Осада слова. Хлебников переливается и журчит. Он окончателен. Через Велимира с Башни, "где времена роняли свой сев" рождается новая поэзия. Новый русский язык. Искусственный, как клонированная соя. И доступный не многим. Понимающие, способные отличить, похмельный пот Белого от присмертного Хлебниковского. Для них писано. Других Виктор Владимирович не видел. С ним слово и боль всего русского языка. Скифского с Астрахани и круглого Нижегородского.
Могила председателя земшара в столице. К ней идут подростки. Подростки видят в "Маяковских" наволочках вызов. Они хотят сбрасывать с пароходов. Никто не против. "Если кто будет говорить мне похвальное слово "над раскрытою могилою", то я вылезу из гроба и дам пощечину." Это Розанов он "тоже нес" на вытянутых мимо Гуттенберга в самую его медную пасть. Хлебников везущий в пропахшем йодом вагоне "Зангези" не может выйти и надавать. Он Где шествовал Б-г не сделанный, а настоящий. Твердолобый Маяковский или отглаженный в лаковых Есенин, не рядом находившиеся. Видимо, смотрели на бесконечные формулы Велимира с прищуром. Володе нравился поэтический аскетизм, (чем не перфоманс? Богдадский юноша, любил показывать несносному Питеру язык). От скифских баб его отделяла пропасть, А Хлебников шагал через них. От Астрахани до Нижнего. Для одного наволочки, для другого содержимое. Плач над отобранным перстнем председателя земшара трогает Мариенгофа, меня не трогает. Ибо должность председателя дана в привокзальном Харькове, а где еще скажите можно получить такую должность? Все Вы, свидетели происходящего, насмехавшиеся на странным в порванных ботинках. С вечным кашлем и музыкой, какую до сих пор многие не могут понять. Отвечайте.
Нелепые филологи, после смерти раскладывают сутулое тело на анатомических столах. Филигранно отделяют сущность, под ней ноющие кишки и вечный запах. Вам отвечаю "не щурьтесь! Хлебников и внутри пахнет степью".
Вот отчего можно заучить, но трудно понять.
Сложение и вычитание "тупик -это путь с отрицательным множителем". Через священность шум, через камыши- вечность. Вам это можно доверить? Пусть полежит до вечера.
Хлебников подпишет еще четырнадцать писем "общественному вкусу". Может и пятнадцатое. Чернил хватит. Воли тоже. Не нужно ЕГО отгораживать от веселых идиотов из провинции на обойной бумаге. Другой он и на листовке другой. Игривость первокурсная со смущением, но с уверенностью (у Маяковского с Бурлюками ПЕРВОКЛАССНАЯ). Он написал и подписался. Маяковский Бурлюки и Крученых чертовски талантливые парни. На них До сих пор мы по цветаевски "оглядываемся вперед". Потому как слизи на книгах предсмертного Андреева не стало меньше. А Сологубы с Бальмонтом так и не перекочевали дальше жалобных просьб "поебать" в летнем парке. Их перемешали с Осадовыми, стало совсем умилительно. Блок, Мариенгоф, Мандельштам для тех кто ужасно хотел родится бы в начале века. Говорит об этом постоянно. И вспоминает "утерянную в 17ом страну". Врет конечно. Страну никто не терял, духовность теряли, но гораздо раньше. Благодаря отлаченным Мариенгофу, Блоку и Мандельштаму. Им обязаны. Для Хлебникова такого понятия не существовало. Он- Б-гом целованный. То есть позиция русский уже в самом предмете изучения. Читая Хлебникова, через силу или с удовольствием способен понять происхождение собственной речи. Родить ее.

Максимы Горькие в итальянских дачах с восемнадцатилетними любовницами. История приснопамятного Иван Алексеевича, до сих пор рассказываемая игривым шепотом. Вот - наше литературное наследие. От Островского до Фурманова двести метров по тверской. Там и сям на домах разложены их мемориальные доски. У Хлебникова один надгробный камень. Я там не был, Велимир жив. Вернувшийся после Даня Хармс, с его "Елизаветой Бам". Лишнее доказательство. Чепуховину сдуло ветрами. Обэриуты выжили, как сорняки. Добра в них ни на йоту. Сплошной талант. Не литературный. Кому нужны гранки. (у Хармса на гранках сплошные "плюх и плих") Чистый, как хороший самогон. И продирает, отважившегося хлебнуть. Прошедший сквозь тошнотворный запах получает истовое до желудков. Тошнит после. От безысходности и конечности маршрута. Даже кондуктор вышел "за станцию". Жутко одному в холодном и дребезжащем питерском трамвае. И на утро снова к Хлебникову. Там все в молоке обволакивающем. Там Московские простыни. Тянет не на них, а к ним. Хлебников, как и столица "с маковками". Не до шпилей. Небоскребы привлекательны, но умирать привычнее на деревянной лавке.
Вам не читали Хлебникова при луне, и еще в предмете русский язык вы изучили склонение глагола "люблю" и сливы? Луна мертва, закат, я и его краски утра мертвыя. Маяковский всю жизнь мстит миру за неудавшееся самоубийство. Хлебников умирает ежесекундно. Глупо петь барышне похоронные гимны. Это, если "зангези умер"… Если поверили в неумную шутку. По другому можно так "Ласок Груди среди травы, Вы вся дыханье знойных засух. Под деревом стояли вы ,А косы Жмут жгут жестоких жалоб в жёлоб, И вы голубыми часами Закутаны медной косой". Заныло внизу? Нет??? Перечитайте четырежды. И забеременейте от Хлебникова. Плод рожденный в муках есть язык. Способность его использовать на четырехстах страницах прижизненного "творения". В изучении предмета "литература" (спазмы) УДА ЧИ.