьке нельзя есть ХЛЕБ!
Оттолкнув Сеню, я, пошатываясь, на полусогнутых ножках, подбежал к входной двери и начал бить кулаком, затем прибежал к своей шконке, схватил кружку и затем уже молотил ее, создавая невыобразимый грохот.
Через минут пять, открылась пасть в центре двери, и мне крикнули:
- И шо стучим??
- Поймите, мой младшенький , Петенька - , начал я сумбурно и сорвавшись на фальцет, взвизгнул столь тонко, что у самого заложило уши – он не может жрать ваш ХЛЕБ!
- Тю, подвинулся хлопец, счас дохтура покликаю - и пасть с лязгом захлопнулась.
Я медленно начал сползать вниз, противно корябая ногтями краску дверцы, но в последнюю секунду, меня подхватил Сеня и волоком оттранспортировал на место, и аккуратно положил , нежно подложив подушку под самый затылок.
- Семен, надо, что-то делать, иначе Петька, сыночек мой, Надежда наша умрет - тихо прошептал я и заплакал., отвернувшись к стенке.
Сеня погладил меня по голове, и через минуту я услышал Странное:
- Господи Иисусе Христе, помилуй мя,
Господи Иисусе Христе, помилуй мя,
Господи Иисусе Христе, помилуй мя…
Повернувши голову в сторону центра камеры, я увидел Семена, сидевшего, вернее стоявшего на коленях на кособоко кинутом на бетонный пол одеяльце и НЕПРЕРЫВНО крестящегося и молящегося, и так это было спокойно и торжественно, что ни у меня, ни у отъявленных зэков-негодяев, не возникло даже желания прервать столь благословенную службу.
- Тронулся, наш Сеня, главное его не тревожить сейчас - , думал я про себя, нервно сжимая в ладонях сырую простынь.
Молитва длилась более пяти часов, у нас у всех в камере округлились глаза, и мы чувствовали себя в состоянии нирванны, откуда я таких словечек набрался - ну конечно от безбашенного другана Семена.
- Неужели мой лучший друг верит в эту спасительную гребанную молитву - сквозь замутненное сознание, пробивалась и колыхалась моя мысль. А внутри раскаленной башки была температура ярчайшего квазара.