Доброго дня, уважаемое население нашей необъятной страны!
Пытаясь глубоко засунуть свою любовь к Москве себе внутрь, я все равно выставлю её как главный город. Несмотря на Питер. Не сочтите за шовинизм, здесь я буду признаваться Москве в любви.
Итак.
Как вы думаете, что нужно обыкновенному российскому человеку, чтобы стать настоящим, мать его, москвичом?

Я вижу два способа.
Способ первый: приехать в Москву. Первым делом временно зарегистрироваться, устроиться на работу, закрепиться всеми своими провинциальными скрепами, а после любыми возможностями, которые не регламентирует УК РФ, получить столичную прописку. Можно и посложнее, вступая в конфликт с УК, но тогда есть шанс надолго забыть и о столице, и о своем родном городе, где так пиздато за палисадом растет крыжовник. Многие именно так и поступают и достигают высот, не имея знакомств со столичными следователями. Но если все-таки получилось и сбылось, то потом обязательно надо прожить сколько-то лет в столице, чтобы дети приехавшего считали себя москвичами. А после приехавшему нужно счастливо умереть в Москве, но быть похороненным обязательно у себя на кладбище в Северожопинске. Потому что родня закажет автобус и скажет:
- Довыёбывался, гандон. Говорили ему… В Москве пожил, но лежит уж пусть дома.
И правильно. Нехуй в Москве лежать. Москва вам не для того, чтобы тут лежать.

Способ второй: родиться в Москве, прожить в этом городе сколько-то лет и счастливо умереть, не испытывая мук совести и прочих частей организма.
Я стал москвичом по второму варианту. Правда, жив покуда, паскуда. Ничего не болит в организме, зато здорово во мне болит Москва. Красивый город. Нежный, как женщина. И если вы умеете быть с женщиной, то и с Москвой получится. Продажная тварь.

Многие думают, что вот, мол, москвичи ахуели. Ну да, ахуели, есть такое. Но все-таки, если порыться в памяти, то в 1999 году жилые дома взрывали не в Северожопинске, а в Москве. Невинные москвичи ответили.
И я тогда две недели с другом по ночам дежурил, как собака шныряя по подвалам и чердакам, ища гексоген. Ничего, конечно, не нашли, но мы старались за наш родной город, за дом, за подъезд. С этим городом многое связано, как и у вас с родным местом.

Ну и теперь, спустя более чем двадцать лет, вдруг вспышка памяти: по утрам, по дороге в универ, спускаясь в московское метро, я натыкался на газетные автоматы. А там – газеты и журналы. За шесть с половиной тысяч тогдашних рублей автомат мне выкидывал свежий номер журнала «Столица» и еще за пять - «Московский комсомолец». Тогда нужно было быть продвинутым россиянином и обязательно надо было читать «МК». Тьфу, блять…

Справка:
Журнал «Столица». Учр. – Моссовет (1990). Позднее: изд. дом «Коммерсант». Периодическое издание. Выпуск – 2 раза в месяц. Стоимость в продажу – свободная. Тираж: более 300 т. экз. Годы выпуска: 1990-1997. Бумага глянцевая, офсет, хуё-маё. В период путча наход. среди запр. изд.

В редакции этого журнала собралась неплохая компания: Андрей Мальгин (перв. гл. ред.) Сергей Мостовщиков (гл. ред. позднее), Вал. Панюшкин, Рус. Арифджанов, Ив. Охлобыстин, Дуня Смирнова (жена Чубайса), П. Каменченко (наркотики), Иг. Лепин, О. Алямов (отличные зарисовки) и многие другие «пишущие писатели». В «Столице» же в 1997 году начала свой нелегкий писательский труд 13-летняя Екатерина Кронгауз. Два дня назад я купил книгу её отца, Максима Кронгауза «Русский язык на грани нервного срыва». Очень добродушный дядька, только слишком толерантен на мой взгляд.

Ну а что же журнал?

Это веха в журналистике. Не было и не будет больше подобной бумажной ухмылки и подъёбки. Слишком смело. Этакое сборище умных, грамотных, дерзких и немного охуевших от свалившейся на них свободы слова людей. Людей, которые про смерть и кровь пишут на отрыв, но с иронией, а про мороженое – как диссертацию.

«… и вдруг он замер, как пионер, играющий в морской бой, которого внезапно заставили перечислить сибирские реки».

В этом же 1997 году «Столица», цинично игнорируя Комитет солдатских матерей, взялась за бытописание достаточно уютной армейской  жизни призывника А. Тепурджиди. Этот москвич, будучи студентом, отказался от положенной ему отсрочки, и в 21 год от роду заявился в военкомат с явным желанием кого-нибудь убить. Такие бойцы – редкость, поэтому его сразу определили в Тульскую 106 гвардейскую воздушно-десантную дивизию. С периодичностью раз в месяц специально выделенный журналист навещал бойца и рассказывал об армейско-парашютном быте на страницах издания. Это длилось до декабря 1997, а в новом году журнал не вышел. И больше никогда не появлялся.

На самом деле там про всё и обо всём. Там про нашу жизнь, даже спустя столько лет.
Там было и про «Вермель» и про «Бедные люди», вокруг которых я стоптал не одну пару кроссовок. Там и про реанимацию «Склифа», которая не верит ни во что, кроме жизни. А жизнь по их же словам - у них на пальцах. Там я тоже был, но меня не трогали, товарища сильно порезали. И как-то непонятно быстро и ловко его зашили. Ну не может так быть – через час нас выпустили и назавтра в поликлинику на перевязку. Потом такси через весь город…
Там про разную Москву – азербайджанскую, грузинскую, еврейскую. А еще про поселок-деревню Сокол на Ленинградке, который сейчас, наверное, уже не существует. И про мороженое. Из журнала я узнал, что крем-брюле это отходы от производства эскимо, которое, вынув палочки, взбивают в огромном миксере. Отсюда и такой нежный цвет.

Там есть и про «мальчик хочет в Тамбов», когда журналист поехал в Тамбов и узнал, чего там хочет мальчик.

Этот журнал – пульс города.

Я нашел в сети архив журнала за 1997 год. Последний год выпуска. Распечатал и скрепил постатейно. Теперь у меня на комоде стоит бумажный куб, из которого я выщипливаю статьи и радуюсь моментам, которые были в жизни моего города двадцать пять лет назад. Тогда я жил в этом городе, и всё мне было интересно.

Это такое некое подобие дрочки на прошлое. Это мои раскрытые 90-е. Годы, когда я не помнил вчера, не видел завтра и не ощущал сегодня. Я топтал эти улицы во всех состояниях.

Я точно знаю, что в Москве сейчас дождь. И я тоже плачу по городу.