Я хотела бы всем рассказать, что нашла! Я уже почти его встретила,
Чуть не умерла: ещё в детстве его намечтала. Идем же смотреть, потом отметим!
Он такой же – блондин с небесами-глазами и ямочками, и плечи – вершинами.
Ещё в мае похожий спасал мальчик, ошиблась. Идём, пока не растащили!

Так хотелось мне сказать этому парню... я ж сказала бы не всё, что хотела.
Всё вертелось: назад! За что мне – и дар вдруг? Я шепнула ему тогда, как умела:
Нам бы чаще встречаться, хоть между строчек. Можно даже без этих, цветочков.
Я бы лучшее распечатала платье, так хочется! И... которую приберегла – сорочку.

И ещё бы я ему сказала: я открыта для тебя – в самом деле. И во всех этих, тёмных местах – ты знаешь.
Запылала. И сказала не всё, что хотела. Обняла бы, – не смела я. Думала, угадаешь. Смешная, – 
Я даже подругу свою просила, чтобы его научила: никогда их не спрашивай, будь мужчиной – целуй без разрешения. Рад ты этому, или мимо – 
Я в обычной школе сидела, едва выносила, и мне дела нет до стихов, до старших и журналов с раскрасками глянца баб – для куриц крашеных
и домашних, жаждущих приключений с озорным "потанцуем" и ревновавших, до несовершенностей тела, которых – ад. А так, говорят, я – милая.

Я открыла, чтобы он тоже видел: здесь не все делают то, что хотелось бы, и остальным – нормальным, – 
Им пахать приходится и землю есть, чтобы хлеб себе выстоять, и ночей мало – 
Родным, близким.
Чтобы брать и на руки наматывать эту дуру ответственность, как сеть, а не празднично в руках фуражку тискать.

Я хотела бы сказать этому парню: я хочу ребёнка от тебя. Я могу заботиться, немного – жизнь менять, умею жертвовать.
И глаза так – в сторону, как будто прячешь своё: или я тебя ещё не встретила..?
И сорвалось бы тогда тихонько, как дождём на сонную жару: а когда умру я, хоть поплачешь? И сама себе к утру ответила:
Да ты ешь, остынет. Потом расскажешь. И спину подставила бы, и родила сына.
Подошла, погладила: сбрил бы усы.

И потом, спустя дочь, и с отцом – мать, я шарахнула бы осколками: я сказала не все, что хотела – тогда,
Как в одну из диких ночей с пелёнками, с незнакомым безумным лицом, перекошенным выплеском животного страха: Да,
Я сплю с тобой, чего ещё ты хочешь? Если "больше не интересую", то зачем вчера мы трахались?
И задергалась вся иголками, и пошла прахом:

Я держалась за наше хорошее, я стирала своё и твоё невозможное – внутри и снаружи,
и морщины теплом разглаживала. И жемчужины замечала в лужах.
Я почти твоей кожей стала, когда ты пришёл с запахом новых обложек. Ты её уже голую спину листал – похоже?
Этот номер не первый, и не второй. Я кричу – да, я хотя бы себя не стесняюсь. Я ни ей не позвоню среди ночи, ни к тебе не полезу, напрашиваясь.
Я чужую не мою посуду, и жизнь на этом не кончилась. Да и шёл бы ты такой – хахаль разбуженный, пихарь ненаграждённый, – дальше.

После этих холодных рек – наглухо молчать и думать крепко: трудно удержаться, чтоб не удержать.
Выбили из рук ракетку, отменив все сложные, такие меткие подачи – в прошлом, и на будущее, как под юбкой, всё успев отснять.
И – себя виноватой мнить, из себя строить, или выйти, пока горит, на следующей – босой, по первому снегу хлюпая,
Пока остановка. Или язву ночью душить, тыкать сыном, как палочкой, ваточкой прикладывать дочь, зашить. Крупными. Закопать.

Я хотела бы всем рассказать, что нашла! Это же окошко с секретами! Мы закапывали их под стеклом – летом, ещё совершенно девчонками.
Как вчера – эти фантики, бусы, кольцо, и конверт... – мой танцующий почерк! – "Привет! Это я! Я очень хочу, чтобы в будущем..." Вместо подписи – маленькая ручонка.
Я хотела бы сказать, что нашла. И не то чтобы о чём-то жалела... я другого и не ждала. Как-то перегорела, сама не заметила.
Мне и дела до этих секретов нет. Первый раз, пожалуй, когда не играю – даже перед собой теперь. Я тебя ещё просто не встретила.